Разговор клеился не сразу. Поэтому начались тосты за руководителей двух стран, потом за здоровье всех присутствующих и лично товарища Ан Хиджона.
На столе были накрыты яства: креветки в кляре, курица фаршированная, кимчхи, салат из листовой капусты с кусочками ошпаренного мяса с уксусом, жареные полоски мяса «пулькоги», пиво, водка «Пхеньян-суль».
Закончив с тостами и закусив, товарищ Ан перешел к делу.
«Сегодня разворачиваются события так, что обстановка в Корее складывается сложной. Мы благодарны советскому народу за оказанную поддержку делу объединения Кореи. Мы просим сильнее требовать вывода американских войск с юга полуострова, а мы в свою очередь будем усиливать поддержку вывода советских войск из Афганистана», – сказал Ан.
Далее он обратился к теме выборов в Южной Корее, на которых тогда победил Ро Дэ У (правильнее произносить «Но Тхэу»).
– У вас пишут, что это произошло из-за раскола оппозиции. Наверно, не стоит об этом так много писать. Ро Дэ У победил из-за махинаций марионеточного правительства, – поучал корейский чиновник.
– Сейчас близится олимпиада (в Сеуле 1988 года). Если вы поедете на юг, не надо писать материалы, которые показывают Южную Корею с положительной стороны. Всякий раз, написав статью, подумайте, не нанесёт ли она вред объединению в Корее, – говорил Ан Хиджон.
Все его выступление было связано с появлением – кстати, в «Комсомольской правде» и «Известиях» – публикаций о том, что не принято было прежде обсуждать в отношении КНДР. Политику «гласности» в Пхеньяне не понимали и не принимали.
Вечер дружбы завершился традиционными тостами за дружбу и здоровье руководителей двух стран и всех присутствовавших.
Снег
Корейцы вообще крайне ревностно следили за тем, что пишут о них иностранцы и особенно из СССР. Приведу пример: в первые дни нового 1988 года выпал снег в Пхеньяне. В течение нескольких часов на землю падали крупные белые хлопья снега. Мгновенно все дороги занесло, крыши машин чуть ли ни прогибались под его тяжестью. На улицы и площади Пхеньяна вышли люди, в основном женщины, дети, старухи и старики. Вооружившись лопатами, ломиками, они объявили войну снегу и гололеду.
У пхеньянского родильного дома (Дворец матери и ребёнка «Санвон») снег расчищал медицинский персонал прямо в белых халатах.
Мне показалось это интересным, и я написал краткую новость – зарисовку о том, как быстро в Пхеньяне жители города справились со снегом.
Сотрудник МИД КНДР на состоявшейся в скором времени беседе задал мне вопрос: «Что вы хотели сказать этой статьей?»
Не поняв смысла вопроса, я уточнил, в чем была проблема. Чиновник просверлил меня прищуренными глазами и сказал: «У вас в стране снег убирают машины, а у нас люди с лопатами. Вы хотели подчеркнуть, что наша страна бедная».
Все мои попытки разубедить его оказались бесполезными.
Надо сказать, что не только для КНДР характерны такие попытки влиять на журналистов из других стран. С тем же я столкнулся, например, в Японии, когда при ограничениях во время пандемии COVID‑19 я написал репортаж об изменениях в работе японских храмов. Как стало известно, сотрудник посольства Японии в Москве написал жалобу моему руководству о том, что хотя все написано верно, но представляет Японию «в слишком мрачном свете». Хотя и в КНДР, и в Японии к такому сравнению отнеслись бы весьма негативно, оно явно напрашивается в такой ситуации.
Да и в Южной Корее, когда я едва успел вступить на ее землю, разные официальные лица говорили: «Пишите хорошие статьи о нашей стране!»
Средняя школа номер один
Грамотность среди северокорейского населения составляет 100 процентов – все умеют читать и писать. Вслед за освобождением Кореи от японского господства победить неграмотность удалось с помощью реформы корейского языка. Правительство КНДР отменило употребление китайских иероглифов, на изучение которых уходило несколько лет.
Китайские иероглифы веками использовались в Корее для письма и даже после изобретения в 1444 году национальной азбуки. В корейском языке, как и в японском, львиная доля слов была заимствована из китайского, и в их написании сохранялись иероглифы.
Для упрощения системы письменности в Северной Корее иероглифы отменили полностью в 60-х годах XX века. Все тексты стали писать только корейской азбукой, признанной ЮНЕСКО самой простой в мире. Она состоит из 24 простых значков, которые образуют слоги, внешне похожие на иероглифы. Фактически освоить всю корейскую азбуку и научиться писать можно всего за один день.
Надо сказать, что в южной Корее от иероглифов тоже отказались, но сделали это только в начале 2000-х годов.
В каждом районе города Пхеньян расположена школа под номером один, которая считается образцовой и показательной для всех остальных. Так, 24 марта 1988 года мне удалось посетить образцовую школу номер один района Тэдонган с огромным просторным двором за невысокой каменный изгородью. Новое пятиэтажное здание школы было стиснуто со всех сторон многоэтажками.
У входа меня встретил высокий плотный кореец, директор школы Ман Янъиль, и вместе с ним человек, направивший на меня объектив японской портативной видеокамеры. Для того времени это было очень высоко технологичным.
Угостив меня крепким женьшеневым чаем, директор предложил сперва посмотреть школу, а потом поговорить.
Основная тема, которая меня интересовала, было профессионально-техническое образование в КНДР. Но директор был готов показать все. Пока мы шли по каменному полу коридора, директор Ман сообщил, что в школе обучаются 1600 человек – только мальчиков, в 42 классах. Всего в школе они проводят шесть лет обучения. Девочки учились отдельно.
Школа была построена в 1982 году. В кабинетах шли занятия, классы в среднем по 20–30 человек.
Двери в классы были с окнами из коридора, и оттуда было видно, что происходит внутри. На задней стенке класса несколько рядов крючков были привинчены к планке из дерева. На них висели ученические фуражки, пока мальчики сидели за партами.
Мы зашли в класс по электронно-вычислительной технике. В небольшом помещении на столах были установлены пять экранов персональных компьютеров Sharp.
– Это компьютерный кружок, – поясняет директор. Ученики пятого класса, то есть мальчики 15 лет, по желанию могут начать заниматься освоением компьютерных программ до шестого класса, когда в курс по математике изучение компьютеров было включено как обязательная дисциплина.
Для того чтобы прийти в кружок, необходимы две вещи – желание плюс уровень знаний. Преподаватель оценивает знания способных к математике учеников и устраивает тест. После начинаются занятия в течение трех месяцев.
За одним из столов за экраном компьютера сидит ученик, которого звали Пэк Сунчхон. Я спросил у него, трудно ли освоить компьютер. Ученик был смущен. Немного помолчав, он буквально выдавил из себя:
– Нетрудно…
– А можно освоить программу меньше чем за три месяца? – спрашиваю я снова.
Пэк Сунчхон молчит в растерянности, не совсем понимая суть вопроса. Я повторяю его, попросив дать его личное мнение. Снова чувствуется нерешительность.
– Можно… – опять выдавил из себя Пэк Сунчхон.
– Куда будешь поступать, когда окончишь школу?
– На математический факультет Университета имени Ким Ир Сена.
Обучение компьютерной технике, как сказал потом директор, введено в школах КНДР с 1987 года, начиная с шестого класса, то есть в последний год обучения в программе занятий по математике. Всего на изучение компьютеров отводится 120 часов. Во многом помогает действующий кружок электронно-вычислительной техники.
– Наверное, будем принимать в него способных учеников из четвертого класса, – сказал директор Ман.
Проходим в физическую лабораторию школы, где я вижу высокого худощавого человека, преподавателя физики Мун Хынчу, который и оказался тем, кто меня снимал у ворот школы на видеокамеру. Школьной работе он отдал 26 лет. На большом столе напротив ряда телевизоров был установлен видеомагнитофон и пульт. Учитель нажимает на клавишу, и на экране телевизора появляюсь я, выходящий из машины и направляющийся к школе.
– Учитель Мун сам делает учебные фильмы, – хвалит его директор школы.
У стены огромный шкаф с видеотекой учебных фильмов, в которой, конечно, есть и студийные, и собственные фильмы Муна.
Директор проводит меня в небольшой зал, класс занятий по музыке. Оркестр уже готов – шесть скрипок, фортепьяно, три виолончели, контрабас, аккордеон, флейта и две трубы.
Нас посадили на выставленные в два ряда стулья, и раздались звуки мелодии на тему корейской народной песни «Тораджи» – «Цветы белого колокольчика».
– Это ученики кружка музыки, занимающиеся уже два или три года, – пояснил директор.
Затем мы осмотрели лингафонный класс, где шли занятия по русскому языку у одной из групп четвертого класса.
Все встали. Из-за первой парты выходит низкорослый ученик с прической «ежик», протягивает руку и говорит по-русски:
– Здравствуйте, меня зовут Ким Чихён.
Затем включается монитор видеомагнитофона, и на экране телевизора начинается фильм об этой школе.
Ким Чихён, старательно выговаривая слова, ведет свой рассказ. Его подхватывают и другие ученики, по очереди сопровождая фильм комментариями. В школе, помимо русского языка, преподается и английский. Спрашиваю Ким Чихёна, как он проводит свой день. Ученик стоит в нерешительности. Еще раз медленно повторяю вопрос:
– Что ты делаешь утром, днем и вечером.
– Я… встаю в пять часов утром…
– А потом что ты делаешь?
– Я ужинаю…
– Завтракаю, – поправляет учительница русского языка, фамилию которой я забыл записать.
Ученик волнуется и, чувствуется, он сильно смущен. А я перевожу разговор на другую тему.
– Какой предмет в школе у тебя самый любимый?
– Литература, – сразу ответил он.
– А кем ты станешь, когда окончишь школу?