– Жрецы, – усмехнулась Литта Нейд, – не назвали бы этого везением. Сказали бы, что это опека божеств и сил небесных. Божества опекают праведных и защищают достойных. Награждают добропорядочность и праведность.
– А как же. Награждают. Если захотят, и если случится им быть поблизости. Твое здоровье, подруга.
– Твое здоровье, подруга. Мозаик! Налей госпоже Йеннифэр. Ее бокал пуст.
– А что же касается виллы, – Литта проводила Мозаик взглядом, – то ее можно купить. Продаю ее, потому что… Потому что мне надо уезжать. Керак перестал меня устраивать.
Йеннифэр вопросительно подняла брови. Литта не заставила ее ждать.
– Король Вираксас, – сказала она с чуть слышной брезгливостью, – начал свое правление с поистине королевских эдиктов. Primo, день его коронации объявляется в королевстве Керак государственным праздником и нерабочим днем. Secundo, объявляется амнистия… для уголовников, политические продолжают сидеть, причем без права на свидания, а равно и переписку. Tertio, на сто процентов поднимаются таможенные и портовые тарифы. Quarto, в течение двух недель Керак должны покинуть все нелюди и метисы, вредящие экономике страны и лишающие работы чистокровных людей. Quinto, в Кераке запрещается заниматься какой угодно магией без согласия короля, а магам запрещено владеть землей, равно как и недвижимостью. Проживающие в Кераке чародеи должны избавиться от недвижимости и получить лицензию. Или покинуть королевство.
– Прекрасное проявление благодарности, – фыркнула Йеннифэр. – А ведь говорят, что это чародеи вознесли Вираксаса на трон. Что организовали и финансировали его возвращение. И помогли получить власть.
– Верно говорят. Вираксас щедро заплатит за это Капитулу; именно с этой целью он поднял пошлины и рассчитывает на конфискацию имущества нелюдей. Эдикт нацелен лично на меня, ни один чародей больше не имеет дома в Кераке. Это месть от Ильдико Брекль. И расплата за медицинскую помощь, оказанную местным женщинам, которую советники Вираксаса признали аморальной. Капитул мог бы вступиться за меня, но не сделает этого. Капитулу мало полученных от Вираксаса торговых привилегий, долей участия в верфи и в морских перевозках. Он выторговывает большее и не собирается ослаблять своих позиций. Так что меня признают persona non grata, и придется мне эмигрировать в поисках новых пастбищ.
– Что, как мне все же кажется, ты и проделаешь без лишней печали. При нынешнем правлении у Керака, полагаю, нет шансов в конкурсе на лучшее место под солнцем. Эту виллу продашь, купишь другую. Да хоть бы и в Лирии, в горах. Лирийские горы нынче в моде. Много чародеев туда переехало, потому что и красиво там, и налоги разумные.
– Я не люблю гор. Предпочитаю море. Да нет проблем; без большого труда найду себе какую-нибудь пристань, при моей-то специальности. Женщины есть везде, и всем я нужна. Пей, Йеннифэр. Твое здоровье.
– Спаиваешь меня, а сама только губы смочила. Может, ты нездорова? Выглядишь не лучшим образом.
Литта театрально вздохнула.
– Последние дни были тяжелыми. Дворцовый переворот, та страшная буря, ах… Да еще и эта утренняя тошнота… Я знаю, она пройдет после первого триместра. Но это еще целых два месяца…
В тишине, которая опустилась после этих слов, стало слышно жужжание осы над яблоком.
– Ха-ха, – прервала тишину Коралл. – Я пошутила. Жаль, что ты не можешь увидеть собственного выражения лица. Ты дала себя обмануть! Ха-ха.
Йеннифэр посмотрела вверх, на обросший плющом верх стены. И долго в него вглядывалась.
– Ты дала себя обмануть, – продолжила Литта. – И готова спорить, что у тебя сразу заработало воображение. Сразу ты сопоставила, признай, мое благословенное состояние с… Ну не строй мин, не строй мин. Вести должны были до тебя дойти, сплетня ведь разошлась как круги по воде. Но будь спокойна, в слухах нет ни капли правды. Шансов забеременеть у меня не больше, чем у тебя, в этом отношении ничего не изменилось. А с твоим ведьмаком меня объединяли исключительно дела. Профессиональные вопросы. Ничего более.
– Ах.
– Простолюдины такие простолюдины, обожают сплетни. Увидят женщину с мужчиной, сходу строят из этого роман. Ведьмак, признаю, бывал у меня довольно часто. И действительно, видели нас вместе и в городе. Но речь шла, повторяю, лишь о делах.
Йеннифэр отставила бокал, оперлась локтями на стол, сплела кончики пальцев. И взглянула рыжеволосой чародейке в глаза.
– Primo, – Литта чуть кашлянула, но глаз не отвела, – я никогда бы не сделала чего-то подобного подруге. Secundo, твой ведьмак вовсе не был мной заинтересован.
– Не был? – Йеннифэр подняла брови. – В самом деле? Чем же это объяснить?
– Может быть, – Коралл слегка усмехнулась, – его перестали интересовать женщины пожилого возраста? Независимо от того, насколько молодо они выглядят? Может быть, он предпочитает истинную молодость? Мозаик! Подойди-ка к нам. Только посмотри, Йеннифэр. Цветущая молодость. И еще совсем недавно – невинность.
– Она? – вспыхнула Йеннифэр. – Он с ней? С твоей ученицей?
– Ну, Мозаик. Просим. Расскажи нам о своем любовном приключении. Очень нам интересно послушать. Обожаем романтику. Рассказы о несчастной любви. И чем несчастнее, тем лучше.
– Госпожа Литта… – девушка, вместо того, чтобы покраснеть, побледнела как труп. – Пожалуйста… Ты ведь меня уже за это наказала… Сколько раз можно наказывать за одну и ту же вину? Не вели мне…
– Рассказывай!
– Брось, Коралл, – махнула рукой Йеннифэр. – Не мучай ее. Вдобавок мне вовсе не интересно.
– Вот в это я как раз не поверю, – Литта Нейд злорадно усмехнулась. – Но ладно, девушку я извиняю; и в самом деле, наказание ей я уже вынесла, вину простила и позволила продолжать обучение. И меня уже перестали забавлять признания, которые она лепечет. Короче говоря: она втрескалась в ведьмака и сбежала с ним. А он, когда ему надоело, попросту ее бросил. Как-то утром она проснулась одна. А от любовника уже остыла постель и пропал след. Ушел, ибо был должен. Развеялся, как дым. Прошла любовь…
Мозаик, хотя это и казалось невозможным, побледнела еще сильнее. Руки у нее дрожали.
– Он оставил цветы, – тихо сказала Йеннифэр. – Букетик цветов. Правда?
Мозаик вскинула голову. Но не ответила.
– Цветы и письмо, – повторила Йеннифэр.
Мозаик молчала. Но краски понемногу возвращались на ее лицо.
– Письмо, – сказала Литта Нейд, глядя на девушку испытующе. – О письме ты мне не говорила. Не упомянула об этом.
Мозаик сжала губы.
– То есть вот почему, – внешне спокойно закончила Литта. – Вот почему ты вернулась, хотя наказания могла ожидать строгого, куда строже того, чем в результате получила. Это он приказал тебе вернуться. Если бы не это, ты бы не вернулась.
Мозаик не ответила. Йеннифэр тоже молчала, накручивая на палец черный локон. Вдруг подняла голову, взглянула девушке в глаза. И улыбнулась.
– Он велел тебе вернуться ко мне, – сказала Литта Нейд. – Велел вернуться, хотя мог представить, что грозит тебе с моей стороны. Этого я от него, признаюсь, не ожидала.
Фонтан тихонько поплескивал себе, бортик пах мокрым камнем. Пахли цветы, пах плющ.
– Да, этим он меня удивил, – повторила Литта. – Этого я от него не ожидала.
– Потому что ты не знала его, Коралл, – спокойно ответила Йеннифэр. – Вообще его не знала.
What you are I cannot say;
Only this I know full well —
When I touched your face today
Drifts of blossom flushed and fell[45].
Глава двадцатая
Мальчишка из конюшни еще с вечера получил полкроны, кони уже ждали, оседланные. Лютик зевал и чесал шею.
– Боги, Геральт… Нам в самом деле надо так рано? Еще ведь темно…
– Вовсе не темно. В самый раз. Солнце взойдет самое позднее через час.
– Еще только через час, – Лютик взгромоздился на своего мерина. – Я бы этот час лучше поспал…
Геральт запрыгнул в седло; чуть подумав, вручил конюху еще полкроны.
– Сейчас август, – сказал он. – От восхода до заката часов четырнадцать. Я бы хотел за это время уехать как можно дальше.
Лютик зевнул. И словно бы только сейчас заметил неоседланную кобылу в яблоках, стоящую в стойле за перегородкой. Кобыла мотнула головой, будто желая о себе напомнить.
– Постой, – опомнился поэт. – А она? Мозаик?
– Она с нами дальше не едет. Мы расстаемся.
– Как это? Не понимаю… Ты не мог бы пояснить…
– Не мог бы. Не сейчас. В путь, Лютик.
– Ты точно знаешь, что ты делаешь? Полностью отдаешь себе отчет?
– Нет. Полностью – нет. Ни слова больше, не хочу сейчас об этом говорить. Едем.
Лютик вздохнул. Подстегнул мерина. Оглянулся. И вздохнул еще раз. Был поэтом, а значит, имел право вздыхать, сколько хотел.
Гостиница «Секрет и Шепот» прекрасно выглядела на фоне зари в туманных предрассветных сумерках. Напоминала утопающую в мальвах, окутанную вьюнком и плющом усадьбу феи, лесной храм тайной любви. Поэт погрузился в раздумья.
Вздохнул, зевнул, откашлялся, сплюнул, закутался в плащ, поторопил коня. За эти несколько минут задумчивости сильно отстал. Геральт уже был еле виден в тумане.
Ведьмак ехал быстро. И не оглядывался.
– Прошу, вот вино, – трактирщик поставил на стол фаянсовый кувшин. – Яблочное из Ривии, как вы и заказывали. А жена просила узнать, как господа находят свининку.
– Находим ее среди каши, – ответил Лютик. – Время от времени. Не так часто, как мы бы хотели.
Трактир, до которого они добрались под конец дня, назывался, как гласила цветастая вывеска, «Под Кабаном и Оленем». Но это была и вся дичь, предлагаемая заведением, ибо в меню ее не обнаружилось. Здешним фирменным блюдом была каша с кусочками жирной свинины и густым луковым соусом. Лютик скорее из принципа немного покривился на слишком плебейскую, по его мнению, еду. Геральт не жаловался. Свинине мало что можно было предъявить, соус был терпимым, а каша доваренной – а уж это последнее удавалось кухаркам далеко не в каждой придорожной корчме. Могло оказаться и хуже, тем более, что выбор был ограниченным. Геральт уперся, желая за день проехать как можно больше, и в остальных встреченных по пути заведениях останавливаться не захотел.