– Страшно представить какое. Антея официально занимается торговым посредничеством, но ее любимый спорт – это аферы, жульничество и махинации. Милсдарь поэт, у меня к тебе просьба. Ты человек бывалый, а Мозаик нет. Проведи ее среди гостей, представь тем, кого стоит знать. Укажи тех, кого не стоит.
Заверив, что желание Коралл для него приказ, Лютик предложил Мозаик руку. Геральт с Литтой остались наедине.
– Пойдем, – Литта прервала затянувшееся молчание. – Прогуляемся. Туда, на холмик.
С холмика, из храма задумчивости, свысока, открывался вид на город, на Пальмиру, порт и море. Литта прикрыла ладонью глаза от солнца.
– Что это у нас там заходит на рейд? И бросает якорь? Трехмачтовый фрегат любопытной конструкции. Под черными парусами, ха, это довольно необычно…
– Оставим в покое фрегаты. Лютика и Мозаик ты отослала, мы одни и в стороне от всех.
– А ты, – обернулась она, – задумываешься почему. Ждешь, что же такого я тебе сообщу. Ждешь вопросов, которые я тебе задам. А может, я всего лишь хочу рассказать тебе свежие сплетни? Из среды чародеев? Ах нет, не бойся, они не касаются Йеннифэр. Касаются Риссберга, места все же тебе как-никак знакомого. Произошли там в последнее время крупные перемены… Но как-то я в твоих глазах не вижу блеска интереса. Мне продолжать?
– Да, конечно же.
– Началось все тогда, когда умер Ортолан.
– Ортолан мертв?
– Он умер неполную неделю назад. По официальной версии смертельно отравился удобрениями, над которыми работал. Но слух гласит, что это был инсульт, вызванный известием о внезапной гибели одного из его учеников, который погиб в результате какого-то неизвестного, но крайне подозрительного эксперимента. Речь идет о некоем Дегерлунде. Припоминаешь его? Ты встречал его, когда был в замке?
– Не исключаю. Я там многих встретил. Не всех стоило запоминать.
– Ортолан будто бы обвинил в смерти ученика все руководство Риссберга, разбушевался, и от злости хватил его удар. Он был действительно древний, много лет страдал повышенным артериальным давлением, не была тайной и его зависимость от фисштеха, а фисштех с повышенным давлением – это гремучая смесь. Но видимо, что-то там и впрямь было, ибо в Риссберге случились серьезные кадровые перестановки. Там еще перед смертью Ортолана дошло до конфликта, и среди прочих заставили уйти Алгернона Гвенкампа, более известного как Пинетти. Его ты должен помнить. Ибо если там кто и был достоин этого, то именно он.
– Факт.
– Смерть Ортолана, – Коралл смерила его внимательным взглядом, – вызвала быструю реакцию Капитула, до сведения которого уже раньше дошли некие тревожные известия относительно фокусов покойника и его ученика. Что любопытно, а в наше время особенно показательно, лавину вызвал один маленький камешек. Ничего не значащий человек с земли, какой-то слишком старательный шериф или констебль. Он заставил действовать своего начальника, бейлифа из Горс Велена. Бейлиф передал обвинения выше, и так, ступенька за ступенькой, вопрос попал на рассмотрение королевского совета, а оттуда в Капитул. Чтобы не тянуть: определили виноватых в халатности и недосмотре. От управления отстранили Бируту Икарти, она вернулась в академию, в Аретузу. Ушли Аксель Рябой и Сандоваль. Остался в должности Зангенис, снискавший милость Капитула тем, что донес на всех остальных и свалил на них всю вину. И что ты на это скажешь? Может, у тебя есть что мне сказать?
– А что я мог бы тут сказать? Это ваши дела. И ваши скандалы.
– Скандалы, вспыхивающие в Риссберге вскоре после твоего туда визита.
– Ты переоцениваешь меня, Коралл. И мои способности влияния.
– Я никогда ничего не переоцениваю. И редко недооцениваю.
– Мозаик и Лютик вот-вот вернутся, – он посмотрел ей в глаза, в упор. – И ты не просто так велела им уйти. Скажи же, наконец, в чем дело.
Она выдержала его взгляд.
– Ты хорошо понимаешь, в чем дело, – ответила она. – Так что не оскорбляй мой ум, демонстративно занижая свой. Ты не был у меня больше месяца. Нет, не подумай, что я хочу слезливой мелодрамы или пафосно-сентиментальных жестов. Об отношениях, которые заканчиваются, я хочу сохранить только приятные воспоминания.
– Ты, кажется, использовала слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия.
– Только, – она пропустила мимо ушей его слова, а взгляд не опустила, – приятные воспоминания. Не знаю, как в твоем случае, но, если говорить обо мне, что же, честно скажу, с этим не слишком хорошо. Стоило бы, думаю, приложить в этом направлении кое-какие усилия. Думаю, что много даже и не нужно. Ну так, что-нибудь мелкое, но милое, такой приятный заключительный аккорд. Что-нибудь, что оставит приятное воспоминание. Найдешь в себе смелость на что-то подобное? Навестишь меня?
Он не успел ответить. Начал оглушительно бить колокол на кампаниле, ударил десять раз. Потом прозвучали трубы, громкие, металлические и слегка сбивающиеся с ритма фанфары. Сине-красные гвардейцы разделили толпу гостей, освобождая проход. Под портиком у входа во дворец показался гофмаршал, с золотой цепью на шее и со здоровенным, словно оглобля, церемониальным посохом в руке. За гофмаршалом шли герольды, за герольдами сенешали. За сенешалями же, в соболином колпаке на голове и со скипетром в руке, вышагивал собственной костлявой и жилистой персоной Белогун, король Керака. Рядом с ним шла тощенькая блондиночка в вуальке, которая могла быть исключительно королевской избранницей, а в самом ближайшем будущем – супругой и королевой. На блондиночке было снежно-белое платье и бриллианты, причем последние скорее в избытке, скорее без вкуса и скорее претенциозно. Так же, как и король, она несла на плечах горностаевую мантию, поддерживаемую пажами.
За королевской четой, однако через красноречивые полтора десятка шагов после поддерживающих мантии пажей, двигалась королевская семья. Был там, разумеется, Эгмунд, а рядом с ним кто-то светлый, будто альбинос; это мог быть лишь его брат, Ксандер. Вслед за братьями шли остальные кровные родственники, несколько мужчин и несколько женщин, плюс еще несколько детей и подростков, очевидно, потомство как законное, так и внебрачное.
Миновав кланяющихся гостей и глубоко приседающих дам, королевский кортеж добрался до цели, которой был помост, отчасти напоминающий эшафот. На помосте, сверху накрытом балдахином, а с боков прикрытом гобеленами, были установлены два трона. На них и уселись король со своей невестой. Остальной части семьи было велено стоять.
Трубы повторно оглушили металлическим ревом. Гофмаршал, размахивая руками, словно дирижер перед оркестром, побудил гостей разразиться радостными криками, пожеланиями и тостами. Со всех сторон раздались и послушно зазвучали пожелания беспрерывного здоровья, счастья, успехов, всего наилучшего, лет долгих, еще более долгих, самых долгих и еще более долгих, гости и придворные буквально соревновались между собой. Король Белогун же надменного и напыщенного выражения лица не менял, а удовлетворение пожеланиями, комплиментами и хвалебными гимнами в честь себя и своей избранницы демонстрировал лишь легкими покачиваниями скипетра.
Гофмаршал успокоил гостей и произнес речь; произносил он ее долго, причем гладко переходил от пафосности к напыщенности и обратно. Геральт все свое внимание посвящал наблюдению за толпой, а посему речь разобрал с пятого на десятое. Король Белогун, объявлял граду и миру гофмаршал, искренне рад столь многочисленным гостям, с радостью их приветствует, в этот знаменательный день желает гостям ровно того же, чего и они ему, брачная церемония состоится после обеда, а до того времени гости могут есть, пить и развлекаться многочисленными запланированными по этому случаями представлениями.
Рев труб объявил об окончании официальной части. Королевский эскорт начал покидать сад. Среди гостей Геральт уже успел заметить несколько подозрительно себя ведущих небольших групп. И особенно ему не понравилась одна из них, поскольку кланялась кортежу не так низко, как остальные, и пыталась пробиться к воротам дворца. Он слегка передвинулся в сторону строя сине-красных гвардейцев. Литта шла рядом с ним.
Белогун ступал, уставив взгляд прямо перед собой. Невеста оглядывалась вокруг, иногда кивала поздравляющим ее гостям. Дуновение ветра на миг откинуло ее вуальку. Геральт увидел большие голубые глаза. Заметил, как эти глаза внезапно находят в толпе Литту Нейд. И как в этих глазах зажигается ненависть. Чистая, ясная, буквально дистиллированная ненависть.
Это продолжалось секунду, потом загремели трубы, кортеж прошел, гвардейцы ушли строем. Подозрительно ведущая себя группа, как оказалось, имела своей целью всего лишь стол с вином и закусками, который окружила и опустошила, опередив всех остальных. На импровизированных эстрадах тут и там начались выступления – заиграли ансамбли гуслей, лир, пищалок и дудок, запели хоры. Жонглеров сменяли фокусники, силачи уступали место акробатам, за канатоходцами следовали полуодетые танцовщицы на барабанах. Становилось все веселей. Щеки дам начинали краснеть, лбы мужчин заблестели от пота, речь тех и других становилась все громче. И чуть невнятнее.
Литта затянула его за павильон. Они спугнули пару, что скрылась там в целях однозначно сексуальных. Чародейка не возмутилась, почти даже не обратила внимания.
– Я не знаю, что тут готовится, – сказала она. – Не знаю, хотя и догадываюсь, для чего и зачем ты здесь. Но смотри внимательно, и все, что ты делаешь, делай подумав. Королевская нареченная – это не кто иная, как Ильдико Брекль.
– Не спрашиваю, знакомы ли вы. Я видел тот взгляд.
– Ильдико Брекль, – повторила Коралл. – Так ее зовут. Ее выгнали из Аретузы на третьем курсе. За мелкое воровство. Как я вижу, она неплохо устроилась в жизни. Чародейкой не стала, но через несколько часов станет королевой. Вишенка на креме, мать ее. Семнадцать лет? Старый дурень. Ильдико добрых двадцать пять.
– И не слишком тебя любит.
– Взаимно. Интриганка по призванию, за ней всегда тянутся проблемы. Но это еще не все. Тот фрегат, что вошел в порт под черными парусами. Я уже поняла, что это за корабль, слышала о нем. Это «Ахеронтия»