Хозяин хаты сразу узнал его. Черкес в черной бурке возвышался над плетнем и смотрел прямо на него.
Биля поставил винтовку к стене и пошел к воротам.
Якову, который тоже сразу узнал черкеса, эти пятнадцать шагов, которые его отец отмерял совершенно спокойно, не спеша, показались целой верстой. Он очень старался не вертеть головой, медленно, почти одними глазами, внимательно осматривая пространство за плетнем.
Биля отпер ворота. Али заехал во двор, остановился на самой середине, однако спешиваться не стал. Хозяин подошел к гостю и взялся за стремя. Только тогда черкес легко для своего огромного роста соскочил на землю и протянул правую руку. Биля ответил на рукопожатие, снял с Али его винтовку и показал ему на дверь в хату.
Яков повел коня к стойлу, но успел увидеть еле заметный кивок отца, который обозначал: «Посмотри вокруг».
Али тоже заметил это движение, но его лицо осталось совершенно непроницаемым. У входа в дом Биля сделал шаг в сторону и взял свою винтовку, прислоненную к стене. Али сразу остановился. Но пластун молча вернулся, поднялся по ступеням крыльца и открыл перед гостем дверь.
Али вступил в хату первым, перенеся через порог, как и положено, сначала правую ногу. Пластуны встали и поклонились гостю. Сразу у порога Али снял с себя все остальное оружие – пистолеты в чехлах, шашку, кинжал – и отдал Биле. Тот указал ему на свое место во главе стола, которое уже быстро расчищала Ольга, а сам подошел к стене и повесил на колышки его оружие.
Гость шел вдоль стола и здоровался с пластунами, протягивал им руку. Каждый брал ее по-своему. Чиж – с легкой улыбкой, Вернигора – серьезно, Кравченко – с задержкой. Мол, будь моя воля, не дал бы совсем. Али сел за стол. Пластуны остались стоять на ногах.
– Прошу вас, садитесь! – с поклоном попросил их Али.
Пластунов поразила чистая русская речь черкеса, но они не подали вида. Все снова сели за стол. Биля – рядом с гостем. В горнице наступила тишина, было слышно только потрескивание свечей. Али и пластуны внимательно смотрели друг на друга.
Разговор, согласно обычаю, начал гость.
– Хорошо ли здоровье хозяина? – спросил он.
– Бог милостив, спасибо!
Черкес ударил себя в грудь ладонью и назвался:
– Али.
– Как здоровье гостя? – спросил, в свою очередь, Биля, повинуясь старинному обычаю.
– Благодаря Аллаху, теперь лучше.
При этих словах Али и Биля встретились взглядами. Каждый из них хорошо помнил свою последнюю встречу. Не забыли ее и остальные пластуны.
В комнату вошла Ольга и подала гостю умыться. Али не спеша сполоснул руки, отдал полотенце.
– Как здоровье хозяйки дома? – спросил он у Ольги, склонил голову и добавил: – Да исполнятся желания ее души!
– Спасибо вам. Бог милует. И вам того же! Кушанье сейчас подогрею, – сказала Ольга и вышла из комнаты.
Али немного помолчал и снова заговорил:
– Что нового у вас слышно? У нас в горах говорят, что большая война будет.
– Вы высоко, вам дальше видно, – ответил на это Биля.
– Гора только кажется близкой, а идти до нее семь дней, – заметил Али.
Кравченко наклонился к Чижу и прошептал:
– Гляди, как по-нашему чешет, черт нерусский!
Кравченко отодвинулся от Чижа и громко произнес:
– Война войной, а как бы нам в спину кто не ударил.
Али сразу заметил скрытый смысл этих слов.
Биля с осуждением посмотрел на Кравченко, но тот явно остался при своем мнении о происходящем.
– У нас говорят, что Россия с Оттоманской Портой будет воевать, но турки хотят сразиться с вами чужими руками, – продолжал Али.
– Правильно говорят, – согласился Биля с этими словами гостя.
Кравченко снова наклонился к Чижу и тихонько сказал:
– Вынюхивать приехал.
В горницу вошел Яков, и Али сразу заметил на его коленях и у локтя следы свежей грязи. Парень перехватил взгляд черкеса, снял бекешу и повесил ее на стену. После этого он встал за спиной гостя, готовый прислуживать ему.
Али снова сбросил взгляд на его испачканное колено так, чтобы это заметили все, и сказал:
– Я пришел один и с миром.
Яков за его спиной утвердительно кивнул.
– Кто не оказал почета гостю, у того поле не заколосится, – сказал Биля на кумыкском.
– Куда не заглянет гость, не заглянет добро, – на черкесском ответил ему Али.
– Добра мы от вас мало по сей день видали, – снова вступил в разговор Кравченко.
Он отвечал теперь черкесу по-русски, и тем давал понять, что язык его всем знаком здесь.
Ольга вошла в горницу с блюдом, на котором дымилась вареная баранина. Она опустила его на стол перед гостем, достала из кармана передника дорогой, чеканного серебра кубок и поставила его перед Али. Яков разлил вино из кувшина.
Али поднял кубок и проговорил:
– Хозяин дома – храбрый воин, слава о нем идет далеко. Видел я и сына его. Большой храбрец растет, гордость рода! Пусть жатва смерти обойдет этот дом! Да стоит он до скончания веков!
– Аминь, – ответил ему Биля и выпил.
Выпили до дна и остальные.
Али лишь слегка пригубил вино и спокойно, степенно начал есть.
– Что еще говорят у вас про войну? – спросил его Биля.
– Были английские гяуры в горах.
– Они к вам давно повадились.
– К нашим берегам приходил их корабль.
– Выйду-ка я до ветру, Григорий, – сказал Кравченко и глазами попросил Билю отправиться с ним.
Тот поднялся со своего места.
– Прошу прощения! – обратился он к Али.
В сенях Кравченко сразу прижал его к стене и прошептал:
– Не на на партию ли они подымаются, Григорий?
– Один он. Яков осмотрелся.
– Это он теперь один. А вдруг абреки его в самый глухой час и подойдут? Или не знаешь, на какие штуки они способны? Как Долгача-то хутор разорили, помнишь? Трое приехали, сказались мирными, барана у него купили, а под утро их партия наскочила! Сейчас по хуторам, да и в станице все казаки хмельные. Самое время им вдарить!
– Бог не без милости, казак не без доли!
– Долгочу думалось поди то же – всё как-то, да ничего… А теперь то место в пусте лежит. А мужик был богатющий, да жизнь свою не уберег.
– Коля, аль ты мне не веришь? Не прост он человек.
Тем временем в горнице Били разговор оживился.
– Ты про Маликат сейчас вспомнил, а знаешь ли, что брата её убил? – спокойно сказал Али Чижу.
– Дело боевое, – заявил тот и пожал плечами. – И он бы меня срубил, кабы смог.
Али согласно кивнул в ответ на это.
В горницу вернулись Биля и Кравченко.
– Время позднее, станичники, – сказал хозяин хаты, повернулся к жене и добавил: – Постели гостю здесь. Мы с тобой в малую горницу перейдем.
Ольга вышла из комнаты.
Гости дружно поднялись со своих мест. По старшинству первым прощался Кравченко.
– Бывайте здоровы, хозяева! – сказал он и пошел к выходу.
Он не подал руки Али, но Чиж и Вернигора сделали это. Али приветливо улыбался и брал руку пластунов сразу в обе свои огромные ладони.
Едва Чиж и Вернигора вышли, в горницу снова вошла Ольга с постелью для гостя на руках.
Чиж и Кравченко уже рысями шли впереди, когда последним в ворота проехал Вернигора.
На ходу он бросил Якову, который провожал гостей, стоя у столба:
– Завтра на вынос-то войсковой будете?
– Хотели быть, – ответил Яков.
Вернигора пустил лошадь в галоп, догоняя Чижа и Кравченко.
К Якову подошел отец и сказал:
– Отъедут наши, скачи на пикет, вели им, пусть залоги сделают, если что, переймут его абреков.
Биля пошел к дому, а сын выждал с минуту и побежал седлать коня.
Пластуны ехали в густом тумане совершенно молча. Кравченко вдруг подал коня в сторону.
– Далеко ли? – спросил его Чиж.
– Вы езжайте, станичники, а мне дело есть, – ответил тот и скрылся в тумане.
Ольга еще раз прошла рукой по постели, приготовленной для Али, и вышла из комнаты. Биля и Али теперь вдвоем сидели за опустевшим столом.
За окнами простучали копыта. Это Яков выскочил за ворота и погнал коня к плавням.
Али посмотрел в глаза Били и повторил:
– Я пришел с миром.
– С миром вы к нам редко ходите, – сказал хозяин хаты, так же прямо глядя в глаза гостю.
– Эту вражду не мы начали, и не нам ее заканчивать. Но нет крепче дружбы, чем та, которая связывает бывших врагов, проверивших друг друга в бою, – заявил Али.
Биля поднялся на ноги, взглянул на гостя и произнес:
– Спокойной ночи.
– Еще скажу. Сын твой – украшение рода. Счастлив отец, воспитавший такого удальца!
– Спасибо на добром слове, – сказал Биля, вышел из комнаты, прошагал через просторные сени и оказался в небольшой горнице.
Там он перекрестился и лег в постель рядом с женой.
Ольга оперлась на локоть, склонила встревоженное лицо к мужу.
– Гришенька, сердце у меня не на месте! Что ты его пустил, проклятого? Глаза у него, как угли!
– Оля, я так думаю, он кунаком моим стать хочет, для того и приехал. Спи. Черкес не нарушит закона гостеприимства.
Иса прислушался в очередной раз. На хуторе погасли огни. Там было тихо.
Рядом с Исой вглядывался в ночь молодой высокий черкес. Плечи его не отличались особой шириной, но весь он был словно выкован из стали, сила читалась в каждом его движении. Этот парень легко гнул в ладони подкову и укладывал в борьбе первых богатырей, которые нависали над ним, как скала над горной рекой.
– Может быть, надо напасть сейчас? – спросил он.
– Нет, он не дал сигнала, – ответил Иса и стал разворачивать коня в сторону гор, темневших у него за спиной.
Черноморское побережье Кавказа
«Таиф» стоял кормой к берегу, до которого было не меньше морской мили. Над морем клочьями проплывал утренний туман. На берегу среди деревьев был виден большой деревянный щит, выкрашенный красной краской. На корме «Таифа» стояла установка для запуска конгривовых ракет, названных по имени своего изобретателя – английского генерала Уильяма Конгрива. Они нацелились в небо с деревянного треугольника и внешне мало отличались от тех, которые были приняты на вооружение в европейских армиях еще в начале девятнадцатого века, разве что были на вид чуть больше. Вместо длинных прутов, которые служили в полете стабилизаторами, в их корпуса врезались небольшие плавники.