– Не знаю даже. Наверное.
– Если существует Бог, то должен быть и Дьявол.
– Ну, наверное.
– Не наверное, а точно. У всего есть противоположность.
– Конечно.
– Иногда я так ужасно злюсь, что просто хочется сойти с ума, понимаешь? – Бернард посмотрел на меня и покачал головой, как будто его самого эти слова беспокоили больше, чем могли обеспокоить меня. – Хочется послать все к черту и просто все разнести, всех разнести, потому что все равно ничто не имеет значения. Если жить как живешь, мир просто существует, не останавливаясь. Если бы что-то имело значение, если бы в нем был какой-то смысл, он бы остановился. Остановился и что-нибудь заметил бы. Но он не останавливается.
Я положил руку ему на плечо и пожал, потом легонько, в шутку потряс и отпустил.
– Все так иногда себя чувствуют, не беспокойся.
Бернард медленно моргнул, его глаза казались немного искаженными из-за толстых стекол очков.
– Я не беспокоюсь, – сказал он. – Однажды я сорвусь, Ал, и тогда кому-нибудь не поздоровится. – Обычно я бы поддразнил его за такие слова, но на этот раз сдержался и промолчал, как будто поверил. – Здорово не поздоровится.
Обычная болтовня Бернарда. Он совсем не умел драться, никого не мог напугать. Он хорохорился, но никогда не мог подкрепить свои слова делом. Он был зол и расстроен и грустил из-за своего пса, так что я решил оставить его в покое. Я оставлю его в покое, кем бы он себя ни объявил.
– Тебе никогда не приходило в голову, что Бог просто издевается над нами?
– У Него определенно извращенное чувство юмора. – Я натужно рассмеялся.
– Я серьезно.
– Просто иногда жизнь вот так дерьмово складывается, только и всего.
– Думаю, Дьявол мне нравится больше.
– Это ты заливаешь.
– Но это правда.
– А вот и нет.
Бернард пожал плечами.
– По крайней мере, с ним-то все ясно.
– Правда? – Я толкнул его локтем, изо всех сил стараясь разрядить обстановку. – Как давно ты с ним разговаривал в последний раз?
– Иногда мне кажется, что он говорит со мной.
– Врешь! – Я отогнал пробравший меня холодок еще одним принужденным смешком. – Ты просто псих.
Бернард слабо улыбнулся и поднялся на ноги.
– Будет гроза.
Я встал, стряхнул землю с брюк.
– Как думаешь, после того, как мы умрем, мы встретим людей, которые умерли до нас? – спросил он.
– Думаю, да.
– И животных?
– Конечно. Бог сотворил их так же, как и людей, с чего бы им не иметь души?
Бернард какое-то время размышлял над моими словами, снова обратив взгляд на свежераскопанное место на поле.
– Думаю, ты прав.
– Готов поспорить, что Кудряш сейчас носится по Раю, опрокидывает помойные ведра и ест мусор.
– Может быть, мы все понимаем неправильно, – негромко сказал он. – Может, мы начинаем жить… только после смерти.
Вдалеке зарокотал гром.
– Ладно, – сказал я. – Пошли отсюда.
Когда мы уходили, начался легкий дождик.
Я не мог припомнить, когда в последний раз доходил до той части путей, но теперь, столько лет спустя, сидел в машине напротив кладбища животных и наблюдал за тем, что происходило за желтой полицейской лентой. На сиденье рядом со мной лежала вчерашняя вечерняя газета, ее заголовок описывал ужасную находку, сделанную поутру городским рабочим. На поле, среди костей нескольких поколений животных, в неглубокой могиле, которая провалилась с наступлением тепла, обнаружилось нагое, изувеченное и частично разложившееся тело. Работник заметил торчавший из земли предмет и не сразу определил, что это такое. Приглядевшись получше, он понял, что перед ним человеческая лодыжка и ступня. Впоследствии из статей и телевизионных репортажей стало известно, что тело принадлежало молодой женщине, умершей много недель назад, но ее личность установить пока не удалось. К местным полицейским присоединилась полиция штата, прочесывавшая теперь округу, и поток журналистов, прибывавших в Поттерс-Коув для освещения событий.
За последние двадцать лет в городе было только три убийства. Подросток застрелил бывшего лучшего друга из отцовской винтовки. Годами сносившая побои женщина приласкала своего мужа молотком по голове после того, как он напился и вырубился, и мужчину, которого полиция знала как продавца наркотиков, застрелили в аллее в центре города, в духе гангстерских казней. До сих пор это были самые страшные убийства в Поттерс-Коув. Все они были ясными и легкоразрешимыми. Новое убийство было иным.
И оно было только началом.
Хотя тело уже увезли, прилегающие улицы заполняла толпа людей, крутившихся за полицейским заграждением, словно поклонники, которые собираются у служебного выхода в надежде увидеть вблизи рок-звезду. Чуть поодаль, смешавшись с толпой, у самой обочины стоял, нахмурившись и скрестив руки на груди, Дональд. За последние две недели я не виделся ни с ним, ни с Риком, только несколько раз говорил по телефону. Сейчас нам проще было держаться подальше друг от друга.
Хотя в пузырьке оставалось несколько капсул прописанного лекарства, я прекратил принимать его несколько дней назад, и теперь у меня в голове прояснялось, чувства снова обострялись. Тони держалась на расстоянии, и, по совести, мне не в чем было ее винить, потому что я даже не пытался искать работу и отказывался обсуждать встречу с психиатром и вообще говорить о той ночи. Последнее время я проводил большую часть дня, размышляя, вспоминая, копаясь в памяти в поисках чего-либо, что направило бы меня в нужную сторону. И подолгу бесцельно ездил по городу, как будто надеялся отыскать ответы на обочине дороги. Теперь я гадал, сколько раз за последние недели я проехал в десятке ярдов от места, где нашли труп. Какая, в самом деле, жестокая насмешка.
Повторяющийся кошмар возвращался уже реже, но мрачные мысли и стробоскопические проблески воспоминаний о ночи на заброшенной фабрике продолжали преследовать меня с яростным постоянством. Я вышел из машины, облокотился о капот и глядел на Дональда до тех пор, пока он меня не заметил. Он был одет как на работу, в пиджаке, но развязанный галстук висел, придавая ему необычно взъерошенный вид. Увидев меня, он тут же перешел улицу и подошел к моей машине.
– Ты как? – спросил он.
– А как ты?
День был ясный и приятный, но не очень солнечный. Дональд снял черные очки, чтобы яростно потереть темные мешки под глазами, потом вернул их на место, спрятавшись за темными стеклами.
– Я проснулся, побрился, принял душ, оделся, чтобы идти на работу, а потом позвонил, сказавшись больным, и приехал сюда. Даже не знаю, зачем.
– Конечно, знаешь.
Он прислонился к боку машины рядом со мной и достал сигареты и зажигалку из кармана рубашки.
– О жертве пока не очень много известно.
– Только что это молодая женщина.
Он сунул сигарету в угол рта, оставил ее там и убрал пачку в карман.
– Да. – Прикрыв огонь ладонью, он зажег сигарету, защелкнул зажигалку, как будто придавая особое значение каждому движению. – И что она умерла много недель назад.
– Тебе еще снится тот же кошмар? – спросил я.
Он едва заметно кивнул.
– А тебе?
– Не так часто, как раньше.
– Рик тебе не звонил? – спросил он.
– Уже какое-то время ничего от него не слышал.
– Он хочет встретиться сегодня вечером в ресторане Браннигана. В пять.
Я пожалел, что не вижу его глаз.
– Я приду.
Он несколько раз затянулся, прежде чем заговорить снова, медленно выпуская дым из ноздрей.
– Дальше будет только хуже, Алан.
– Разумеется, – сказал я. – Мы прокляты.
С застывшим лицом он выбросил сигарету.
– Ты так думаешь?
– А ты нет?
Ничего не ответив, Дональд ободряюще хлопнул меня по руке, перешел дорогу и растворился в толпе.
Глава 11
Проехав по Главной улице, я оставил сборище людей позади и свернул на Платановую дорогу, тихую, усаженную деревьями улочку, которая служила своеобразной границей между рабочими районами Поттерс-Коув, по большей части деловой застройки, – и принадлежавшими к среднему и высшему классу исключительно жилыми участками к северу. Дома по обеим сторонам были старой постройки, все до единого – местные достопримечательности. Здания были отреставрированы, но возводились еще в колониальные времена, вскоре после основания города. Только некоторые из них были жилыми, в остальных размещались городское историческое общество, центр искусств и несколько мелких медицинских и юридических учреждений. В отличие от района, где жил я, эта часть была чистенькой, ухоженной и своеобычной. Здесь Поттерс-Коув все еще казался небольшим поселением, а не деловым центром, в который превратились не такие богатые районы.
В конце Платановой дороги я свернул на Мостовую улицу и поехал по ней, сбросив скорость до предела. Как и все вокруг, она изменилась с течением времени. Там, где прежде оставались небольшие островки леса, возникли новые недорогие дома, многие прежние строения были отремонтированы, но по большей части все выглядело практически так же, как много лет назад, когда здесь жил я. Мостовая улица, названная в честь небольшого деревянного мостика через ручей в самом ее конце, по-прежнему оставалась относительно бедным районом на границе с более престижными районами города. Последний оплот, последняя улица, где дома были не такими большими, автомобили – не такими дорогими, а люди не так хорошо одевались; даже спустя столько лет, радостных, печальных и безразличных, Мостовая улица еще вызывала искреннее ощущение дома. И в то же время мне здесь было неуютно. В данном случае из близкого знакомства рождались не только теплота и утешение. Сначала я взглянул на участок тротуара, где мать учила меня ездить на велосипеде, и древнюю каменную стену, в которую мне не раз случалось врезаться, возле которой несколько лет спустя мы с друзьями собирались и часами болтали, курили и просто проводили время. Несмотря на эти и множество других достопримечательностей, вызывавших приятные воспоминания о детстве, эта освященная земля будила во мне и серьезное беспокойство. Даже здесь, среди предполагаемой простоты прошлого, добро и зло сплавились в единое загадочное явление.