Сейчас маякнём твоей матери. — Дед старательно потыкал в телефон. — У нас бывают размолвки, но она там, поди, вся извелась. А утром я провожу тебя до материка. Ты на одной лодке, я на другой. В сауне на гостевой кровати уже постелено. Потом всё дезинфицирую. Вот хирургические маски для тебя.
Дед положил на камень рядом стопку голубых тряпиц, встал и двинулся обратно по тропе.
— Пошли. Раз уж ты здесь, поможешь наколоть дров. Ночами холодно.
— Ты знал, что я приеду, — объявил Торсти. — Откуда?
Телефон он оставил дома, а тотальную слежку Комитет запретил едва ли не первым делом.
Дед пожал плечами.
— Будь всегда готов, вот мой девиз. О твоей пропаже написала мать. Мы особо не общаемся, но такое от родных не таят. Я звякнул старинному приятелю в Фонде, попросил данные о заражениях. Вирусы все меченые, знаешь ли. Об этом помалкивают, но секвенсоры позволяют отследить контакты. Сезон едва начался, поэтому след ты оставил чётче некуда.
Он знал, подумал Торсти, и ему не надо было меня дожидаться. Мог бы сказать маме гораздо раньше, — но хотел, чтобы я приехал.
Надев маску и держась в почтительном отдалении, Торсти дошёл за дедом по тропе до большого дома. Под ногами шептались опавшие листья, они пахли землёй.
Надежда ещё теплилась.
* * *
Они прошли на задворки, к дровяному сараю. Дед набрал охапку чурок, понёс к колоде для рубки, и тут его телефон звякнул. Дед неловко изогнулся, пытаясь достать его из кармана. Торсти хотел было помочь, но опомнился. Выругавшись, старик бросил чурки.
— Твоя мать звонит, — нахмурился он. Ткнул в телефон пальцем и обратил экраном к Торсти. — Наверно, хочет своими глазами увидеть, что с тобой порядок.
С крохотного экранчика глядели родители. Глаза мамы были усталыми, каштановые волосы липли, немытые, к голове. Папа обнимал её за плечи и теребил заплетённую в косицы бороду, как обычно, когда нервничал.
— Торсти, я говорила «не сиди сиднем», не спорю, но я имела в виду другое.
На экране она казалась такой маленькой, такой далёкой, такой непохожей на привычные полноразмерные опто-проекции.
— Всё хорошо, мам. Завтра вернусь.
Он бросил взгляд на деда. Тот держал телефон, крепко зажмурясь.
— Передай… передай деду спасибо от меня, — сказала мама.
— Передам.
— Захвати местного хлеба, — с наигранной бодростью попросил папа. — До скорого.
— Дай-ка мне деда на два слова, — попросила мама.
Торсти кивнул и помахал рукой.
Дед отошёл, прижимая телефон к уху.
— Само собой. Нет, ничуть. Конечно. Держитесь.
Дав отбой, дед протёр телефон спиртовой салфеткой, сунул в карман. Лицевой щиток запотел. Дед шмыгнул носом и протёр пластик рукавом.
— Ладно. Наколем-ка дров.
«Наколем», как же. Трудился один Торсти под насмешливым руководством деда. Топорище при каждом ударе больно отдавало в ладони, а лезвие часто вязло, и приходилось колотить чуркой по колоде, поднимая вместе с топором как огромный неуклюжий молот.
— Нет, нет, — сжалился старик. — Тут есть хитрость.
— Что за хитрость? — пропыхтел Торсти.
На левой ладони вскочил болезненный волдырь. Маска отсырела от дыхания.
— Откалывай с краёв. И руби вдоль волокон, не то выйдет зряшная трата сил. Дерево должно расколоться само. Давай, ну. Попробуй ещё.
Торсти бережно поставил берёзовую чурку на колоду и взмахнул топором. И на этот раз попал как надо, кончиком лезвия. Чурка легко разлетелась надвое. Торсти удивлённо посмотрел на куски.
— Видишь? В наши дни хитрости перезабыты, вот в чём беда.
Торсти взглянул на него. Странно было говорить с человеком в маске, из-под которой видны одни глаза. Дед казался более чужим, чем мама на экране. Какой хитростью пронять тебя, дедушка? В каком направлении идут твои волокна?
— Где ты этому научился? — осторожно спросил он.
— Дай подумать. Во время Большой короны, когда твоя мать под стол пешком ходила. Я не про вирус, понятно, не про Первую пандемию, а про корональный выброс массы, ту солнечную вспышку. Тогда грелись только дровами. Пришлось быстренько выучиться их рубить.
— Как оно было?
Торсти принялся складывать наколотые поленья в кучу. Факты он, конечно, знал. Мощный выброс заряжённых частиц из Солнца хлестанул по магнитному полю Земли и поджарил всю электронику. Но деду вроде бы хотелось об этом поговорить.
Глаза старика затуманились.
— Кошмар, да и только. Спутники падают с неба. Интернета нет. Полгода без электричества. Хуже, чем в пандемию. Во время неё мы хотя бы могли говорить друг с другом. А вот Большая корона всех прочно изолировала. Причём посреди зимы. Люди запасались деревом. Я и посейчас держу про запас слишком много дров. Мои углеродные квоты тают, но когда разок так прижмёт, привычки меняются.
Мне было за сорок, но лишь тогда я уяснил, что значит быть взрослым. Когда отвечаешь за близких, на жизнь смотришь по-другому. В наши дни никто этого не понимает. А после я решил: больше меня не застать врасплох. Прошёл курс первой помощи, купил этот дом, запас консервов на годы. Быть может, я переборщил с опекой, потому твоя мать и выросла такой взбалмошной. Но я делал то, что считал необходимым.
Его маска сморщилась, под ней проступил намёк на улыбку.
— У нас был старый комод из красного дерева, остался от прабабушки. Как-то вечером я отнёс его на задний двор и порубил на куски. Дерева хватило на всю ночь, но твоя бабушка так меня и не простила.
Он вздохнул.
— Но ей понравилось северное сияние. В тот вечер, когда жахнуло, рассиялось так, что держись. Темно — глаз выколи, мы в панике, ищем свечи, а потом она говорит: выгляни на улицу. В городе тьма-тьмущая, а небо переливается всеми цветами радуги. Мы взяли твою мать, вышли и несколько часов оторваться не могли. Она сказала, что в жизни такой красотищи не видела. Смотрела как зачарованная.
Вот чего мне теперь не хватает — её взгляда на вещи. Иногда я вижу зимой полярное сияние, но это всего лишь огни в небе.
Нельзя сказать наверняка, но, скорее всего, её убил этот наш выход наружу. Следом прокатилась волна рака, — выброс повредил ДНК. Мне повезло, так уж карта легла. Не заболела и твоя мать — к тому времени, как она пошла в школу, Фонд выпустил вакцины от рака. А вот бабушка… — Дед глянул в сторону, на беспокойное море за деревьями. — В конце концов она захлебнулась на суше, — закончил он тихо. — Отёк лёгких.
Торсти уставился на деда. О бабушке он знал мало, но её рисунки и картины были развешаны по всему дому — маленькие пейзажи и чудны́е комиксы в стиле манга. В груди вновь поднялся ужас перед чёрной водой котла. Унимая смятение, Торсти с силой рубанул по последней чурке. Она разлетелась надвое, а топор увяз в колоде.
— Вот почему, — сказал дед.
— Что «вот почему»?
— Вот почему я не хочу вакцинироваться. Ни к чему мне видеть будущее. Искусственные интеллекты, космические колонии, деревья Дайсона и всё, о чём думает твоя мать для Комитета перспективного планирования. Огни в небе, и только. Ни к чему мне это.
Он встал.
— Давай-ка отнесём всё это и разведём огонь. Не то застынешь ночью.
* * *
В сауне пахло тёплым сухим деревом. В предбаннике, на низкой лавке, Торсти спал во время прошлых визитов на остров. Стену украшал один из бабушкиных рисунков, тушь и акварель, — вид из окна сауны на море, обрамлённое волнорезами.
— Тебе придётся подождать снаружи, пока я не растоплю печь.
Старик зашёл в саму сауну, с трудом опустился на колени у печи, стал слой за слоем бережно выкладывать растопку, хворост и поленья.
Чтобы не мешать, Торсти спустился к причалу и обратился лицом к морю. Как и предрёк дедушка, поднялся ветер. Деревья на утёсах танцевали, а о волнорезы разбивались тяжёлые волны. Точь-в-точь бабушкин рисунок — окно в прошлое.
Сколь многое умрёт вместе с дедушкой! Умрут целые миры, которых Торсти никогда не знал. Надо отыскать способ, подумал он. Надо взять его с нами в будущее. Если я уеду, я могу больше его не увидеть.
«Огни в небе, и только».
Вот в чём загвоздка, подумал Торсти. Он не видит будущего. А если ему показать?
Он залез в катер, взял из грузового отсека моток прочной верёвки. Потом набрал на берегу пригоршню окатышей и вернулся к сауне. Дед уже выходил, отряхивая руки.
— Ну вот. Подбрось два-три полешка перед сном, и будет тепло и уютно, даже если подует с севера. — В глазах деда стояла печаль. — Жаль, нельзя попариться вместе. Хороший жар пропадает почём зря. — Глянув на Торсти, он нахмурился. — Что такое?
— Хочу тебе кое-что показать, — сказал Торсти. — Пойдём к котлу.
* * *
В закатном свете исполинов котёл казался ещё глубже и мрачней. Торсти медленно дошёл до самого края. Страх всколыхнулся в сердце, будто глубокая вода сжала его холодной рукой.
Он положил моток верёвки на землю, тщательно обвязал один конец вокруг валуна. Потом размахнулся и бросил в котёл первый камень. Тот отскочил от стены и канул в чёрную воду.
— Что ты делаешь?
Торсти швырнул другой камень. На этот раз удачнее: тот попал в спиральную борозду и проехался по дуге прежде, чем упасть.
— Я хочу, чтобы ты отправился со мной, — тихо сказал он. — Помнишь? Котёл может перенести нас куда угодно.
Непроницаемые глаза деда, почти невидимые в сумраке, смотрели на него.
— Давай отправимся в будущее. На тысячу лет вперёд.
Он швырнул следующий камень. Выходило всё лучше: камень описал теперь почти целый виток по бороздам. Ладони вспотели. В голове мелькали картины из симуляций. Крепко сжав их, будто камни в руке, Торсти претворил образы в слова.
— Смотри. — Он жестом попросил деда подойти ближе. — Вот оно. На Земле осталось мало народу. Возможно, ты ещё здесь, на острове, но навестить тебя мы прилетаем с искусственных планет в поясе астероидов, и каждая такая планета отлична и неповторима. У меня могут быть крылья, поскольку я живу на планете с низкой силой тяжести, и для ходьбы мне приходится носить экзоскелет. Мама не просто думает теперь о будущем, она его строит. Папа — координатор разумов, он старается подружить большие коллективные разумы, помогает им найти равновесие между частями и целым. Мы по-прежнему празднуем сезон вакцинации, но теперь это просто семейный ритуал, каким было Рождество.