И я старательно не думаю, что команда обсуждает, собравшись внизу. Особенно, когда меня разворачивают, укладывают животом на свободное место между блюдами на столе и дерут так, что на белоснежную скатерть выплескивается ярко-оранжевый соус, а из ведерка с шампанским рассыпаются кубики.
Соус, конечно, немного жаль. Он был манговый, и так изумительно подходил к креветкам, что за остатки мы с Альбертом только что не дрались. Я победила, потому что вовремя сделала красивые глазки и поинтересовалась, неужели он вот так же пожалел бы мне спасательную шлюпку на тонущем «Титанике»? Пока он переживал мою феерическую наглость, соус я доела.
Тем временем яхта причаливает к берегу маленького необитаемого острова. Я надеваю сандалии и платье, и мы идем гулять. Наблюдая, впрочем, как Альберт ссыпает в карман белых штанов очередную порцию презервативов, я понимаю, что гулять будем недалеко и недолго.
На пляже песок такой белый, что режет глаза. Пальмы склоняются над водой: зеленые, яркие, безупречные, настолько ненастоящие на вид, будто весь остров — просто съемочная площадка для рекламы. Даже качели, привязанные к дереву над водой — толстые канаты и деревянная перекладина — кажутся нарисованными. На одних пальмах висят кокосы, на других — еще зеленые банановые грозди. Головой я понимаю, что технически это не более сказочно, чем яблони и вишни в средней полосе, но все равно какое-то волшебство в этом есть. Взять и сорвать кокос с пальмы! Альберт ловит мой восхищенный взгляд, подходит к пальме… Он что, полезет туда?!
Но он всего лишь легонько бьет по стволу и ловко ловит падающий кокос прямо в ладони. А открывать его чем? Он манит меня за собой вглубь острова, где под защитой сочной зелени, в которой с места на место перелетают разноцветные попугаи, натянуты между деревьями гамаки. Это, конечно, условно «необитаемый» остров и чуть дальше видны жаровни, на которых можно приготовить еду. А рядом в грубый деревянный стол воткнуто мачете, которым Альберт ловко двумя-тремя движениями прорубает отверстие в кокосе и отдает его мне. Жаль, но трубочек тут для нас не припасли — приходится пить так. Я, разумеется, обливаюсь кокосовым молоком, потому что я, ну — это же я.
— Платье тебе вообще не нужно, — комментирует Альберт. Он развалился в гамаке, закинул руки за голову, и распахнувшаяся рубашка манит загорелой кожей под ней. Я вздыхаю, скидываю мокрое платье и залезаю к нему. После еды и бурного утра совершенно не хочется никаких сексуальных подвигов, и мы просто лежим, обнявшись.
Я положила голову ему на грудь, где мерно и сильно бьется сердце, он обнял меня за плечо и иногда невесомо целует в волосы, почти незаметно. Яркое солнце играет на бирюзовой водной глади Карибского моря, раскидывая зайчиков по сочной зелени укрывающих нас деревьев, и все так спокойно и сонно, что я прикрываю глаза, чувствуя, что вот так могла бы провести лет сто. Но наглые пальцы проскальзывают в неположенные места. Сначала легко, почти незаметно, просто касаются там и тут, почти не нарушая моей дремы. Потом чуть сильнее, но можно только тихо стонать, не открывая глаз, чувствовать поцелуи на плечах, подставлять лицо легкому ветерку. Но вскоре касания становятся все настойчивее, в бедро утыкается нечто твердое, а из глубины тела накатывает волна дрожи.
— Серьезно, секс в гамаке? — приоткрываю я глаза, когда Альберт поворачивает меня к себе спиной и начинает возиться с одеждой. — А почему не стоя? Не на лыжах?
Хриплый смешок, и в меня медленно и так томительно входит его член, что я сама двигаю бедрами навстречу. Но гамак только качается, не позволяя резких движений и поспешных решений. Пожалуй, это и правда нелегко! Ладонь ложится на мой лобок, пальцы развигают половые губы, и средний скользит вверх-вниз по клитору в такт неспешным движениям во мне.
Все так медленно, так нежно, так непохоже на обычный наш секс. Я поворачиваю голову, ловлю твердые губы, останавливаю себя, чтобы не заставить его ускорить движения. Нельзя, быстро тут не получится. И нега тропического пляжа окутывает нас, медленные движения вводят в транс, сладкие волны накатывают одна за другой, и я не понимаю — это просто удовольствие от соединения наших тел или такой растянутый во времени оргазм.
Альберт прижимает меня к себе все сильнее и сильнее, притискивает двумя руками, как будто хочет войти максимально глубоко, достигнуть предела — и так длинно стонет, что я понимаю — его оргазм тоже такой же расплавленный на солнце, как и мой. Между нами — только нежность. Никто никуда не спешит, мы гладим друг друга и касаемся губами, уже не стремясь жадно поглотить и присвоить.
И именно этот удивительный и теплый момент я выбираю, чтобы серьезно поговорить:
— Слушай, насчет драгоценностей.
— Мммм? — бормочет он малоразличимо и нежит губами внутреннюю сторону предплечья. От хрупкости этой ласки по коже разбегаются мурашки.
— Ты ведь их заберешь?
Он замирает, поднимает на меня мгновенно холодеющие глаза:
— С чего ты взяла?
— Ну, это действительно слишком дорого. Мне их и носить некуда, и даже завещать некому.
— А если я просто хочу тебе сделать подарок? Без ценника, — его пальцы впиваются в мою руку, которую он только что нежно целовал.
— Это неудобный подарок, — извиняющимся тоном говорю я. Я уже жалею, что начала разговор.
— А какой подарок удобный? — Альберт разворачивает меня к себе так, чтобы смотреть в глаза. Я бы предпочла зажмуриться.
— Не знаю, это неловко — рассуждать о подарках, — выворачиваюсь я и все-таки отвожу взгляд. — Все равно что выпрашивать.
— Пока ты делаешь ровно противоположное выпрашиванию, — замечает он, мягко кладет руку на щеку и заставляет посмотреть себе в глаза. — Что бы ты хотела?
— Да ничего! Мне и так отлично! — в отчаянии я тянусь к нему губами, чтобы прервать поцелуем этот дурацкий разговор. Альберт с удовольствием целует меня, проходится языком по краю зубов, прикусывает губу, отрывается — и возвращается к теме:
— Неужели ты такой аскет? Против вещизма и консьюмеризма, не покупаешь ничего сверх необходимого?
— Нет же, я нормальная, просто…
— Что? — он успокаивающе гладит меня ладонью по спине. — У тебя нет вишлиста? Тебе совсем ничего не нужно? У тебя вон телефон был вполне новый, значит ты любишь гаджеты и наверняка обновляешь их регулярно. Что там следующее?
— Люблю, — ворчу я. — Ноутбук вот тормозит уже… Слушай, подари мне цветы и успокойся, а? Я же сплю с тобой не за подарки!
— То есть забрать сапфиры?
— Забери.
— Хорошо, — вдруг легко соглашается он. — Перед отъездом полюбуюсь еще на тебя в них и заберу. Тем более, что их пришлось бы декларировать, зачем тебе эти проблемы.
И на этом мы заканчиваем неловкий разговор и дальше только целуемся — бесконечно и сладко. Не помню, чтобы когда-нибудь еще так много целовалась. Обычно для мужчин это что-то вроде быстрой прелюдии — поцеловал, погладил, понеслось. А мы, кажется, наконец насытились сексом, но не насытились друг другом.
Когда тропическая ночь, игнорируя сумерки, падает на остров чернильным пологом, мы возвращаемся на яхту и пьем шампанское в свете свечей, расставленных на столе. Глаза мерцают звездами в полутьме, мы молчим. Я боюсь опять ляпнуть что-нибудь глупое, он, кажется, вообще неразговорчивый.
Прибываем в порт, он проводит меня в машину, сажает, но сам остается.
— Извини, я буду очень занят в ближайшие дни. Но мы еще встретимся до отъезда.
И следующие два дня я о нем не слышу.
Мне уже не пятнадцать. Мне уже так давно не пятнадцать, что из меня можно сделать целых двух пятнадцатилетних дурочек, которые гипнотизируют телефон в надежде, что он зазвонит. Одной мне этих нервов слишком много. Мне хочется держать телефон у сердца, не сводить с него глаз, сидеть в номере круглые сутки, раз в час бегать в душ, чтобы обновить эпиляцию, и на всякий случай не запирать дверь. В первый раз за последние несколько лет я выключила беззвучный режим на телефоне, но теперь каждый всплеск в бассейне и каждый раскат смеха с улицы кажутся мне началом мелодии звонка. Даже если я держу телефон в руках и вижу, что он темен и беззвучен.
Дорогая Кариночка, ты съехала с ума. Немедленно приди в себя.
Вспомнила, как в детстве в детском лагере я так ждала приезда мамы и боялась его пропустить, что не пошла на речку вместе со своим отрядом, осталась караулить у лагерных ворот. А родителей взяли и от станции привезли на автобусе прямо к этой речке. И пока я заливалась слезами, что мама ко мне не едет, она искала меня там. А потом ждала, пока все пойдут обратно в лагерь, потому что не знала, как добраться до него через лес одной. Моя предусмотрительность стоила мне половины дня, которую я могла бы провести с мамой.
Именно поэтому вместо того, чтобы испортить себе весь остаток отпуска, я провела в любовании телефоном всего один день. Уже на следующий я поехала кататься на джипах по джунглям. Я хохотала громче всех, пила ром отчаянней всех и подбивала экскурсионную группу уйти пешком в лес, вооружившись мачете. В кармане шортов, вновь в режиме вибрации, лежал мой телефон. В джунглях не было сети.
На следующий день я посмотрела на свой банковский счет, тяжело вздохнула и пообещала, что не куплю себе ни единой шмотки следующие полгода. Так у меня появился бюджет на вертолетную прогулку. Необязательно иметь в любовниках миллионера, чтобы тебе дали порулить вертолетом. Кстати, в кабине не слышно звонков, а вибрирует вообще все! Поэтому я проверила телефон только вернувшись в гостиницу. Пропущенных вызовов не было.
Между прочим, если у девушки курортный роман, то это должен быть именно роман — дни, наполненные жарким сексом с перерывами на купание в океане и вкусную еду, а заканчиваться они должны в баре, на дискотеке и в итоге — на ночном пляже, в полосе прибоя. Вместо этого мои дни наполнены идиотским ожиданием звонка!
Я сидела одна на ночном пляже у кромки воды, длинные пальцы океана трогали меня за щиколотки, ветер трепал волосы, «мохито» в гигантском бокале разжигал кровь — и дико завидовала тем, чьи вздохи особенно хорошо разносились над водой в темноте. Где-то там у людей был секс, которого не было у меня!