Сезон ведьмовства — страница 4 из 6

Отправляясь на поиски таинственного портала, нужно… сделаться невидимым, чтобы проскользнуть внутрь незаметно.

Гэ Хун. Нэй Пянь (древний трактат, посвященный алхимии, медицине и религии, 320 г. н. э.) Цит. по: Ангада Ким. Невидимый кулак.

ГЛАВА 24

Кошмар обрушился на Габриеля следующим утром.

От Исидора он поехал домой и четыре часа проработал над содержимым диска, надеясь отыскать ключ к загадочной системе символов. Увы, попытки не привели к успеху. «Ключ Прометея» оставался книгой на чужом языке. На рассвете Габриель заснул перед монитором.

Когда он проснулся, часы показывали девять утра. Голова гудела. Он поднял глаза на дисплей и вздрогнул: нет, сейчас он просто не в силах работать над этим каверзным текстом. Может, стоит сходить в тренажерный зал? Пораненная ступня все еще побаливает, но тренировке не помешает. Физическая нагрузка заставит его взбодриться, а потом он сядет за документ на свежую голову.

Когда это произошло, Габриель ровным, размеренным темпом двигался по беговой дорожке. Только что он наблюдал, как симпатичная пышногрудая блондинка яростно атакует гребной тренажер, а в следующую секунду рухнул на резиновое покрытие. Дорожка потянула его вбок на скорости восемьдесят миль в час. Выпрямиться Габриель уже не смог, единственным его ощущением была невыносимая головная боль. А затем он провалился в пустоту.

— По-моему, у него эпилептический припадок, — послышался встревоженный женский голос.

— Надо вынести его на свежий воздух, — раздался другой голос — мужской, с командными нотками.

Габриель открыл глаза. Он лежал на спине, окруженный небольшой кучкой людей. Прямо как в кино, подумалось ему, когда главный герой падает без сознания. По сценарию, он должен задать вопрос: «Где я?»

Габриель знал, где находится. Голова раскалывалась от боли, но ориентацию он отнюдь не потерял. Он прекрасно понял, что с ним случилось и кто за это в ответе.

Опершись ладонями о пол, Габриель сел.

— Эй, полегче. Не спеши.

Обладатель властного голоса, тренер спортзала, поддержал его за плечи и помог подняться.

— Как ты себя чувствуешь? Позвать доктора?

— Не надо, я в порядке.

Тренер с сомнением посмотрел на его бледное лицо.

— Посиди-ка лучше немного. Я принесу воды.

Он усадил Габриеля на тренажер и решительно направился в сторону автомата с питьевой водой.

Габриель стер со лба капли пота — то ли он взмок от пробежки, то ли от спазмов. В голове у него поселился человечек с огромной киркой. Маленький мерзавец размахивал своим орудием и при каждом ударе откалывал кусочки серого мозгового вещества.

— Держи.

Пластиковый стаканчик едва выглядывал из дюжего кулака тренера.

— Спасибо.

Габриель заметил, что другие посетители тренажерного зала тоже украдкой посматривают на него, некоторые — сочувственно, а кое-кто из мужчин — с презрением.

Он отхлебнул воды, но от этого простого глотательного движения человечек в мозгу замахал киркой с удвоенной скоростью.

— Я, пожалуй, пойду домой, — сказал Габриель тренеру, который по-прежнему не сводил с него обеспокоенного взгляда.

— Да уж, приятель, — с облегчением вздохнул тот. — Тебе лучше отлежаться.

В мужской раздевалке Габриель достал из кабинки свою спортивную сумку, но не ушел, а присел на деревянную скамейку. Откинул голову и закрыл глаза. Пора вспомнить, как все произошло, кадр за кадром восстановить события в памяти.

Он бежит, дорожка плавно движется под ногами. Блондинка работает на гребном тренажере. Его начинает тошнить, сначала чуть-чуть, потом все сильнее. Звуки в зале как бы стихают, а затем появляется странное чувство: в голове Габриеля словно открывается окошко, проем, через который на него обрушивается яростный водопад образов. Срабатывает защитный рефлекс. Сознание отчаянно требует остановить сумасшедший поток. Габриель невероятным усилием ставит блокировку, информационная волна отступает, но голова разрывается на части. Такой кошмарной боли он еще никогда не испытывал, его сознание не выдерживает и отключается. Мозг Габриеля подобен перегревшемуся компьютеру. Черная пустота.

Ментальная атака. То, что повредило мозг Роберта Уиттингтона перед утоплением; то, что убило его отца. Теперь пришла очередь Габриеля.

До этого охотница за чужими мыслями уже дважды входила в его сознание, но с целью разведки — прощупывания, так сказать, знакомства. На этот раз она не сканировала, а била в цель.

Некоторое время Габриель сидел неподвижно, оценивая ситуацию, однако сосредоточиться было трудно. Человечек в голове энергично махал киркой. Должно быть, у него отличная физическая форма, если он еще ни разу не остановился. Габриель понимал, что нужно взять себя в руки и ехать домой, но здесь так спокойно, а он дико устал… Мысль о необходимости двигаться пугала. Вставай, Блэкстоун, если не собираешься проторчать в раздевалке до конца своих дней.

На улице ярко светило солнце. Следы вчерашней бури рассеялись, на небе не было ни облачка. Правда, стоял жуткий холод… или Габриель просто еще не оправился от шока?

В тренажерный зал он приехал на велосипеде и теперь подумал, не лучше ли оставить его здесь и взять такси. При его нынешнем самочувствии сгодились бы и носилки. Однако в этом районе поймать такси — целая проблема, а за великом все равно придется возвращаться. Габриель стиснул зубы и сел на велосипед. Ладно, до дома не так уж далеко.

Он медленно крутил педали, придерживаясь левой стороны дороги, и соблюдал все правила движения, особенно на перекрестках, сочтя за благо не рисковать. Еще несколько минут, и он будет дома, в своем убежище.

А затем атака повторилась, и он чуть не погиб.

Габриель неторопливо и аккуратно ехал вслед за стареньким «эм-джи», водитель которого показал, что хочет перестроиться в другой ряд. В следующую секунду на него навалились страшная боль и тошнота, настолько сильная, что он почти потерял способность управлять велосипедом. Габриель вильнул в сторону; сзади раздался сердитый сигнал клаксона. На какой-то ужасный миг ему почудилось, будто он в павильоне смеха на ярмарке: невозможно резкий свет, все вокруг перемешалось, уличное движение — сплошной хаос. Кто-то вдруг взял и вывалил на Габриеля огромное количество ужасающе ярких картинок, которые ревущим водопадом хлынули в сознание на сверхсветовой скорости. Ни один разум не способен обработать столько информации.

Ставь защиту! Блокируйся! Тошнотворная волна образов остановилась, и в то же время мозг пронзила вспышка нечеловеческой боли. Велосипед под ним вихлялся как одержимый, но Габриелю казалось, что все это происходит с другим человеком. С кем-то другим…

Визг тормозов и тревожный гудок вывели его из ступора. Габриель выехал на полосу общественного транспорта, прямо навстречу двухэтажному автобусу. Он закричал, отчаянно вывернул руль и врезался в толпу пешеходов на тротуаре. Велосипед полетел вниз, послышались испуганные и рассерженные возгласы.

Габриель лежал неподвижно. К нему никто не подходил. Поблизости низкий голос с отвращением произнес что-то неразборчивое, кажется, слово «пьяница». Сколько он пролежал на асфальте, тупо глядя в небо, Габриель не знал. Когда он наконец нашел в себе силы сесть, то обнаружил, что напоминает одинокий островок в бесконечном потоке прохожих. Люди обходили его стороной и уже за несколько шагов отводили глаза.

Выяснилось, что у велосипеда погнуто колесо и ехать на нем нельзя. Габриель механически покатил его рядом с собой. Сосредоточиться он не мог: перед глазами все дрожало, мысли путались.

Ментальный удар. Игры закончились. Мстительница твердо решила его убить.

* * *

Остаток дня Габриель провел в постели. Дома он проглотил пригоршню нурофена и две таблетки снотворного. Впереди у него достаточно времени, чтобы проанализировать события и разработать план действий. Сейчас ему не до этого, единственное желание — избавиться от океана головной боли.

Он проснулся пять часов спустя. Голова по-прежнему болела. Боль немного утихла, но не ушла, затаившись в нервных узлах. Было еще только четыре часа дня, но небо окрасилось в грязно-желтый цвет, а солнце практически скрылось. На полу в спальне легли длинные серые тени. Габриель натянул одеяло на плечи и попытался сконцентрироваться.

Нужно решить, что делать дальше. Несмотря на свой развитый защитный рефлекс, он не продержится долго, если эта женщина продолжит атаковать его мозг с такой мощью, как сегодня. Во второй раз Габриель почувствовал, что его разум перекосило.

Но почему сейчас? В ночь после дня рождения он был у нее в руках, и все же она не причинила ему вреда, лишь прощупала сознание. Что изменилось, что привело ее в ярость?

«Ключ Прометея». Он украл «Ключ Прометея», и это заставило ее пойти в атаку. Другого объяснения Габриель не находил. Эскизы архитектурных сооружений определенно были связаны с домом миллиона дверей, но что представляет собой этот дом?

Габриель вылез из постели и прошаркал к компьютеру, кутаясь в одеяло, словно бездомный. Он начал просматривать страницу за страницей, пропуская непонятные значки и загадочные ссылки. Здесь должно быть нечто такое, что поможет разобраться… Его рука застыла.

Дворец памяти. Силовая станция = Портал.

Габриель уставился на экран. Курсор мигал на слове «памяти».

Может быть, дом миллиона дверей и не дом, а дворец. Но дворец памяти? Что это такое?

Нет. Он неправильно ставит вопрос. Надо спрашивать, не «что», а «кто». Кто способен придумать дворец памяти? Кто способен возвести подобное сооружение, заманить туда юношу и уготовить ему смерть?

Ответ кроется в слове «память». Габриель знает только одного человека, который исследовал понятие памяти с тщательностью ученого и рвением мистика.

Минналуш Монк.

Минналуш была архитектором дворца памяти, места, в котором Роберт Уиттингтон последовал за женщиной, приведшей его к гибели.

Наконец-то он вычислил ее.

О, Минналуш… Зачем?..

ГЛАВА 25

Минналуш убила Роберта Уиттингтона. Держала его голову под водой, пока юноша не захлебнулся.

Габриель прерывисто дышал. Его мутило. Ладно, не время раскисать. Думай. Один вопрос исчерпан. Кто — известно. Остается выяснить почему. Почему Минналуш Монк убила Роберта Уиттингтона? Ответ связан с таинственным дворцом памяти, но Габриель до сих пор не ведает, что это такое, и пока не узнает, головоломку ему не решить.

Вполне возможно, от разгадки его отделяет всего один «клик» мышкой. Габриель вышел в Интернет, загрузил свою любимую поисковую систему и набрал: «Дворец памяти». Сердце гулко бухало в груди.

Первая же ссылка, которую он открыл, привела его на персональную страничку некоего Адриана Столлуорди. Фото мистера Столлуорди отсутствовало, личные данные тоже были представлены скудно, однако содержимое страницы убедило Габриеля в том, что ему необходимо встретиться с этим человеком:

Адриан Столлуорди, профессор Кембриджского университета, специализация — средневековые коды и шифры. Автор наиболее полной научной работы на тему "Дворцы памяти, театры памяти, искусство памяти". Опубл. издательством "Кембридж юниверсити пресс", 1997 г.

Далее следовал длинный перечень журнальных публикаций с пугающе мудреными названиями.

Габриель поглядел на часы. Рабочий день в разгаре, ученый должен вовсю трудиться у себя в кабинете. Он набрал номер, указанный на странице, и — точно! — профессор снял трубку после первого же гудка.

— Адриан Столлуорди, — раздался приятный голос.

— Профессор Столлуорди, вас беспокоит Габриель Блэкстоун. У меня есть диск, на котором предположительно записан план дворца памяти. Я был бы очень признателен, если бы вы помогли мне расшифровать эти схемы.

— Дворец памяти? К какому периоду он относится?

— Ммм…

— Античность? Средневековье? Эпоха Ренессанса?

— Нет. Думаю, это современный дворец.

Возникла долгая пауза. Когда Столлуорди заговорил снова, в его голосе чувствовался неподдельный интерес.

— Если это так, мистер Блэкстоун, то мы имеем дело с уникальным случаем. Пришлите мне ваш план по электронной почте, я с удовольствием его посмотрю.

— Профессор, мне бы не хотелось отправлять его но электронке.

Пока Габриель не выяснит, что это за штука, в Сеть он файл не выпустит. Ему совсем не хотелось, чтобы случайные копии «Ключа Прометея» болтались по киберпространству.

— Могу я попросить вас о личной встрече?

Столлуорди немного помолчал.

— Хорошо, — ответил он наконец. — Жду вас у себя. Скажем, сегодня в семь часов вас устроит?

— Да. Спасибо, профессор. Будьте добры, продиктуйте адрес.

Габриель с тяжелым сердцем положил трубку. Кембридж. Пятьдесят четыре мили по шоссе М-11 в час пик, не слишком приятная перспектива, особенно если учесть, что он по-прежнему в полумертвом состоянии.

Страх сжал его ледяной рукой. А вдруг Минналуш решит нанести очередной ментальный удар? Утром Габриель свалился с велосипеда, но если это повторится, когда он будет за рулем автомобиля… Искореженный металл, сирены, мигалки, машины «скорой помощи». Смерть. Он впервые признался себе: его жизнь под угрозой. Минналуш способна пойти на убийство.

Однако, не получив ответов, Габриель никогда не будет чувствовать себя в безопасности. Минналуш держит его под прицелом. Не разгадав ее планов, он не сможет защититься. Знай врага своего.

Идея! Он попросит Исидора отвезти его к Столлуорди, таким образом риск дорожной аварии сведется к минимуму. К тому же вдвоем веселее. И все-таки… нет, не стоит подвергать Исидора опасности. Вчера он сглупил, позволив товарищу ждать его возле Монк-хауса. Нельзя допустить, чтобы Исидор попал в поле зрения Минналуш. Отныне Габриель будет действовать в одиночку. Хорошо хоть Фрэнки далеко. Габриель впервые порадовался этому с тех пор, как она уехала.

Так, раз уж он решил, надо поскорее выбраться на дорогу. Он будет двигаться на маленькой скорости, а при первых же признаках ментальной атаки съедет на обочину и остановится.

В ванной комнате Габриель умылся и причесался перед зеркалом. Глаза покраснели, голова болела, одно веко дергалось в нервном тике. Он прижал пальцами кожу под глазом, где дрожал нерв, но когда убрал руку, едва заметное подергивание возобновилось.

Габриель натянул пальто, сгреб ключи от машины, вышел за дверь и вдруг заколебался, почуяв скрытую угрозу, витавшую в воздухе. Вместо того чтобы вызвать лифт — мысль о закрытом пространстве внезапно показалась невыносимой, — Габриель предпочел спуститься по лестнице.

Его неотступно преследовало чувство, будто за ним наблюдают, неприятное ощущение чужого присутствия, тайного и злобного. Возможно, кто-то поджидает, когда он покинет безопасные пределы своей квартиры. По спине у Габриеля пробежал холодок. Он упрямо спускался по ступеням, глядя перед собой. В голове глухо пульсировала боль, сердце бешено колотилось. На повороте лестницы он заставил себя посмотреть наверх. Ему почудилось какое-то движение, белое пятно лица. Может, кто-то перегнулся через перила и сразу отпрянул, поймав взгляд Габриеля? Он застыл и долгое время прислушивался. Тишина. Однако вместо облегчения им овладел страх. Страх петлей сдавил горло. Габриель напрягся. Вот сейчас раздадутся шаги… На плечо ляжет чья-то рука.

Он сорвался с места и побежал вниз. Габриель мчался, перепрыгивая через две ступеньки. Сердце готово было выскочить из груди. В вестибюле он мельком уловил свое отражение в зеркале и остолбенел: из зеркала на него смотрел человек, обуянный ужасом.

ГЛАВА 26

Поездка в Кембридж заняла полтора часа и прошла гладко. Дурное предчувствие, однако, не исчезало. К тому времени, как Габриель наконец пристроил машину на парковке, от нервного напряжения у него затекла шея и одеревенела спина.

Профессор дал адрес колледжа, но не объяснил, как туда добраться. Габриель умудрился дважды заблудиться и лишь после этого поехал в верном направлении — дорогу показала симпатичная студентка. Он бросил взгляд на часы: десять минут восьмого. Черт, уже опаздывает.

Габриель двигался, следуя указаниям девушки, и думал о человеке, с которым собирался встретиться. «Средневековые коды и шифры» — довольно редкая специальность даже в высоколобых научных кругах. Очевидно, профессор — тот еще оригинал. Габриель представлял себе типичного ученого сухаря — сутулого, лысеющего, близорукого. Адриан Столлуорди, напротив, оказался весьма привлекательным: голубые глаза, широкие плечи, узкие бедра. Фотография, запечатлевшая профессора с веслом в руке на фоне гребной лодки, объясняла его отличную спортивную форму. Судя по всему, молоденькие студентки толпой валили на лекции Столлуорди.

Рукопожатие профессора было твердым, улыбка — неожиданно теплой и располагающей.

— Добрый вечер, мистер Блэкстоун. Присаживайтесь.

Столлуорди показал на старенькое кресло.

Пружины сиденья совсем просели, и Габриель чуть не оказался на полу, однако, устроившись, обнаружил, что кресло очень даже уютное.

На профессорском столе стояла потрепанная картонная табличка с надписью «Просьба отключать сотовые телефоны». Заметив, что Габриель смотрит на нее, Столлуорди сконфуженно улыбнулся:

— Терпеть не могу мобильники. Хуже крыс.

— Понимаю. — Габриель извлек из куртки телефон, нажал кнопку отключения и подождал, пока погаснет дисплей. — Вот, пожалуйста.

— Благодарю, — коротко кивнул Столлуорди.

Перегнувшись через стол, Габриель протянул ему диск с «Ключом Прометея».

— Если вы сумеете объяснить мне, что это такое, профессор, буду вам премного обязан.

Адриан Столлуорди взял диск и вставил его в дисковод компьютера.

— Это может потребовать некоторого времени.

— Я не спешу.

Габриель огляделся по сторонам. Пускай Столлуорди и не походил на классического ученого, его убогое обиталище ничем не отличалось от стандартного профессорского кабинета. На полу — грязный восточный ковер с проплешинами, на окнах несвежие занавески отвратительного коричневого цвета, и повсюду — книги, книги, книги. Точную копию этого кабинета можно найти в любом университетском кампусе, в любой точке мира. Кроме того, в комнате стоял жуткий холод, огонь в закопченном камине больше чадил, нежели согревал.

Столлуорди издал негромкий возглас — удивленный или недоверчивый, Габриель не разобрал. Тем не менее содержимое диска явно вызвал о у профессора серьезный интерес. Примерно двадцать минут спустя Адриан Столлуорди откинулся на спинку кресла и посмотрел на своего визитера.

Мистер Блэкстоун, честно признаюсь, столь любопытного материала я не встречал уже много лет.

— То есть вы знаете, что это?

— Нечто поистине уникальное. Исключительное. — Столлуорди извлек диск из компьютера и осторожно положил его на стол перед собой, словно опасаясь, что тот переломится пополам. — Вам доводилось что-нибудь слышать об «Искусстве памяти»?

В голосе профессора слышалось благоговение. Габриель так и представил себе эти два слова, произнесенные с заглавных «И» и «П».

— Боюсь, что нет.

— Это совокупность специальных методик, восходящая к античности. Позднее, в Средние века и эпоху Возрождения, она стала инструментом в руках алхимиков и приверженцев гностицизма.

Габриелем овладело чувство неизбежности.

— Инструментом… Разумеется, магическим?

— Совершенно верно. С помощью технологии «Искусства памяти» люди расширяли свои способности к запоминанию до невероятных пределов.

— Простите, не совсем понимаю, — нахмурил брови Габриель. — Вы хотите сказать, они улучшали память?

— Улучшали — слишком слабо сказано. Их способности возрастали в тысячи раз. — Столлуорди сцепил пальцы «домиком». — Позвольте, я немного поясню. Мы все рождаемся с естественной памятью. К сожалению, ее возможности ограничены, поэтому мы применяем небольшие хитрости. К примеру, некоторые пользуются мнемотехникой, чтобы лучше запоминать имена. Так вот, «Искусство памяти» — это многократно усовершенствованный вид мнемоники. Практикуя данную методику, человек конструирует в своем сознании искусственную память, способную вместить несравненно большее количество кирпичиков информации, чем в обычных условиях. Можно даже сказать, его мозг компьютеризируется, адаптируясь к переработке данных в огромных объемах.

— «Компьютеризированный разум», ну надо же! — Габриель не потрудился скрыть свой скептицизм. — Как такое возможно?

— Существует несколько способов. Один из них — создание дворца памяти, примером которого является ваш. Поразительный, уникальный экземпляр.

— Каким образом он работает?

— Дворец памяти, подобный этому, представляет собой воображаемое, виртуальное помещение.

— Как обычное здание?

— Именно. Несмотря на виртуальность дворца, архитектор конструирует его очень тщательно, рассчитывая все до мельчайших деталей, вплоть до точных размеров комнат и особенностей освещения.

— Вы сказали, дворец по своей сути виртуален. Что это означает?

— Он не имеет физического воплощения и существует только в воображении его создателя. Это архитектурное пространство, встроенное в человеческую память. Там ему и суждено оставаться.

Габриель припомнил подробности своего «скачка»:

— Комнаты дворца заполнены… образами предметов?

— О да. Их тысячи и тысячи. Часть фантастически красива, остальные — пугающе уродливы, как здесь. — Столлуорди постучал указательным пальцем по компакт-диску. — В некоторых комнатах находятся прелестные существа и вещи — разноцветные бабочки или сияющие луны, а за следующей дверью — бойня с разделанными тушами либо истязающий себя монах.

— Что представляют собой эти образы?

— Это символы. Каждый из них несет в себе частичку информации. Человек, практикующийся в «Искусстве памяти», как бы путешествует по дворцу, встречает на своем пути определенные образы и воспроизводит в уме информацию, которая с ними ассоциируется. Используя компьютерную терминологию, он перемещается в закодированном пространстве. Это все равно что щелкнуть иконку на рабочем столе вашего ПК и в ответ получить данные, с ней связанные. Вместо «кликанья» мышкой по значкам на экране монитора наш путешественник идет через воображаемые комнаты, выстроенные в его собственном мозгу, видит образы и ассоциированную с ними информацию в определенном порядке.

— Порядок мест, порядок вещей, — эхом отозвался Габриель.

— Точно, — кивнул Столлуорди. — Таково правило. Путешествующий по дворцу обязан посещать комнаты в строгом порядке, это крайне важно. В противном случае он рискует навсегда заблудиться, а информация, которую он восстанавливает в памяти, превратится в закрытый код, который невозможно расшифровать.

Габриель задумался, пытаясь осмыслить слова профессора. Дом миллиона дверей представлял собой виртуальное сооружение. Именно туда он попадал, когда переносился в разум Роберта Уиттингтона. Юноша не был под кайфом, а вполне осознанно передвигался по воображаемому дворцу, возведенному Минналуш Монк, экспертом в области человеческой памяти.

Габриель взглянул на профессора:

— Вы сказали, образы в комнатах дворца памяти либо прекрасны, либо отвратительны. Почему?

— Визуальные образы, вызывающие яркую эмоциональную реакцию, запоминаются легче нейтральных. Солнечное затмение отложится у вас в памяти гораздо сильнее, нежели зажженная лампочка. Броские образы — помощь сознанию.

Перед мысленным взором Габриеля пронеслись причудливые объекты, которые встретились ему в доме миллиона дверей: слепой монах, фосфоресцирующие лилии, окровавленные голуби, распятые младенцы, пульсирующие галактики… Столлуорди прав, такое не забудешь.

— И что, эта «дворцовая» методика действительно работает? — сдвинул брови Габриель. — По-моему, никто не способен запомнить многие тысячи образов, не говоря уже о связанной с ними информации.

— Откровенно говоря, мозгу современного человека сие более не под силу, — вздохнул профессор. — Из-за нынешнего обилия технологических инструментов наша память катастрофически ослабела. Ксерокс, Интернет, телевидение — наш неотъемлемый реквизит. Вы, кажется, специалист по компьютерам? Стало быть, привыкли работать с информацией. Тем не менее — поправьте меня, если я ошибаюсь, — ваша долговременная память слаба. Древние римляне и греки сочли бы вашу способность концентрироваться смехотворной.

Габриель, не ожидавший услышать в голосе профессора презрительные нотки, на мгновение растерялся.

— Древние римляне и греки не ведали и десятой доли того, с чем мне приходится сталкиваться каждый день, профессор, — возразил он. — Коммуникационные технологии требуют невероятного умственного напряжения. Лично я считаю, что мозг современных людей намного более развит по сравнению с мозгом наших предков.

— Не согласен, — запротестовал Столлуорди. — Современный человек все менее и менее способен усваивать знания. Наша память высыхает, как река. Мы упорно копаемся в Интернете в поисках нужных сведений, но почти тут же забываем прочитанное. Пресса и телевидение дозируют данные малюсенькими порциями, чтобы нам было легче их потреблять. Да, на нас каждый день сыплется огромный объем информации, но, не успев влететь в одно ухо, она уже вылетает из другого. Мы ничего не запоминаем, у нас в головах ничего не откладывается.

— Однако наш потенциал в плане многозадачности значительно превосходит возможности предыдущих поколений.

— Разумеется. Но способность к многозадачности — весьма поверхностное умение, позволяющее нам лишь скользить по волнам хаоса, а не бороздить их. Все мы обладаем врожденной памятью, но вместо того, чтобы тренировать ее в течение жизни — так, как тренируем тело в спортзале, — мы позволяем ей атрофироваться. Известно ли вам, что Симплиций цитировал Вергилия в обратном порядке, с конца до начала? Что Сенека Старший мог прослушать список из двух тысяч имен, а затем без запинки повторить их? И когда — примерно в сороковом году до нашей эры!

— Впечатляет, хотя вы привели пример обычного механического запоминания.

— Возможно, и так. Но во времена, когда не существовало печатного слова, людям приходилось запоминать все на память. Абсолютно все, понимаете? Ученики слушали учителя, а затем передавали устное знание уже своим ученикам. Их память была развитой, мускульной, если хотите.

Габриелю вспомнился летний день, Хайгейтское кладбище и две женщины, в волосах у которых запуталось солнце. Потягивая вино, они дословно цитировали книгу, прочитанную много лет назад.

Он опять посмотрел на профессорский стол, где поблескивал компакт-диск.

— Следовательно, вы предполагаете, что архитектор этого дворца обладает хорошей памятью?

— Не просто хорошей. Волшебной. — Голос Столлуорди изменился, в нем снова послышался благоговейный трепет. — Автор этого дворца памяти — чародей и математический гений; человек, для которого концепция памяти — предмет настоящей страсти. Вы с ним знакомы?

— С ней.

— Речь идет о даме?

— Да.

— В самом деле? Поразительно. Все известные истории мастера, овладевшие «Искусством памяти», — мужчины. Маги и волшебники: Иоганн Триттенхеймский, Роберт Фладд, Раймонд Луллий, Джордано Бруно, Джулио Камилло…

— Получается, эта женщина — тоже чародейка.

— О да.

Габриель закрыл глаза и представил Минналуш с книгой, на страницах которой — ведьмы, горящие на кострах, как факелы. У нее бледные, узкие ладони, а волосы — переливчатое облако испанского мха.

— Видите ли… — Столлуорди подался вперед, глаза на красивом лице заблестели, слова посыпались быстро, сплошным потоком. — Поначалу методика «Искусства» служила лишь вспомогательным средством для тренировки памяти. По крайней мере, древние греки воспринимали ее именно так. Все поменялось в Средние века и эпоху Возрождения, когда «Искусством памяти» заинтересовались люди, стремившиеся обрести божественную силу.

— То есть его приравняли к колдовству.

— Совершенно верно. Эти люди — например, Джордано Бруно и Раймонд Луллий — создавали виртуальные дворцы невероятной сложности. В них содержались данные обо всех аспектах Вселенной, полная история человеческой цивилизации. Дворец символизировал космос, а образы внутри его — познание космоса. Эти сооружения являли собой гигантские информационные системы, выстроенные согласно принципам нумерологии и криптологии с элементами магии — своего рода мистической математики. Тем не менее с древних времен сохранилось главное и непреложное правило: «порядок мест, порядок вещей».

Габриель пытался осмыслить услышанное.

— Чего же добивались все эти люди?

— Их главным стремлением был гнозис — обретение божественного знания и универсальной памяти. Они верили, что можно построить своего рода машину памяти, которая вместит в себя все знания мира.

— Нечто вроде глобального компьютера?

— Да, но существующего исключительно в сознании и состоящего не из железок. Подключиться к этому компьютеру и объять все знания мира разом — вот их ключевая цель.

— Но зачем?

— Они считали, что в момент постижения всеобщего знания сольются с высшим космическим разумом, станут частью мировой души — «анимы мунди», а когда это произойдет, маг обретет высшую силу, станет подобным Богу.

— Безумие, — покачал головой Габриель.

— Божественное безумие.

— Это невозможно.

— Кто знает, что возможно, а что нет? История хранит сведения об алхимиках, которые ходили по воде, доживали до невероятных лет, предсказывали будущее.

— Мифы и предрассудки! Плоды темного средневековья.

— Мистер Блэкстоун, поиск просвещения — цель, которой смертные задавались с древнейших времен. Своего рода Святой Грааль. И сегодня по всему свету представители различных философий и различных культур ищут того же. Мастера боевых искусств занимаются жесткой системой шугио либо проходят через жуткие ритуалы умерщвления плоти, чтобы укрепить дух. Североамериканские шаманы используют медитацию и наркотические зелья, чтобы достичь просветления. Сейчас, в данную минуту, где-то в мире есть люди, которые смотрят в пустую стену или сидят на верхушке длинного столба, причем делают это ежедневно уже много лет подряд, и все ради расширения пределов разума. Возможно, вам это покажется смешным и даже нелепым, но искатели высшего знания готовы пожертвовать всем ради одного мига истинного озарения. Всем. Последователи «Искусства» были так же ревностны в своих стремлениях, только вместо занятий кун-фу или чтения мантр они погружались в мир информации и возводили дворцы памяти.

— Полная чушь! — Габриель повысил голос. — Все знания мира в голове уместить невозможно, какая бы прекрасная память ни была.

Столлуорди пожал плечами.

— Удалось ли кому-то постичь глобальное знание, вопрос, конечно, спорный, однако путь к цели привлекал этих людей не меньше, чем сама цель. Уже одно возведение дворцов в собственной памяти было великим искусством. Столь трудное путешествие требовало громадных усилий и, само собой, вело к очищению духа. Продвигаясь по избранному пути, архитекторы дворцов памяти действительно уподоблялись богам. Не забывайте, дворцы создавались для того, чтобы отражать безмерность космоса. Стремясь объять разумом одну из подобных информационных систем, маг расширял границы своего сознания, что способствовало его духовному обновлению.

— Вы имеете в виду трансформацию?

— Да. Это мечта любого алхимика.

Габриель выглянул в окно. За поблескивающим освинцованным переплетом темнело хмурое небо.

— Необходимо упомянуть еще одну вещь. — Столлуорди заколебался. — В отличие от классических дворцов памяти дворцы, возводимые алхимиками, как бы это сказать, оживлялись с помощью магии. Объекты в комнатах служили не простыми, а магическими символами.

— В каком смысле магическими?

— Они играли роль талисманов. Любой образ, будь то потрошеная свиная туша, бабочка, безглазый монах и т. д. и т. п., создавался в соответствии с определенной магической формулой. Каждый объект, не важно — красивый или отталкивающий, задумывался с единственной целью: наделить чародея сверхъестественной силой.

— Всего-то… Так просто?

— Истинная магия — не простая штука, — покачал головой профессор. — Магия, о которой мы говорим, тщательно систематизирована. Читая трактаты мастеров «Искусства памяти», понимаешь, что это совершенно особый тип людей. «Тени идей» Джордано Бруно — великолепная, блестящая работа. Театр памяти Раймонда Луллия — сложнейшая комбинация механизмов. Он использовал символическую логику, что впоследствии вдохновило Лейбница на разработку принципов дифференциального исчисления. «Арс Магна», логический метод Луллия, переработанный немецким философом, позднее стал основой языка программирования Cobol. Некоторые считают, что оккультные корни современных компьютерных технологий следует искать именно в системе памяти Раймонда Луллия.

Габриель вновь посмотрел на обшарпанный профессорский стол, где лежал компакт-диск, такой безобидный на вид.

— Значит… — Он кивнул в сторону диска. — Значит…

Его голос дрогнул.

— Вы правы, — тихо произнес Столлуорди. — «Ключ Прометея» — это магический дворец памяти, причем самый сложный из всех, которые мне довелось изучать.

Габриель накрыл ладонью глаза. Как же он устал… Кажется, будто кабинет профессора заключен в белую светящуюся рамку.

— Женщина, которая создала этот дворец, объединила классические идеи «Искусства памяти» с постулатами «Теней» Бруно, а также принципами «комбинаторных колес» Луллия и усовершенствовала все это в квадрате! Ее дворец содержит в себе бесчисленные миры, целые галактики информации.

— И она носит все это у себя голове…

— По крайней мере, пытается.

Габриель вдруг разозлился.

— Вы соображаете, что говорите? По-вашему, я должен поверить, что она способна запомнить всю Библиотеку Конгресса — чертову тьму информации?!

Столлуорди и бровью не повел.

— Не понимаю, почему вы находите эту мысль неприятной. Эта женщина — солнечная ведьма, которая стремится к трансформации и в конечном итоге к божественному просветлению. Ее дворец памяти — продукт необыкновенно высокого ума, что лично у меня вызывает глубокое восхищение. Вас же, как вижу, это пугает.

Пугает? Габриель чуть не расхохотался. Этот сильный, жестко натренированный разум… плюс дар дистанционного видения! Поневоле испугаешься…

Габриель забрал со стола диск и покрутил на пальце.

— Вы же сами понимаете, на одном CD-диске все знания мира не поместятся. — Он не скрывал сарказма.

— Разумеется, нет. Зато на нем есть структура дворца памяти и его принципиальные коды. Программное обеспечение, выражаясь вашими терминами.

— Вы сможете его расшифровать?

— Едва ли. Записи сделаны на «зеленом языке», тайном наречии алхимиков и магов. Думаю, расшифровка всей системы мне не по зубам. Она изобилует мнимыми образами и закодированными посланиями, не говоря уж об условных символах и талисманах. Математические формулы, на которых выстроена система, мягко говоря, очень сложны. Кроме того, отсутствует информация, касающаяся Портала. Без Портала свести воедино систему невозможно.

Портал. В воображении Габриеля промелькнул смутный образ: фантастическое пространство, где стены испещрены значками, врата безумия и смерти.

— Что такое Портал?

— Это главный элемент системы, если хотите, силовая станция, генератор питания всей конструкции. Внутри Портала располагается несколько узлов, кои состоят из концентрических вращающихся кругов, плотно исписанных магическими символами. Комбинаций, в которые они могут соединяться, бесчисленное множество. Почти все значки относятся к египетской астрономической и астрологической символике. Однако чтобы система заработала, нужно привести колеса в движение, а для этого необходим пароль.

— Пароль?

— Да, — кивнул Столлуорди. — Без Портала и пароля ваш диск — всего лишь любопытная безделица.

— А что дает пароль?

— Зная пароль, я бы отправился путешествовать по дворцу, расширять границы сознания.

— Чтобы самому стать алхимиком?

— Точно. Высшим магом. — Профессор перешел на шепот, его красивое лицо напряглось, в глазах полыхнула страсть, но он тут же расслабился. Откинувшись в кресле, Адриан Столлуорди улыбнулся: — Вы, кажется, изумлены?

— Меня поражает, что в двадцать первом веке высокообразованный человек с докторской степенью столь серьезно рассуждает о магии.

— А что есть магия, как не попытка познать законы Вселенной и применить их в собственных целях?

— Это уже не магия, а наука.

— Верно. Алхимия — наука о душе.

В кабинете воцарилась тишина, которую нарушали лишь потрескивание огня в камине и таинственный шелест золы. Габриель потер лоб.

— Пароль… Что примерно он может собой представлять?

— Понятия не имею. Пароль известен лишь архитектору дворца. Ваша колдунья хранит его в памяти. — Столлуорди почти с сожалением качнул головой. — По правде говоря, даже если бы я и знал пароль, то вряд ли решился бы его использовать.

— Почему?

— Потому что путешествие по дворцу очень опасно. Мозг подвергается чудовищной нагрузке. Вы можете заблудиться, и тогда дверь в реальный мир захлопнется навсегда. Нарушив порядок мест, порядок вещей, вы окажетесь в лабиринте без входа и выхода. Чтобы пройти этим путем, нужно очень долго и скрупулезно тренировать разум. На это способен лишь алхимик высшего порядка, чародей или ведьма, но никак не дилетант.

Габриель вспомнил лицо Робби Уиттингтона — чувственный рот и доверчивые глаза. Алхимик высшего порядка? Маг? Нет, конечно. Вероятно, в этом и была его беда. Каким-то образом — каким именно, Габриель пока не знал — попытка Роберта пройти по дворцу, выстроенному Минналуш Монк, разрушила его мозг. Но зачем ей понадобилось убивать юношу?

Габриель поднялся с кресла.

— Профессор Столлуорди, спасибо, что уделили мне время. С вашей помощью я прояснил некоторые вопросы.

— Не стоит благодарности. — Адриан Столлуорди ответил крепким рукопожатием. — Рад, что оказался полезен. Просто невероятно, что в наше время остались люди, практикующие методику «Искусства». Простите, можно поинтересоваться, как к вам попал этот диск?

— Он был среди личных вещей, доставшихся мне после смерти той леди, — замявшись, сказал Габриель.

— Она умерла? — Столлуорди явно огорчился. — Какая жалость. Я мечтал бы с ней познакомиться. Несомненно, она была выдающейся женщиной.

— Выдающейся? — Перед мысленным взором Габриеля всплыло лицо Минналуш: рыжие волосы, чувственный цыганский рот, зеленые, как океан, глаза. — Да, пожалуй.

* * *

Выйдя от профессора, Габриель посмотрел на часы. Девять вечера. Здание погрузилось в обычную вечернюю тишину, коридоры опустели. Из аудиторий не доносилось ни щелканья клавиатуры, ни голосов, ни смеха. Все двери были закрыты. Дул легкий ветерок, на стенных досках тихонько шуршали бумажные объявления и афишки.

У выхода Габриель обернулся. Свет в кабинете погас. По коридору профессор не проходил, значит, вышел с другой стороны.

Габриель достал из кармана сотовый телефон и включил его. На дисплее высветились два непринятых звонка, оба от Исидора. Во второй раз приятель оставил ему голосовое сообщение. «Гейб, жду твоего звонка…»

ГЛАВА 27

Исидор положил трубку, не оставив сообщения. Габриель редко отключал мобильник, и надо же этому случиться именно сейчас, когда Исидору позарез нужно поговорить! Он приготовил для товарища потрясающую новость.

Исидор был жутко доволен собой. Иногда он поражался собственной гениальности. Как, например, сегодня.

Он повторно набрал номер Габриеля и снова прослушал голос друга, извещавший о том, что в данный момент он не может ответить на звонок. На этот раз Исидор оставил сообщение: «Гейб, жду твоего звонка. У меня интересные новости. Нет, просто сногсшибательные. — Он заколебался. Выложить Габриелю все сразу? Нет, не стоит. Лучше дождаться встречи и объяснить, как он пришел к своим выводам. Кроме того, Исидора так и распирало от гордости. Он разгадал этот маленький ребус и теперь хотел растянуть момент славы, поэтому добавил лишь одну загадочную фразу: — Берегись ворона!»

Предоставив приятелю мучиться в неизвестности, Исидор с улыбкой положил трубку. Бесспорно, он герой дня. Однако следует признать, решение задачи не потребовало особых дедуктивных талантов. Он бесцельно бродил по Сети, наткнулся на список тотемных животных и… алле-гоп! Ответ вынырнул на поверхность, как поплавок.

Исидор повернулся обратно к компьютеру, улыбка уступила место озабоченному выражению. Кажется, кто-то влез в его машину. Шпион отлично замаскировался, но следы чужого присутствия налицо. Пока неясно одно: копались в его компьютере из простого любопытства, повинуясь хакерскому закону «смотреть, но не трогать», или безопасность системы действительно под угрозой.

Исидор уже выполнил необходимые проверки и не обнаружил ничего подозрительного. Вдобавок почти все нужные ему программы были надежно спрятаны на университетском сервере Лондонской школы экономики, поскольку он использовал протокол передачи файлов этого сайта. Правда, в самой школе экономики об этом никто не догадывался. Исидор действовал втихаря, но тайник на самом деле был великолепный, вряд ли незваному гостю удалось что-нибудь вынюхать. Не зная FTP-адреса, имени пользователя и пароля, шпион не смог бы воспользоваться информацией.

И все же на душе у Исидора было неспокойно. Мало кто из хакеров способен обойти установленные им программы-брандмауэры. Он вздохнул и решил выпить чашку какао. Дожидаясь, пока вскипит молоко, Исидор вытащил из кармана маленький железный кружочек. С утра он предпринял вялую попытку прибраться в квартире и обнаружил этот странный предмет, застрявший в складках оранжевого плюшевого кресла. Вероятно, кругляшок выкатился из кармана Габриеля вчера вечером, когда тот вытирал ноги.

Исидор покрутил миниатюрную железку на ладони — ничего особенного, скорее всего, дешевка. Зевнув, он поднял крышку мусорного ведра и швырнул туда безделушку. Тяжелый кругляш затерялся среди мятых стаканчиков от йогурта, пустых коробок из-под пиццы и раскисших чайных пакетиков.

Исидор взял чашку с дымящимся какао и направился к компьютеру. Пора зайти в любимую сетевую игру. Он не посещал территорию «Сияния смерти» уже больше недели. Габриель весьма неодобрительно относился к этому увлечению друга и, в общем-то, полагал Исидор, был прав. Вместо того чтобы встречаться с живыми людьми в реальном мире, он предпочитал завязывать отношения в безымянном, не имеющем границ киберпространстве. На просторах «Сияния смерти» Исидор чувствовал себя уютнее всего.

Замки, рыцари, прекрасные девы в беде, ратные подвиги — все это составляло суть «Сияния смерти», текстового кибер-мира. Каждый член сетевого сообщества придумывал себе роль. Характер персонажа, как правило, имел мало общего с реальной личностью. Исидор выступал в ипостаси придворного паяца и в пределах королевства был известен под именем Шут. Его настоящего имени никто не знал — обычная вещь в киберпространстве. В кибермире все скрывались под масками.

Исидор зашел на сайт «Сияния смерти» под своим паролем, но, прежде чем присоединиться к развеселой компании, пирующей в большом зале, решил навестить старого товарища, обитателя подземелья, точнее, бывшего обитателя.

Рэйзор, одноглазый калека, в юности перенес жестокие пытки, которым его подвергли злобные монахи. Из-за своего отталкивающего вида он всю жизнь скрывался в сырых и промозглых подземельях замка. Рэйзор был давним другом Шута, вместе они одержали немало славных побед над разбойниками и драконами.

Несколько недель назад Рэйзор погиб в схватке с ужасным гоблином. По жестким правилам «Сияния смерти» проигравший в битве платил за поражение виртуальной жизнью. Игроки с почестями похоронили Рэйзора. Факелы в его подземном жилище погасли, перед входом появилась надпись: «Тьма опустилась на дом Рэйзора». В такой форме сообщалось о смерти любого героя. Подземелье, однако, не тронули. Иногда друзья Рэйзора заглядывали туда, чтобы отдать дань уважения погибшему товарищу — зажечь свечу или оставить кружку пива.

Войдя в подземелье, Исидор, к своему удивлению, обнаружил, что там уже кто-то есть. Женщина и, судя по всему, новенькая в игре. Ее сетевое имя — Леди в зеленом — было ему незнакомо.

Для начала следовало представиться.

«Приветствую тебя, — набрал на клавиатуре Исидор. — Люди зовут меня Шутом».

«Я знаю, кто ты».

«Мы встречались?»

«Нет. Слава бежит впереди тебя».

А дама не прочь пофлиртовать. Исидор улыбнулся. Что ж, знакомство может оказаться интересным.

«Будь любезна, — напечатал он, — опиши, как ты выглядишь».

«Я — обольстительница. Я скрываюсь под маской, но ты можешь видеть мои прекрасные глаза. Мое тело источает запах граната. Я стыдлива и дерзка. Я — свет знания и мгла неведения».

Ого, прищурился Исидор, горячая штучка. Его пальцы запорхали над клавиатурой.

«Шут пленился очарованием Леди в зеленом и мечтает побыть с ней наедине».

«Посмотри мне в глаза, Шут. Что ты в них видишь?»

«Загадку. Восхитительную тайну».

«А что у меня на плече?»

Исидор заколебался. Как ответить на этот вопрос?

«Что я должен увидеть?»

«Ты видишь ворона?»

Ворона? Он нахмурился. В следующую секунду его голову сжало стальными тисками. Сознание раскрылось, и в него хлынул стремительный поток образов. Исидор закричал от невыносимой боли. Голова пылала, словно в огне. Он обхватил ее обеими руками, как будто пытался защититься от смертоносного ливня, но все напрасно. Мощная лавина информации мгновенно расплющила мозг Исидора, и остановить ее он не мог.

Последнее, что он испытал, перед тем как его разум угас, было изумление. На дисплее появилась строчка: «Тьма опустилась на дом Шута».

ГЛАВА 28

Исидора хоронили на церковном кладбище в деревне, где он родился и где до сих пор жили его родители. Габриель поехал туда на поезде. Садиться за руль он больше не решался. Его била дрожь, постоянно тряслись руки. Утром, представляясь родителям Исидора, он дергался, как наркоман в ломке. Какое впечатление он произвел, Габриелю и думать не хотелось.

За последние три дня он пережил пять ментальных атак и уже научился распознавать признаки надвигающейся пытки. Воздух начинал вибрировать, к горлу подступала тошнота, кожа на голове натягивалась, а затем сознание раскрывалось, и на него обрушивался мощный смерч образов и данных. Габриелю казалось, будто град тупоконечных пуль разрывает мягкую ткань его мозга. Теперь он умел предугадывать приближение удара и обычно успевал поставить защитный ментальный барьер, прежде чем внутренний глаз открывался полностью. Блокировка, однако, неизменно усиливала и без того страшную головную боль, и Габриель всякий раз боялся, что его череп просто лопнет.

Последняя атака произошла всего несколько часов назад, когда он брился. Разум раскрылся, рука дрогнула, бритвенный станок оставил тонкий жгучий порез на подбородке. Какое-то мучительное мгновение Габриель просто стоял, не препятствуя информационному шквалу, потом невероятным усилием воли возвел защитный барьер и почувствовал, как в голове что-то щелкнуло. Должно быть, на короткое время он отключился, а когда пришел в себя, содрогаясь над раковиной в спазмах рвоты, увидел в зеркале, что правый глаз залит кровью.

Если бы только руки так не тряслись! Габриель в отчаянии засунул их под мышки и постарался сосредоточиться на речи священника, застенчивого юноши с робким взглядом. Наверняка в силу своей молодости он и не знал Исидора, когда тот мальчиком ходил в церковь с матерью и отцом. Почти все присутствующие на похоронах — очевидно, близкие знакомые родителей, — наоборот, были немолоды. У Исидора ведь было мало друзей. Стоп, поправка. Исидор не обзавелся друзьями в реальном мире, зато в киберпространстве их насчитывалось множество.

Напротив Габриеля, по другую сторону могилы, стояла мать Исидора. Она тихо плакала, слезы катились по сильно напудренному лицу, темно-красная помада растеклась вокруг рта, заполнив тоненькие бороздки морщинок. Судя по всему, в молодости миссис Кавендиш была настоящей красавицей. Отец Исидора стоял рядом, закрыв глаза, его губы шевелились в беззвучной молитве. Сын унаследовал от него высокий лоб и тонкий орлиный нос. Именно так Исидор выглядел бы лет тридцать спустя…

После похорон был назначен траурный прием, но Габриеля коробило от одной мысли о необходимости пребывания на людях. Он решил, что попрощается с родителями Исидора и поедет домой.

— Миссис Кавендиш…

Мать Исидора подняла заплаканные глаза.

— Я хотел бы попрощаться.

Руки у Габриеля по-прежнему дрожали, голова дергалась, как у буйнопомешанного.

Если она и заметила что-то неладное, то не подала виду.

— Спасибо. Спасибо, что приехали.

— Я… я…

Габриель запнулся. Что он может сказать? «Это я виноват в смерти вашего сына»? Или: «Если бы не я, ваш сын был бы жив»?

Исидор скончался от обширного мозгового инсульта. Для такого молодого возраста — это редкость, как объяснил доктор, но в медицинской практике подобные случаи известны. Врожденная аневризма может долгое время таиться в мозгу, словно мина замедленного действия, и никак себя не проявлять. Габриель согласно кивал, зная, что произошло на самом деле. В сознание его друга проник чужой разум. Разум-убийца, вспоровший мозг Исидора с жестокостью мясника.

Габриель посмотрел в потухшие глаза миссис Кавендиш.

— Мои соболезнования, — произнес он. — Приношу вам глубочайшие соболезнования.

Мать Исидора легко коснулась его руки.

— Спасибо. Господь да пребудет с вами. Фрэнсис считал вас своим лучшим другом.

В поезде, на обратном пути в Лондон, Габриель зажмурил глаза и все равно не мог сдержать слез, катящихся по щекам. Он знал, что привлекает любопытные взгляды, но ему было все равно. Воспоминания о погибшем товарище терзали ему душу. Исидор в резиновых шлепанцах и пляжных трусах под звуки гавайской музыки в самый разгар зимы смешивает май-тай… Исидор работает над взломом сложной программы, на его лице — спокойная сосредоточенность… Исидор напевает «О-о, крылья голубки», точь-в-точь копируя группу «Мэднесс»… Исидор, его друг… Друг, в смерти которого повинен он, Габриель. О господи…

Как же ему сейчас не хватает Фрэнки! В этом мире, где все потеряло значение, ее стойкий дух, ее здравомыслие — единственная опора. Но Фрэнки нет, она уехала. Куда — Габриель не знал, в теплые края, как сказала она при последней встрече. На звонки она не отвечала, хотя после смерти Исидора он оставил ей бессчетное количество сообщений.

Понемногу он начал дремать, то встряхиваясь, то снова проваливаясь в полузабытье. Монотонный стук колес нагонял сон. Ту-дум-ту-дум. Ту-дум-ту-дум, прямо как в детской книжке про паровозик по имени Ту-ту Томас. Ту-дум-ту-дум.

Сквозь полузакрытые глаза Габриель увидел, что напротив него села женщина. Невысокая, с длинными светлыми волосами. Опустив голову, она читала газету.

Ту-дум-ту-дум, ту-дум-ту-дум…

Женщина расправила страницы и аккуратно свернула газету вдоль разворота. Светлые пряди спадали ей на лоб, заслоняя глаза. Изящной рукой она откинула волосы с лица и в упор посмотрела на Габриеля.

Ее пустые глазницы были затянуты паутиной, на подбородке расползлась трупная зелень. Мелисса Картрайт. Супермодель, красавица, прекрасная жена богатого и старого сэра Стивена Картрайта. Жертва похищения.

Ты бросил меня в беде.

Губы Мелиссы зашевелились, стали видны гнилые зубы.

Бросил меня в беде.

Маленький паук выполз из пустой глазницы и побежал по ее колену.

Ту-дум-ту-дум, ту-дум-ту-дум.

Нет! Габриель попытался крикнуть, но голос куда-то пропал. С его губ не слетело ни звука.

Да. Я погибла из-за тебя. Он тоже погиб из-за тебя.

Взор страшных черных глазниц устремился чуть правее. Габриель повернулся и посмотрел туда.

Исидор…

От ужаса Габриель лишился сознания.

* * *

Когда он пришел в себя, кондуктор тряс его за плечо.

— Вокзал Ватерлоо, сэр, конечная остановка. Просыпайтесь!

Габриель тупо покрутил головой по сторонам. В купе никого нет, сиденье напротив опустело, как и соседнее место. Он остался один.

Габриель почувствовал, что жутко замерз. Он вышел на ярко освещенную платформу, и его спина покрылась мурашками. Это от холода, сказал он себе, только от холода.

Стоя на эскалаторе, он постоянно оглядывался через плечо. На третий раз он ее заметил. Черное пальто, светлые волосы, глазницы, затянутые паутиной. Габриель начал проталкиваться вперед, однако ноги как будто увязали в зыбучих песках. Он попытался перешагивать сразу через две ступеньки, но едва мог двигаться. Из горла вырывался хриплый свист. Он вновь оглянулся. Мелисса Картрайт исчезла.

Стоянка такси. Нужно взять машину, чтобы добраться до дома.

Такси с горящим желтым кирпичиком затормозило у тротуара. Габриель открыл дверцу, заглянул в салон и поймал в зеркале ее отражение. Она совсем рядом. Сейчас она протянет руку и дотронется до него… Габриель издал глухой звук, рухнул на заднее сиденье и захлопнул дверцу. Водитель удивленно покосился на странного пассажира.

Галлюцинация, это всего лишь галлюцинация. Злая шутка сознания. Решительно отвернувшись от окна, Габриель назвал адрес водителю, который теперь наблюдал за ним уже с откровенным подозрением.

Она влияет на твой разум, внедряет в него образы Мелиссы Картрайт и Исидора, словно сеет ядовитые семена. Не позволяй ей этого.

Ей… Почему он не может назвать ее по имени? Думая о ней, он неизменно употреблял слова «она» или «убийца». Он не упоминал ее имени, отгораживался от истины.

Минналуш.

Посмотри правде в лицо, Блэкстоун. Признай факты. Наберись смелости сказать Морриган, что на совести ее сестры — смерть трех человек.

У дверей Габриель замешкался с ключами. Сейчас, сейчас он зайдет домой и окажется в безопасности. Он зажег свет; гостиная была пуста. Только… китайские колокольчики на подвеске легко покачивались, как будто кто-то прошел рядом и всколыхнул воздух в закрытой комнате. Нет, ему померещилось. Как холодно. Габриель опустил взгляд на кисти рук — уймется ли когда-нибудь эта чертова дрожь?

Он прошел в ванную и открыл воду, снял куртку и рубашку. Горячий пар начал заполнять помещение, жемчужные капли оседали на зеркале, точно слезы. Из зеркала на Габриеля смотрело бледное лицо с мутным взором, лицо утопленника.

Позади что-то мелькнуло. Перед Габриелем проплыл образ женщины со светлыми волосами, похожими на морскую траву, и полуразложившейся, рыхлой, как губка, плотью.

Он закричал, вскочил на ноги, в спешке зацепился за резиновый коврик. Вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь. Его пальцы крепко сжимали дверную ручку, как будто он пытался не выпустить то, что притаилось в ванной. Габриель оцепенело уставился на свои кисти. Вот-вот щелкнет замок и ручка начнет поворачиваться… Вот-вот…

Ничего не происходило. За закрытой дверью слышался шум воды. Габриель напряженно ждал, вода наливалась в ванну. Сколько он так простоял, изо всех сил сжимая набалдашник ручки, он не знал. Вода стала просачиваться из-под двери и намочила Габриелю ноги, но он по-прежнему не шевелился.

Он почувствовал на себе чей-то взгляд. Одеревенелый, как манекен, повернулся назад. На стене висела африканская маска, темное лицо с пустыми глазами и пустой ухмылкой. Защита от колдовских чар.

В груди у Габриеля екнуло. Размахнувшись, он сшиб маску со стены, та со стуком упала на пол, через одну глазницу пробежала трещина. Рот все так же ухмылялся.

Раздался дверной звонок. От этого звука Габриеля словно парализовало, он прирос к полу и в ужасе взирал на дверь. Внезапно он подумал про Исидора, похороненного только сегодня утром, лежащего в сырой земле. Может быть, его друг вовсе не в гробу, может, он стоит там, на лестничной клетке, и уже опять поднес палец к кнопке звонка.

Звонок повторился, а затем в дверь забарабанили кулаком.

— Габриель! — послышался приглушенный голос Фрэнки. — Ты дома?

Он с трудом дополз до двери и онемелыми от пережитого стресса пальцами снял цепочку.

— Господи, — охнула Фрэнки. — Что с тобой?

ГЛАВА 29

Томограмма больше напоминала картину, жутковатое произведение искусства.

— Красота! — подмигнул Габриелю человек по другую сторону стола, как будто подумал о том же. — Все видно до мельчайших подробностей.

Габриель оглянулся на снимок, прикрепленный к подсвеченному экрану. Ему не верилось, что перед глазами — его собственный мозг, похожий на белый, вывернутый наружу гриб, плавающий в чернилах.

Фрэнки придвинула свой стул поближе и взяла Габриеля за руку. Со вчерашнего вечера она почти не отходила от него. Это Фрэнки привела его сюда, на прием к одному из самых знаменитых неврологов Британии.

С утра ему провели магнитно-резонансную томографию. Габриель знал, что такие процедуры даже в частных клиниках делаются по предварительной записи, но Фрэнки решила, что медлить нельзя. Увидев залитый кровью глаз и трясущиеся руки Габриеля, она вызвала врача, который раньше консультировал ее мужа. Тот, в свою очередь, договорился о приеме у невролога. Какие еще связи использовала Фрэнки, Габриель не знал, но за один день его осмотрели, взяли все анализы, сделали МРТ-снимок и вызвали, чтобы сообщить приговор.

Невролог, известный под звучным именем Горацио Дибблз, сложил пухлые руки и устремил на Габриеля взор небесно-голубых глаз.

— Мистер Блэкстоун, у меня для вас две новости: хорошая и плохая.

Габриель почти ждал, что доктор спросит, какую из них он предпочитает услышать первой, но Дибблз, не делая паузы, продолжил:

— Вы перенесли транзиторное нарушение мозгового кровообращения.

— Инсульт?

Габриель вдруг вспомнил своего дядю Бена, с которым случился апоплексический удар. Дядя Бен потом до конца жизни тянул левую ногу, точно бесполезную деревяшку, и разговаривал так, будто набил полный рот каши.

— Динамический инсульт, то есть преходящий. Однако последствия преходящей ишемической атаки бывают такими же, как при классическом инсульте. Могут быть затронуты зрение, двигательный и речевой центры, мышление. Часто встречается спутанность сознания.

Спутанность сознания, ничего себе. В воображении Габриеля вновь возникло мертвое лицо Мелиссы Картрайт. Дибблз сдержанно кашлянул.

— Тем не менее симптомы транзиторного ишемического нарушения временны. Почти все они исчезают спустя час, хотя некоторые могут повторно проявляться в течение суток. Нужно помнить, что в большинстве случаев от необратимого вреда мозг не страдает.

— В чем же тогда заключается плохая новость?

— Вы должны понимать, что перенесли мозговое кровотечение. В артерии вашего мозга есть слабое место, аневризма. Она похожа на маленький баллон или протертое место во внутренней камере шины, откуда подтекает воздух. Меня беспокоит тот факт, что ваши кровотечения повторяются. Каждый раз место так называемой протечки затягивается и кровь останавливается, но повторяющиеся мозговые кровотечения — нехороший признак.

— Это лечится? — озабоченно спросила Фрэнки.

— Как правило, если у пациента обнаружена аневризма, ее удаляют с помощью микрохирургической операции, но нам потребуются дополнительные анализы. — Дибблз перевел взгляд на Габриеля. — Я предлагаю вам пройти обследование в нашей клинике, дабы выяснить, что является причиной этих кровотечений.

Не что, а кто, мрачно подумал Габриель. Его молчание, видимо, встревожило доктора.

— Мистер Блэкстоун…

— У меня сейчас нет времени.

— Нет времени?

— Да. Я позвоню вам позднее.

Габриель отодвинул стул и начал подниматься. Жизнерадостная улыбка исчезла с лица Дибблза.

— Вы поступаете очень неразумно.

— Согласен, но сейчас не самое подходящее время для лечения.

— Миссис Уиттингтон, — обратился врач к Фрэнки, — я настоятельно рекомендую, чтобы мистер Блэкстоун прошел полное обследование.

— Я постараюсь его убедить, доктор. — Она тоже встала. — Обещаю, мы свяжемся с вами в самое ближайшее время.

По выражению лица Дибблза можно было предположить, что он собирается удержать их силой. Кто его знает, подумал Габриель, а вдруг у доктора под столом специальная кнопка? Сейчас он ее нажмет, и в кабинет явятся дюжие санитары со шприцами и смирительной рубашкой. Дибблз вздохнул. Демонстративно скрестив на груди пухлые руки, он бесстрастно произнес:

— Я не могу насильно уложить вас в клинику, мистер Блэкстоун, но имейте в виду, что в следующий раз вам грозит полноценный инсульт, который может вызвать паралич. — Он сделал паузу и поменял положение рук. — Или смерть.

* * *

— Твое здоровье.

Габриель с напускной бодростью звякнул бокалом о бокал Фрэнки и жадно опорожнил его, ощутив на языке терпкий вкус танина. Отличное каберне. Конечно, топить свои печали в вине — не лучший выход, но ему, Габриелю, уже все равно.

Они сидели в его кабинете — Фрэнки напротив, в кожаном кресле. Вид у нее был крайне расстроенный.

Габриель даже думать не хотел о том, как ужасно выглядит. Теперь он намеренно избегал своего отражения. Из зеркала смотрело лицо старика, его родного деда на смертном одре. Габриеля угнетал не только внешний вид — пепельно-серая кожа, воспаленные глаза с красными прожилками сосудов, — куда больше он боялся увидеть позади зловещую тень, безжизненную руку, подзывающую его к себе. Габриель не знал, чего страшился больше — ментальных атак или галлюцинаций.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неплохо.

У Габриеля раскалывалась голова, но в последние дни она болела все время, так что он даже начал привыкать. По сравнению с ментальной атакой — и вовсе ерунда.

Словно читая его мысли, Фрэнки спросила:

— Почему Минналуш медлит со следующим ударом? Уже прошло два дня.

— Наверное, устала и ей нужен перерыв, чтобы поднакопить энергии. — Габриель пожал плечами и глотнул вина. — Кто знает? Думаю, ментальный удар отнимает много сил и у нее.

— Хотелось бы верить, — зло проговорила Фрэнки. — Надеюсь, откат бьет эту стерву как следует.

Ругательство резануло Габриеля по уху. В его душе все запротестовало против этого слова. Черт, он просто жалок. Минналуш твердо вознамерилась убить его, а он обижается, когда Фрэнки называет вещи своими именами. Надо честно признать: он до сих пор не может смириться с мыслью, что Минналуш убийца.

В день своего рождения она выглядела так, будто сошла с религиозной картины, напоминая одну из прекрасных дев с изящными запястьями и лучистыми глазами, которых изображали на своих полотнах старые мастера. Раскаявшаяся Мария Магдалина, праведница Юдифь… Ее кожа словно светилась изнутри, а в пышных волосах и уголках рта прятались тени.

Габриель внезапно понял, что сожалеет, оплакивает потерянную чистоту. Тем не менее его поведение глупо. Он не может позволить себе роскошь предаваться горю, а если будет и дальше киснуть, Минналуш доведет дело до конца. Она постарается использовать малейшую слабость Габриеля, а значит, ради сохранения собственной жизни он должен взять себя в руки. Ради себя и Морриган, ведь Минналуш представляет угрозу и для своей сестры.

Отсюда вытекает другой важный вопрос: как уберечь Морриган?

Габриель мучился страхом, что Морриган в ужасной опасности и ей необходима защита. Будь эта опасность чисто физической, он сумел бы поддержать старшую сестру, да и сама Морриган более сильная и ловкая по сравнению с Минналуш. К несчастью, угроза гораздо коварнее, а Габриель, чей мозг похож на дырявую автопокрышку, не очень-то подходит на роль рыцаря-избавителя. Как, как предупредить и защитить Морриган?

Фрэнки взяла со стола бутылку и налила себе еще вина, затем жестом предложила наполнить бокал Габриеля, но тот отрицательно покачал головой. Он и так уже выпил достаточно.

— Фрэнки…

— Да?

— Я очень благодарен за все, что ты для меня делаешь, но сейчас я прошу тебя — иди домой и вообще держись от меня подальше.

— Брось говорить чепуху, — досадливо поморщилась Фрэнки.

— Я серьезно. Оставаться рядом со мной очень рискованно. Сама знаешь, что случилось с Исидором. Я не хочу, чтобы это повторилось с тобой.

— Прекрати. — Она даже не повысила голоса. — Ты попал в эту передрягу только из-за меня. Все, закрыли тему.

— Фрэнки, я на самом деле считаю…

— Отстань, — сказала она решительно. — Разговор окончен.

Габриель вздохнул и признал временное поражение.

— Давай приготовим ужин. — Фрэнки встала с кресла. — А потом обсудим, что делать дальше.

Пока она кипятила воду для макарон, Габриель достал из холодильника помидоры, салат и петрушку, положил овощи на разделочную доску и вынул из подставки сверкающий нож фирмы «Глобал» — лучшего производителя ножей. Совсем недавно он купил этот набор в дорогом магазине кухонных принадлежностей «Дивертименти». Он тогда еще приехал в Найтсбридж со своей подружкой. Вроде бы ее звали Кэти… Или Кэрол? Габриель напряг память и попытался вспомнить имя, но головная боль мешала сосредоточиться.

Рукоятка ножа удобно легла в руку, безукоризненно острое лезвие легко резало стебли петрушки. Чик-чик-чик. Невыносимо болела голова. Габриель, прищурившись, смотрел на доску. Чик-чик-чик. Кончики пальцев сжимали пучок петрушки, и на секунду ему показалось, что они тоже похожи на овощи. Или на бледные, гладкие шляпки молодых грибов. Мысль рассмешила Габриеля, он тихонько хихикнул.

— Что с тобой? — обернулась Фрэнки.

— Ничего, — ответил он, не поднимая глаз.

Движения ножа странно завораживали. Чик-чик-чик. Белое и зеленое. Белые пальцы, зеленые стебли. Чик-чик-чик. Нож постепенно придвигался к кончикам пальцев. Может быть, красное сочетается с зеленым лучше, чем белое? Красное и зеленое. Красное, как кровь.

Чик-чик-чик. Габриель не мигая смотрел на сверкающее лезвие, которое вплотную подошло к пальцам. Так же, как охотничий нож приблизился к горлу Мелиссы Картрайт. Красное, как кровь. Как кровь…

— Габриель!

Испуганный возглас Фрэнки вывел его из ступора. В следующий миг она вырвала у него нож, схватила за плечи и принялась трясти.

— Черт побери, что ты делаешь?!

Какое-то время Габриель молча глядел на нее, а потом зарыдал. Прислонившись к кухонной стойке и запрокинув голову, он плакал с открытыми глазами. Фрэнки не пыталась его успокоить. Она дождалась, пока всхлипы утихли, и только тогда заговорила:

— Нужно посоветоваться с Александром.

— Нет! — вскинулся Габриель.

— Да. Пора, — твердо сказала Фрэнки.

— Я никуда не поеду! Он до сих пор не простил мне смерти Мелиссы Картрайт. Я не могу.

— Можешь. Самое время.

ГЛАВА 30

Она была практически обезглавлена. На шее висели лохмотья кожи, наружу торчали магистральные сосуды сердца. В сгустках свернувшейся крови белела разорванная трахея. Склоненная набок голова была прислонена к стене, как будто лениво наблюдала за происходящим.

Мелисса Картрайт. Королева красоты, обворожительная супруга сэра Стивена Картрайта.

Мертвые глаза, как правило, лишены выражения, но только не эти. Во взгляде Мелиссы застыло знание, страшное знание. Левое веко было полузакрыто, точно она кокетливо подмигивала. Кокетлива в жизни, подумал тогда Габриель, кокетлива в смерти.

Габриель с какой-то странной отрешенностью смотрел на промокший лиф ее кремового вечернего платья. Мелисса истекла кровью. Выпуклые блестки на корсаже делали потеки крови похожими на темно-красные рвотные массы. Руки лежали на коленях, связанные проволокой, сквозь истертую кожу виднелись белые кости. Должно быть, Мелисса боролась — ногти на некоторых пальцах были жестоко обломаны до самого мяса. Подол длинного платья задрался, обнажив внутреннюю часть бедра.

— На ней нет трусиков, — раздался голос за спиной Габриеля: один из детективов разговаривал с женщиной-криминалистом.

— Скорее всего, она их и не надевала, — усмехнулась та. — С таким облегающим платьем нижнее белье не носят.

— Все равно похоже на изнасилование.

Женщина скучающе пожала плечами.

— Подождем, пока будут готовы вагинальный и анальный мазки.

Позади кто-то всхлипнул. Сэр Стивен Картрайт закрыл лицо руками. Рядом с ним стоял Александр Маллинз. На обоих были белые защитные комбинезоны, поверх туфель — полиэтиленовые чехлы.

Как привидения, подумал Габриель, одетый так же. Привидения, пришедшие навестить мертвую.

В глазах Маллинза полыхала ярость.

— Тебе нечего здесь делать, Габриель, но я хотел, чтобы ты сам все увидел. Ты мог это предотвратить.

Габриель хотел что-то сказать, но в горле у него стоял ком.

— Сперва ты солгал, а потом отказался выйти в «скачок» из-за… детской обиды, — презрительно бросил Александр.

Габриель съежился от стыда.

— Убирайся… — Голос Маллинза дрогнул. — Убирайся немедленно.

Габриель оглянулся на труп. Мертвое тело смердело, пахло окислившейся кровью, мочой, фекалиями. Он знал, что этот запах навсегда останется с ним, впечатается в память.

Воспоминания… Со временем они стерлись, точно были записаны на диск, который испортился, и при попытке открыть файл выдавал лишь непонятный набор разрозненных фрагментов.

Но есть вещи, которые не забудешь.

* * *

Габриель всегда будет помнить выражение лица Александра Маллинза в ту минуту, когда он сообщил членам «Глаза бури», что сэр Стивен Картрайт попросил помощи в расследовании похищения его жены.

— Стивен — мой друг, — сообщил Маллинз, и его лицо оживилось. — Это личная просьба. Мы должны объединить усилия.

Он многозначительно посмотрел на Габриеля, и тот понял его взгляд: соберись, работай вместе со всеми, будь в команде.

Только вот работать в команде Габриель не умел и не любил. Выход в «скачок» обозначал для него лишь одну связь: между ним самим и объектом, групповых объятий он не признавал. Общаться с другими дальновидящими, делиться информацией, обсуждать результаты, раскрываться — все это Габриель считал напрасной тратой энергии. Кроме того, ему нравилось ощущать свое превосходство над коллегами. Он неизменно выходил победителем, и ему завидовали черной завистью.

Мелисса Картрайт была супермоделью, ее фиалковые глаза улыбались Габриелю, как и всем остальным, с обложек многочисленных модных журналов. Психопат по имени Уильям Ньютс решил, что ее улыбка предназначается ему одному. Когда сэр Стивен обратился за помощью в «Глаз бури», с момента похищения прошло уже три недели и средства массовой информации, что называется, стояли на ушах.

Задание глубоко взволновало Габриеля. Он решил, что непременно добьется успеха, который произведет должное впечатление на Маллинза.

Отношения между учеником и учителем были непростыми. Габриель знал, что наставник восхищается его даром дистанционного видения — как-то раз старик сам признал, что за тридцать лет изучения феномена дальновидения не встречал никого более одаренного. Однако Габриелю также было известно, что Маллинз считает его заносчивым и непредсказуемым типом, а нежелание строптивого студента работать в команде вызывало постоянное недовольство руководителя.

В свою очередь, Габриель полагал, что Маллинз слишком осторожничает, а иногда откровенно давит на своих учеников. И все-таки, хоть Габриель и не желал в этом себе признаваться, он стремился завоевать уважение Маллинза подобно тому, как сын пытается снискать одобрение чересчур сурового отца. Он надеялся, что дело Картрайт станет поворотным пунктом: если благодаря Габриелю Мелисса Картрайт вернется домой живой и здоровой, учитель навсегда останется перед ним в неоплатном долгу.

* * *

— Что случилось?

Фрэнки зажгла ночник. Слабый свет оставлял углы их крохотной студенческой квартирки в тени. За окошком спал Оксфорд.

Габриель вздохнул и раздраженно натянул простыню.

— Ничего. Спи.

— Нет уж. — Фрэнки села в кровати. — Час ночи, а ты до сих пор не спишь. Послушай, ты стал просто невыносим. Последнюю неделю с тобой невозможно ужиться. Говори, в чем дело!

В ответ он лишь хмуро уставился на нее.

— Габриель, у нас с тобой близкие отношения. Близ-ки-е. Это значит, ты рассказываешь мне о своих проблемах, я слушаю, а потом говорю, что все наладится. Может, после этого нам удастся заснуть, и ты не будешь всю ночь крутиться и вертеться как ужаленный, а утром не станешь дуться.

Если бы все было так просто, подумал он, глядя на взволнованное лицо Фрэнки. Внезапно Габриель ощутил, что близок к отчаянию.

— Габриель?

— Кажется… я больше не могу совершать «скачки», — с трудом выговорил он.

Губы почему-то совсем не слушались. Фрэнки озабоченно сдвинула брови.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня не получается… выйти в «скачок». Боюсь… боюсь, я утратил дар.

Маллинз предупреждал их. Случалось, дальновидящие как бы «перегорали» и теряли свои способности. Такое происходило с лучшими из лучших. Неужели и с ним тоже?

Фрэнки досадливо вздохнула.

— Габриель, не надо делать поспешных выводов только из-за того, что ты один раз…

— Три раза.

— …хорошо, три раза прокололся. Просто сейчас ты видишь менее четко.

— Фрэнки, я не вижу совсем.

— Тебе ведь удалось определить несколько возможных мест. Ты сам сказал, что это наверняка. Александр попросил полицию их проверить.

— Я все выдумал.

— Что?!

— Я… я подумал, что если сумею выиграть немного времени…

На лице Фрэнки отразилось изумление. Ее взгляд заставил Габриеля отвернуться. Да, работа любого дальновидящего включала некоторую степень предположений и догадок, однако он не имел права присочинять и выдумывать несуществующие подробности «скачка» — это играло жизненно важную роль. «Не притворяться, не лгать», — с самых первых уроков вдалбливал им в головы Маллинз, и Габриель неукоснительно придерживался строгого правила. До этого раза.

— Я не понимаю, что происходит, — торопливо заговорил Габриель. — Вроде бы чувствую, как преодолеваю границы сознания и выхожу в «скачок», но затем все обрывается, как будто перед моим носом вырастает стена, глухая стена.

— Ты должен сказать об этом Александру.

— Нет-нет, пока не надо. Фрэнки, у меня все еще может получиться, просто мне нужно немного времени. Я уверен, что сумею преодолеть этот барьер.

— Если промолчишь, я сама скажу, — безжалостно заявила Фрэнки.

— Предашь меня?

— Ради бога, прекрати! Дело касается не нас с тобой, а жизни другого человека!

Под ее взглядом Габриель был готов провалиться сквозь землю.

— Ладно. — Он потянулся за джинсами. — Поеду к нему прямо сейчас.

У двери Габриель обернулся. Фрэнки смотрела на него, закрыв ладонью рот, и выглядела чужой и настороженной.

* * *

Реакция Фрэнки оказалась сущим пустяком по сравнению с гневом Маллинза.

— Я ничуть не удивляюсь, Габриель, что тебе не хватило мужества признаться в своей проблеме раньше. Вполне в твоем духе. В мире существуешь только ты и твое тщеславие, верно? В твоей системе ценностей спасение миссис Картрайт — ерунда, мелочь. Тебе начхать на ее судьбу, гораздо важнее для тебя — не выглядеть глупо.

— Александр, я сожалею…

— Не ври! Ты сожалеешь лишь о том, что вынужден сказать мне правду.

— Прошу вас, выслушайте меня.

— Это моя вина. Я терпел твое самолюбование только потому, что положился на твой талант. Я пренебрег возможностями других участников группы, уделял их отчетам меньше внимания, чем следовало. Из-за тебя мы потеряли драгоценное время, Габриель, время, которое могли бы потратить на расследование других ниточек. Кроме того, мы лишились доверия полиции.

Габриель молчал.

— Уходи.

Когда он вернулся домой, Фрэнки в квартире не оказалось. Не снимая одежды, Габриель рухнул на кровать. Сон, однако, пришел к нему только перед рассветом. Он начал дремать и почувствовал, как открывается внутреннее зрение, как его тянет в «скачок». Ощутил мягкую силу, влекущую за пределы сознания. Ну же… Ну…

Он заколебался. А зачем ему это? Маллинз вышвырнул его пинком, да и, скорее всего, опять ничего не получится. К чему продлевать агонию?

Вперед… в «скачок»… Нет. Габриель поставил блокировку и без усилий закрыл внутренний канал. С «Глазом бури» покончено. Какое облегчение, подумал он. Какое облегчение — знать, что под этой частью жизни подведена черта.

Он повернулся к стене и укрылся одеялом, заметив в темном небе за окном бледную полоску рассвета.

Тело Мелиссы Картрайт обнаружили одиннадцать часов спустя в хлеву одной из йоркширских ферм. Она умерла рано утром, на восходе солнца.

ГЛАВА 31

— Габриель, просыпайся.

Фрэнки легонько потрясла его за плечо.

Он поднял голову с подголовника автомобильного сиденья и сощурился. По дороге в Оксфорд он уснул, и теперь шея сильно затекла. Лоб, прижатый к стеклу, замерз и онемел.

Габриель открыл дверцу машины, в лицо ему ударил ночной холод. Он выдохнул, и губы окутало облачко призрачного пара. Немного постоял, разглядывая дом. За исключением новенького сарайчика в саду, все осталось точно таким же, как тринадцать лет назад.

— Идем.

Фрэнки взяла его под руку.

Пока они шагали по садовой дорожке к дому, на крыльце вспыхнул свет и парадная дверь открылась. На порог вышел высокий человек в вытертой домашней куртке из замши, фланелевых брюках и теннисных туфлях.

Габриель остановился. На мгновение повисла тишина, потом человек на крыльце махнул рукой:

— Заходите.

Чуть помешкав, Габриель и Фрэнки вошли в дом и закрыли за собой дверь.

Внутри также ничего не изменилось. Знакомые обои с ворсистым рисунком в прихожей… В гостиной — многочисленные фарфоровые статуэтки, прелестные пастушки и румяные ангелочки, уйма книг и журналов. Слабые лампочки под пыльными абажурами цедили тусклый желтый свет.

Хозяин дома, напротив, сильно постарел. Кожу избороздили морщины, волосы поредели. Он слегка прищелкивал языком и постоянно шевелил губами. Александр Маллинз носил старомодную вставную челюсть!

Тем не менее за стеклами продолговатых очков сверкали все те же холодные пронзительные глаза, а голос, пусть и утративший аристократическую сочность тембра, звучал по-прежнему резко.

— Итак, вы здесь. Что вам нужно?

* * *

Габриель предоставил говорить Фрэнки. Та отлично справилась, подробно изложила факты в хронологическом порядке, без всяких эмоций и домыслов. Именно так много лет назад Маллинз учил их описывать результаты выхода в «скачок». Фрэнки отнеслась к его наставлениям со всей серьезностью, мрачно усмехнулся про себя Габриель, учитель должен быть доволен — никаких лирических отступлений или субъективных оценок.

Когда Фрэнки закончила, Маллинз обратил взор на Габриеля.

— Так. И чего же ты от меня хочешь?

— Александр…

Фрэнки подалась вперед в кресле. Он оборвал ее резким жестом.

— Я пришел к вам за помощью, — выдавил Габриель.

— За помощью… — тихо повторил Маллинз.

Пауза. Габриель вдруг осознал, что его руки сжались в кулаки, и усилием воли заставил себя расслабиться.

— Боюсь, я мало чем могу помочь, — произнес Маллинз и, помолчав, добавил: — Мне никогда не встречались индивидуумы, наделенные таким мощным даром дистанционного видения, как эта женщина.

Эта женщина. Минналуш. Падший ангел.

— Ясно, что она обладает исключительными способностями, — продолжил Маллинз. — За все годы исследований я никогда не сталкивался с дальновидящими, которые могли бы нанести человеку физический ущерб, просто совершив «скачок» в его разум. — Он нахмурился. — Это действительно необычно. Лично я не могу объяснить данный феномен.

— Она ведьма, вот и все объяснение, — хрипло сказал Габриель.

— Ведьма? — саркастично повторил Маллинз.

— Да. — Габриель старался сохранить ровные интонации. — Очень сильная чародейка, которая превратила свой врожденный талант — дар дальновидения — в смертельное оружие.

— Каким образом?

— Она занимается алхимией. Иначе, высшей магией.

В гостиной надолго воцарилось молчание, затем Маллинз махнул рукой, словно отгоняя что-то неприятное.

— Боюсь, у меня недостаточно знаний, чтобы углубляться в сферу эзотерики. Предлагаю проанализировать факты. Женщина, наделенная даром видеть на расстоянии, очевидно, пользуется им, чтобы вызывать патологические изменения в здоровом мозге других людей. Ни о чем подобном я раньше не слышал, поэтому теоретических и практических данных у меня нет, как нет и готового средства противодействия.

— Неужели совсем ничего нельзя сделать? — тихо проговорила Фрэнки.

— Давайте разложим проблему на составляющие. Вопрос: можно ли препятствовать атакам на разум Габриеля? Ответ: да, он умеет блокировать удары. Вопрос: надежна ли эта защита? Ответ: нет, поскольку при блокировке он всякий раз получает физическую травму.

— Значит, мне просто нужен другой способ защиты, — сделал вывод Габриель.

— Это отнюдь не просто.

Маллинз снял очки и протер стекла о рукав куртки. Габриель хорошо знал эту манеру своего наставника, означавшую, что тот сосредоточенно обдумывает проблему. Хорошо уже, что вопрос заинтересовал старика и тот уделил ему серьезное внимание. Фрэнки как раз и рассчитывала, что профессиональное любопытство Маллинза возьмет верх над личной неприязнью.

Александр Маллинз водрузил очки обратно на переносицу и устремил холодный взгляд на Габриеля.

— Опиши, что ты испытываешь во время ментальной атаки.

— Чудовищную сенсорную перегрузку. Такое ощущение, что кто-то вываливает на меня огромный мусорный контейнер, полный хаотичных образов и звуков. Меня словно накрывает снежной лавиной, причем все происходит с невероятной быстротой, так что картинки сливаются в безумный калейдоскоп и я ничего не могу разобрать. Каждый раз я боюсь, что это никогда не закончится, а когда блокирую удар, моя голова чуть не разваливается на куски. Боль… очень сильная. — «Невыносимая», пожалуй, было бы точнее, но Габриель знал, что Маллинз сочтет дурным тоном употребление столь эмоционального определения.

Некоторое время все трое молчали, затем Маллинз медленно произнес:

— Дворец памяти. Думаю, решение следует искать именно там. Как я понял, он представляет собой гигантское хранилище данных.

Габриель кивнул.

— Полагаю, с помощью дистанционного видения эта женщина перекачивает содержимое дворца памяти в твое сознание.

— То есть сбрасывает все, что есть у нее в голове, непосредственно в голову Габриеля? — вмешалась Фрэнки.

— Именно. Судя по всему, ее разум достаточно натренирован, чтобы удерживать огромное количество информации. А твой, — Маллинз бесстрастно посмотрел на Габриеля, — нет. — Возникла напряженная пауза, после чего он продолжил: — Очевидное решение проблемы — разрушить дворец памяти. Каким образом, я не знаю.

— Может быть, Габриелю удастся просканировать ее, — вставила Фрэнки, — проникнуть в ее разум.

— И что? Насколько мне известно, он — как это у вас называется — не самый сильный маг. — Маллинз улыбнулся без тени юмора. — Какое оружие применит Габриель? Он не имеет информационной базы, которая могла бы перегрузить ее сознание. Поток движется только в одну сторону. В конце концов, Габриель заблудится во дворце и не найдет выхода. Других вариантов нет.

Маллинз не стал продолжать, но в этом не было нужды. Страх затеряться в лабиринте чужого сознания терзал каждого, кто обладал даром дистанционного видения. Иногда — довольно редко — дальновидящий не мог разорвать связь между своим разумом и разумом объекта, и это, как правило, заканчивалось плохо. Несчастный впадал в кому, застряв в сумеречной зоне пси-пространства: ни здесь, ни там. Хоть и нечасто, такое все же происходило. Дальновидящие понимали, что ходят по краю пропасти, но, поскольку по статистике вероятность такого исхода была ничтожно мала, они не позволяли себе глубоко задумываться над этим. В случае Габриеля риск был изрядно велик.

Тишину в комнате нарушил короткий сигнал крохотного будильника. Маллинз посмотрел на часы.

— Я должен принять лекарство.

Он оперся ладонями о колени и с трудом поднялся. По его виду стало понятно, что визитерам пора уходить.

— Александр, если у вас возникнут еще какие-нибудь соображения… — без особой надежды проговорила Фрэнки.

— Разумеется, — вежливо, но сухо ответил тот.

У двери Маллинз повернулся и в упор посмотрел на Габриеля. Он стоял так близко, что Габриель чувствовал его запах — старческий запах. Водянистые розоватые веки пожилого ученого обвисли и припухли. Явные признаки старости. Габриеля вновь пронзило острое, неприятное изумление. Он-то неизменно считал Маллинза всемогущим.

Когда-то он обожал этого человека, стремился завоевать его уважение и сегодня пришел к нему в надежде, что тот подскажет выход из тупика. Маллинз знает ответ, думал Габриель, и положит конец его кошмарам. Маллинз… простил ему смерть Мелиссы Картрайт, как отец всем сердцем прощает своего сына.

— Не знаю, изменился ли ты, Габриель, но очень надеюсь на это. — Губы старика зашевелились, и между ними опять задвигались зубные протезы. — Если ты намерен вступить в схватку с этой женщиной, то потакать своим слабостям и по-детски жалеть себя тебе уже не придется. На этот раз отступать некуда.

Габриель вспыхнул.

— Когда-то ты был членом команды, но посчитал себя выше всех остальных. Ты мог бы попросить помощи, но нет, тебе, герою-одиночке, претило такое унижение. Посмотри, к чему привело твое самодовольство, чем это кончилось для Мелиссы Картрайт. Если бы ты поделился своей проблемой с товарищами, мы могли бы помочь тебе преодолеть психологический барьер и снова обрести ясность внутреннего зрения, однако великий мистер Блэкстоун считал такой шаг ниже своего достоинства. Ты всегда летал слишком высоко, Габриель, всегда чересчур полагался на свой дар. Что ж, эта леди не просто наделена даром, у нее крепкий, тренированный разум… Откровенно говоря, тебе против нее не выстоять.

ГЛАВА 32

Обратная дорога в Лондон прошла почти в полном молчании. Лицо Фрэнки посерело от усталости, руки вяло сжимали руль.

— Может, мне все-таки переночевать у тебя? — спросила она, затормозив возле дома Габриеля. — Тебе нельзя оставаться одному.

— Все в порядке.

Он и в самом деле чувствовал себя чуть лучше. Не исключено, что Габриель принимал желаемое за действительное, но ему казалось, что пульсирующая головная боль, которая не отпускала все эти дни, немного уменьшилась. Разумеется, не настолько, чтобы скакать и кувыркаться, однако облегчение было заметным. Почему Минналуш медлит, он не знал, но радовался передышке. А вдруг она вообще решила оставить его в покое? Нет, вот это уж точно «желаемое», а не «действительное», мрачно усмехнулся Габриель про себя. Когда же он смирится с мыслью, что Минналуш испытывает к нему лишь ненависть? Когда усвоит, что она не романтическая женщина из его грез, а хладнокровная убийца?

Габриель взглянул на Фрэнки и увидел у нее на щеке слезинку.

— Милая, не надо, — испуганно проговорил он и нежно стер капельку большим пальцем.

— Я боюсь, так боюсь за тебя. Неужели тебе не страшно?

— Мы что-нибудь придумаем, я в это верю. — Вранье, махровое вранье, но сейчас не время признаваться. — Фрэнки, прошу тебя, не плачь. Ну, пожалуйста.

— Зря мы поехали к Александру, — с глазами, полными слез, сказала она. — Ты был прав, ничего не вышло.

— Нет. Александр сумел объяснить механику того, что со мной происходит, пусть и в своей обычной язвительной манере.

— Что ты имеешь в виду?

— Дворец памяти. Маллинз правильно вычислил: во время ментального удара Минналуш вываливает на меня данные, которые содержатся во дворце памяти. Сам я до такого не додумался, но это единственное разумное объяснение.

— Значит, нам надо уничтожить дворец памяти.

— Да. Жаль, что Александр лишь обозначил проблему, но не подсказал решения.

— Он до сих пор очень зол на тебя. — Фрэнки сглотнула. — Я даже не ожидала.

— Маллинз не простил меня… Он прав, Фрэнки: долгие годы я убеждал себя, что не виноват, но… если бы не моя заносчивость, Мелисса жила бы по сей день. Выйди я тогда в «скачок», мы наверняка получили бы информацию и нашли Мелиссу Картрайт, прежде чем Ньютс ее убил. Я сознательно оборвал тот «скачок» сознания, просто потому, что… дулся на весь свет.

— Ты изменился, — медленно промолвила Фрэнки. — Я говорю не только о твоем запоздалом признании вины, все гораздо глубже. В последнее время я заметила: с тобой что-то произошло, что-то хорошее. Ты всегда был… бессердечен. Чертовски обаятелен, но холоден.

— Наверное, ты меня недооценивала, — попытался улыбнуться Габриель.

— Нет. То, что с тобой случилось, повлияло на всю твою сущность. Кто знает, — вздохнула Фрэнки, — может, за это стоит сказать спасибо сестрам Монк?

— Получается, все было не напрасно. — Габриель криво усмехнулся. — Я умру достойным человеком.

— Не смей упоминать смерть! Я не выдержу, если потеряю еще одного близкого человека. — Фрэнки прерывисто вздохнула. — Мы пока не побеждены. Есть ведь еще один вариант! Давай пойдем к Морриган и расскажем ей все, что нам известно, попросим помочь. Если кто и знает слабые места Минналуш, так это она. Да, вероятно, она не поверит, что ее сестра — жестокая убийца, но попробовать стоит.

— Она поверит. Я убедился в этом, читая дневник. Судя по последней записи, которую мне удалось прочитать, совершенно ясно, что у Морриган возникли серьезные подозрения насчет сестры.

— Чего же мы ждем?

— Я не хочу подвергать ее опасности, — поколебавшись, ответил Габриель. — Мало ли на что пойдет Минналуш, если решит, что Морриган обернулась против нее. Да, я обязательно должен поговорить с Морриган, но прежде нужно удостовериться, что ей ничто не угрожает.

— Ты влюблен в нее, да? — неожиданно спросила Фрэнки.

— В кого?

— В Морриган. Ты любишь ее. Когда ты упомянул дневник, у тебя даже лицо посветлело.

— Она пишет очень ярко.

— Габриель, ты неисправимый романтик. — Фрэнки печально улыбнулась. — Я всегда так считала, несмотря на то, что ты усердно создавал образ крутого парня. Посмотри, ты же втрескался в женщину, просто читая ее дневник. Прямо как в Средние века — целомудренная любовь между девой и рыцарем, которому дано лишь восхищаться ею издалека.

— По-твоему, глупо?

— Наоборот, чудесно… Если бы только на месте той девы была я.

В машине вдруг возникла напряженная тишина.

— Фрэнки…

— Все нормально. Я уже свыклась с мыслью, что больше не являюсь твоей единственной любовью.

— Я тебя люблю…

— И всегда будешь любить, знаю. Но я не в силах тягаться с такой женщиной, как Морриган Монк. Я — это домашний уют, тапочки и какао у огня. Морриган — взрыв адреналина. — Фрэнки опять улыбнулась, в улыбке сквозила грусть. — И все же знай: когда ты устанешь от постоянного высокого напряжения, возвращайся ко мне, я буду ждать. Повышенный уровень адреналина вреден для организма.

Габриель привлек Фрэнки к себе. Долго-долго они сидели молча, обнявшись. Что на него нашло? Он и Фрэнки созданы друг для друга. Когда она вновь появилась в его жизни, он решил, что судьба дает им второй шанс. Это было до того, как Габриель начал читать дневник. Дневник, который его околдовал.

Фрэнки беспокойно шевельнулась.

— Что ты собираешься делать?

— Выспаться. Не знаю, почему Минналуш откладывает очередную атаку, но мне, пожалуй, стоит этим воспользоваться и хоть немного поспать. Только сперва мне нужно кое-что проверить.

— Что?

— Может, это и не важно… Но если важно, я обязательно тебе позвоню. Обещаю. — Габриель погладил шелковистые волосы Фрэнки. — Что бы ни случилось, знай: я очень тебе благодарен.

— Знаю. — Она невесело улыбнулась. — Ну все, иди. Постарайся отдохнуть.

Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Габриель направился к дому. Черт, почему он до сих пор не догадался сделать эту проверку? Странно, что такая простая вещь дошла до него только сейчас, он ведь всегда гордился своей скрупулезностью, от которой зависел успех хакерского ремесла. Ладно, у него есть оправдание: в последние дни навалилось столько всего… Мозговые кровотечения, смерть друга…

Габриель зашел в кабину лифта, ткнул кнопку верхнего этажа и достал из кармана брюк мобильный телефон. Пробежался по списку последних звонков, нашел голосовое сообщение от Исидора и нажал на воспроизведение. Когда в трубке раздался голос Исидора, пронзительно-близкий и живой, у Габриеля сжалось сердце.

«Гейб, жду твоего звонка. У меня интересные новости. Нет, просто сногсшибательные. — Замогильный хохот. — Берегись ворона!»

Лифт дернулся и встал. Габриель сунул сотовый телефон обратно в карман и достал ключи. Его охватило странное нетерпение.

Зеленоватого света неоновой вывески, падавшего из окна в темную комнату, вполне хватило, чтобы Габриель смог пройти к столу. Не снимая пальто, он сел в рабочее кресло и вывел компьютер из «спящего» режима. Скринсейвер исчез. Габриель открыл интернет-браузер, загрузил страничку поисковой службы и набрал всего одно слово:

ВОРОН.

Результаты 1-10 из 3 920 000.

Три миллиона девятьсот двадцать тысяч! С ума сойти!

Габриель обновил страницу поиска и ввел другой запрос:

ВОРОН и МАГИЯ.

Результаты 1-10 из 514 000.

Уфф, все не так просто. Взгляд Габриеля рассеянно скользил по столу, предметы на котором купались в таинственном лунном свете компьютерного дисплея. В корзинке для исходящих бумаг лежала треснувшая африканская маска. Странно: он не помнил, как положил ее сюда. С другой стороны, в последние дни его память страдала от чудовищных перегрузок. Трещина, рассекшая физиономию маски, словно боевой шрам, и ухмыляющийся рот придавали ей какое-то бесшабашное выражение. Габриель положил пальцы на клавиатуру.

МИННАЛУШ и ВОРОН.

По вашему запросу ничего не найдено.

Поколебавшись, он набрал:

МОРРИГАН и ВОРОН.

Дисплей мигнул.

«Морриган: персонаж ирландской мифологии. От ирландского Mhor Rioghain, "великая королева", богиня войны и смерти, также ассоциировалась с сексуальным началом и плодовитостью. Тем воинам, на которых падала ее благосклонность, предлагала разделить с ней ложе. Принимавшие внимание Морриган побеждали в бою, а тех, кто ее отвергал, ждала смерть на поле битвы. Обладала способностью менять облик, чаще всего оборачивалась вороном».

У Габриеля занялся дух.

Морриган. Не Минналуш.

Морриган — та женщина, которую он встречал в доме миллиона дверей, ворон — ее постоянный спутник. Морриган — убийца…

— Я ждала тебя, — раздался за его спиной легкий, будто дуновение ветра, шепот.

Габриель рывком обернулся. Фигура, сидящая совсем рядом, в глубоком кресле, подняла руку. Вспыхнул торшер, свет упал на ее волосы. Рыжие волосы.

ГЛАВА 33

Рыжие кудри, струящиеся по плечам, словно потоки раскаленной лавы. Бледное лицо. Минналуш. Голос, говорящий со страниц дневника. Его любовь.

Внезапно все встало на свои места. Теперь понятно, почему он так долго не мог примириться с мыслью, что убийца — Минналуш. Что-то не сходилось, Габриель всегда это чувствовал. Внутренний компас подсказывал, что он выбрал неверное направление.

Она приблизилась и взглянула на экран.

— Все-таки вычислил… Я знала, что ты догадаешься.

— Морриган убила Роберта Уиттингтона.

— Да.

— И его отца. А потом Исидора.

— Мне очень жаль, Габриель, очень. Твой друг… — Она прикрыла рот ладонью. — Я… сожалею.

— Морриган — дальновидящая?

Минналуш кивнула. В ее глазах мелькнул страх.

— Кто создал дворец памяти?

— Я.

— Тогда я не понимаю…

— Я все объясню, только сперва обними меня. Пожалуйста, обними.

Она шагнула вперед и оказалась прямо перед Габриелем, так что он разглядел ее бархатистую кожу и едва заметные морщинки в уголках глаз.

Минналуш нерешительно положила руки ему на грудь. Габриель не шевелился. Словно маленькая девочка, она встала на цыпочки и целомудренно поцеловала его в щеку. У него перехватило дыхание. Точно завороженный, он по-прежнему стоял, опустив руки.

Минналуш отступила и поднесла к губам дрожащую ладонь. В тишине раздалось лишь одно слово:

— Пожалуйста, — промолвила она дрогнувшим голосом.

Колдовство рассеялось. Габриель протянул руки и порывисто привлек ее к себе.

* * *

Они занялись любовью — объятые коконом света, к размытым границам которого подступали черные тени. Габриель погладил брови, похожие на распростертые крылья птицы, пальцем ласково очертил линию скулы и спустился к подбородку.

Минналуш принадлежала ему.

Он благоговейно дотронулся до нее и осознал, что может ощутить возлюбленную всем естеством, может взять ее. От этой мысли у Габриеля закружилась голова. Да, он читал дневник, да, мечтал, но женщина из его грез была бесплотна, как воздух. И вдруг, когда он меньше всего ожидал, она пришла к нему, она здесь, во всем своем великолепии, и он чувствует, как от его прикосновений у нее учащается пульс. Глаза Минналуш были полузакрыты, губы расслаблены. Габриель провел по ним пальцем, и ее влажный рот приоткрылся; откинул с плеч прядь волос и медленно поцеловал чуть выше ключицы. Минналуш пахла розовым маслом. Его язык скользнул ниже, губы зарылись в пульсирующую ямку на шее.

Каждая клеточка ее тела была изумительно прекрасна. Бледные полумесяцы ногтей, внутренняя сторона рук, мерцающая, точно перламутр, хрупкие плечи, где кожа была такой нежной, что Габриель боялся поранить ее своими прикосновениями. Пониже поясницы — монада, обрамленная алой розой, и капли крови на острых шипах. Наслаждение. Боль.

Габриель поднял руки Минналуш и провел языком по ее прелестным подмышечным впадинам. Его губы исследовали все ее тело, очерчивая рельефные контуры ребер, волшебно-округлые ягодицы, гладкую внутреннюю поверхность бедер. На щиколотке Минналуш сверкнула изящная золотая цепочка. Габриель взял в руки узкую ступню, поцеловал восхитительный изгиб стопы и мягкие, нежные пальчики.

За всю жизнь он любил только одну женщину: Фрэнки. Разумеется, были и другие, и в свое время он испытывал к ним очень теплые чувства. Однако, глядя на ту, которую он сейчас держал в объятиях, и которая смотрела на него глазами, прозрачней океанской воды, Габриель понял, что из всех женщин, с коими его сводила судьба, он боготворит, воистину боготворит, только ее, единственную.

Он мог бы раствориться в ней, потеряться, забыть себя. Страсть захлестнула Габриеля с невиданной силой. Вспыхнуть, сгореть, расплавиться — ему было все равно. Как много людей испытали то, что он переживает сейчас?

Он покрывал поцелуями глаза, нос, губы Минналуш, брал в ладони ее лицо, гладил каждый палец. Он вошел в нее, стремясь проникнуть глубже, глубже… Где заканчивается он и начинается она?

Минналуш замурлыкала, словно кошка, обвила руками плечи Габриеля, стиснула крепче, а затем ее ногти впились ему в спину. Он застонал от наслаждения, почувствовал, как содрогается ее лоно, и его пронзило острое, первобытное ощущение счастья. Габриель так крепко сжал возлюбленную в объятиях, что она, смеясь, издала полузадушенный протестующий возглас.

Минналуш ласково оттолкнула его от себя, заставив перевернуться на живот, и легла сверху. Ее груди мягко терлись о спину Габриеля, руки распластались поверх его рук, их пальцы переплелись.

Долгое время они лежали не двигаясь. Ее легкое дыхание согревало ему шею. Вскоре Минналуш задышала ровнее и медленнее. Она заснула.

Если бы можно было навсегда остаться в безопасности этой комнаты, в тепле постели. Время остановилось. Смерть и опасность исчезли.

Минналуш шевельнулась и тихонько всхлипнула. Потянувшись через Габриеля к тумбочке, она повернула будильник и посмотрела на время.

— Уже очень поздно.

— Скорее, очень рано.

Габриель улыбнулся, а потом вдруг шутливо опрокинул ее на спину.

Минналуш вскрикнула и расхохоталась, пытаясь отпихнуть его. Габриель приподнялся на локте и откинул с ее лба тяжелые волосы.

Она и в старости будет красива, думал он, глядя на любимую. В глазах Минналуш все так же будет светиться ум, время не испортит ее прекрасную фигуру. Мелодичный смех, мудрость женщины, шаловливость девчонки — все это останется с ней, как и этот чудесный, таинственный свет, окутывающий все ее существо.

— Минналуш…

На ее устах заиграла счастливая улыбка удовлетворенной женщины. Она зарылась лицом в мягкую подушку и потянулась.

— Ты… расскажешь мне обо всем?

Минналуш замерла, ее мышцы напряглись. Она повернулась к Габриелю и вновь обратила на него взор сверкающих океанской зеленью глаз. Между ними надолго воцарилось молчание, а потом она произнесла:

— Да, я все расскажу.

ГЛАВА 34

— Зачем Морриган убила Роберта Уиттингтона?

Минналуш сидела на противоположном конце кровати, крепко обхватив руками колени. Полоска скомканной простыни, отделявшая ее от Габриеля, показалась ему символом не только физической, но и духовной границы между ними. Он попытался смягчить интонацию:

— Зачем, Минналуш?

— Морриган испугалась, что Робби выдаст ее, и что я перестану заниматься дворцом памяти, если обо всем узнаю.

— О чем именно? И почему этот чертов дворец настолько важен для Морриган, что она пошла на убийство?

— Дворец памяти — конечная цель, самая большая награда, главный приз. В его стенах находится просвещение, за его дверями — ключи к великим тайнам. Люди готовы убить и не за такое… Смерть моей матери… — Минналуш медленно кивнула, в ее глазах сверкнули слезы. — С нее все и началось…

* * *

Жаклин Монк умерла в пятьдесят три года. К этому времени ее мозг представлял собой спутанный клубок белковых бляшек и размягченных участков. Она по-прежнему оставалась красавицей, но болезнь Альцгеймера стерла ее память и уничтожила индивидуальность. Последним, что миссис Монк видела перед тем, как уйти из жизни, были две дочери, стоящие у постели, однако вид плачущих девушек не вызвал у нее никаких чувств. Она не знала, кто они такие.

В «тибетской Книге мертвых» сказано, что последняя мысль человека перед смертью определяет характер его следующей жизни. Шестнадцатилетняя Минналуш Монк глядела в пустые глаза матери, и ее сердце разрывалось от боли. О чем могла думать эта больная женщина в свой последний миг?..

Для молодой девушки с уже развитой тягой к мистицизму потеря матерью памяти стала серьезным ударом. Память, пришла к выводу Минналуш, — главное отличие человека от всех остальных живых организмов. Не обладая памятью, невозможно осознать себя, невозможно запомнить предыдущий опыт и, следовательно, испытать ощущения от жизни в настоящем.

С течением времени научные исследования Минналуш приобрели еще большую духовную значимость. Объектом изучения теперь служила не только память, но и непосредственно знание — высшее знание, прямой путь к общению с Богом.

Гнозис.

* * *

Девятнадцать лет назад. Минналуш Монк — семнадцать. За окном — ночь. Свет лампы падает на страницы книги, которую она читает.

Происхождение гностицизма, иначе говоря, религии познания, по общепринятой версии, связывается с личностью Симона Волхва, или Мага, которого враги прозвали "отцом всех ересей". В ортодоксальных христианских кругах гностицизм считался опасной еретической сектой, его приверженцев подвергали гонениям. Однако есть сведения, что идеи гностицизма проявлялись задолго до рождения Христа в египетских тайных культах, а также в буддизме, даосизме и зороастризме. Надежда на то, что с помощью великого знания простой смертный способен постичь божественные тайны, стара как мир.

Шум у двери отвлекает внимание Минналуш от книги. В квартиру входит Морриган. Она включает лазерный проигрыватель, и несколько секунд спустя комнату наполняет мелодичное пение скрипки. Andante cantabile — Первый струнный квартет Чайковского, опус номер одиннадцать. Любимое произведение матери.

Минналуш напряженно наблюдает, как Морриган садится в кресло. Со старшей сестрой всегда надо быть настороже. Минналуш давно отказалась от мысли, что они могут быть близкими подругами. Как печально, думает она, глядя на высокие, точеные скулы Морриган, на ее черные волосы, уложенные в гладкий пучок на затылке, — как грустно сознавать, что у тебя нет ничего общего с единственной сестрой.

Однако сегодня Морриган кажется какой-то неуверенной и даже… — Минналуш с удивлением подбирает верное слово — ранимой. Может быть, причина в том, что сегодня — первая годовщина со дня смерти матери. Утром, когда они принесли на могилу цветы, Минналуш заметила в глазах сестры слезы.

— Завтра обратно в колледж?

Морриган кивает в сторону письменного стола, где навалены стопки учебников.

— Да.

Минналуш аккуратно закрывает книгу. Пусть сестрица думает, что она занята учебой.

— Я тебя отвезу.

— Не надо, я поеду поездом.

— Пожалуйста. Позволь мне отвезти тебя.

Странно… и неожиданно. Тем не менее Минналуш кивает:

— Хорошо, спасибо.

Некоторое время сестры молчат, а затем Морриган наклоняется к ней и произносит слова, которые навсегда изменят отношения между ними.

— Минналуш, я хочу открыть тебе один секрет…

* * *

Следует отметить, что смерть Жаклин Монк, ставшая переломным моментом в судьбе ее младшей дочери, так же сильно повлияла и на жизнь старшей. Черноволосой Морриган тогда было семнадцать лет. Пять из них она состояла в тайном обществе девушек-подростков, псевдовикканском «ковене», на сходках которого с одинаковым интересом обсуждались магические ритуалы и амулеты, Богиня-мать, последние хиты «Эм-ти-ви» и, конечно, парни. Признание Морриган, что она является прямым потомком великого чародея Джона Ди, позволило ей получить особый статус в группе и четко осознать собственную индивидуальность.

Примерно в это же время Морриган обнаружила в себе некую тайную способность. Открытие и напугало ее, и привело в восторг. Оказалось, что у нее в мозгу есть нечто вроде особой мышцы, которую она может напрягать и расслаблять почти по желанию и которая позволяет «заглядывать» в разум других людей. Само собой, Морриган быстро поняла, что новость о подобном таланте вызовет у ее подруг скорее страх, нежели восхищение, поэтому в отличие от истории своего происхождения сохранила ее в тайне.

Владение уникальным даром подстегнуло интерес девушки к магии. Морриган считала дальновидение стопроцентным проявлением волшебства. Рамки девчачьего сообщества ее более не устраивали, и она погрузилась в серьезное изучение оккультизма. Главным образом ее интересовало, как обычные предметы посредством точных магических формул превращаются в талисманы и амулеты. Позднее эти знания, как и дар дистанционного видения, приобрели в жизни Морриган первостепенное значение.

Как правило, большинство дальновидящих обнаруживают свой талант еще в детстве и делятся этой тайной с родителями, братом, сестрой иди близким другом. Морриган этого не сделала. Она холила, лелеяла и оттачивала свою способность, но держала ее в глубокой тайне от окружающих и отнюдь не собиралась признаваться кому бы то ни было и уж тем более младшей сестре.

А потом умерла мать. В первую годовщину со дня ее смерти Морриган вдруг произнесла: «Минналуш, я хочу открыть тебе один секрет». Она бы ни за что не пошла на это, если бы не горевала так сильно. Морриган ожидала, что сестра поднимет ее на смех, но неожиданно обрела поддержку и понимание.

До того дня сестры держались словно чужие. Они завидовали друг дружке и имели очень мало общего. Минналуш всегда была интеллектуалкой, Морриган — спортсменкой. Девушки воспитывались в разных школах-интернатах и виделись довольно редко. В тот вечер, когда из сада в дом проникал запах любимых роз матери, а пение скрипки будоражило память, вызывая детские воспоминания, между сестрами состоялся откровенный разговор — первый за все время. И тут они сделали открытие: оказывается, несмотря на все различия, их обеих влекут магия и мистика. Две сестры с разных концов двигались к одной цели, находились на одной и той же тропе. Избранный ими путь с годами трансформировался в необычайно смелый проект.

Проект — или «игра», как они его называли, дабы смягчить определение, — постепенно стал главным занятием обеих женщин, движущей силой в их жизни. Чтобы скрепить свое соглашение, Морриган и Минналуш сделали иероглифическую монаду Джона Ди своим персональным знаком, который служил превосходным символом игры.

Юношеское соперничество было забыто. Сестры вкладывали в игру свои особые таланты: Минналуш — блестящий ум и гениальные творческие способности, Морриган — глубокие знания в сфере оккультизма. Со временем пригодился и ее дар дальновидения.

Венцом совместных стремлений сестер Монк была мировая душа, «анима мунди» — ослепительное озарение, после которого им откроются великие тайны Вселенной. Для этого они и решили построить дом миллиона дверей.

В ходе своих исследований Минналуш познакомилась с работами таких мастеров памяти, как Джордано Бруно, Джулио Камилло, Раймонд Луллий. Изобретательность, эрудиция и таинственная оккультная философия, составлявшие основу их систем памяти, заворожили Минналуш. Если человеческое сознание является блеклым отражением божественного разума, то эти люди действительно приблизились к священному откровению. Сестры прилагали все усилия, чтобы добиться такого же состояния духа.

За двадцать два года им удалось возвести дворец памяти, подобного которому не существовало в истории. Архитектором была Минналуш, она же собирала информацию. Ее математические способности играли ключевую роль в конструкции системы. Морриган, в свою очередь, использовала магию. Руководствуясь строгими принципами чародейства, она превращала образы во дворце в мощные талисманы.

Кирпичик за кирпичиком, дверь за дверью, предмет за предметом сестры создавали информационную систему, заключенную в оболочку бело-серого мозгового вещества, — систему столь же огромную, как Вселенная, и глубокую, как человеческий дух. Они назвали ее «Ключ Прометея».

Но затем все пошло вкривь и вкось.

ГЛАВА 35

— Робби… — задумчиво произнесла Минналуш и умолкла.

Наконец-то добрались до главного, подумал Габриель.

— Нам не следовало принимать его в игру.

— Вы специально его выбрали.

Габриель знал, что его голос звучит резко, но ничего не мог с собой поделать. Роберт оказался для сестер легкой добычей. Несомненно, юноша, ослепленный их очарованием, быстро попался на удочку…

— Габриель, пойми, мы не соблазняли его, — взволнованно проговорила Минналуш. — В отличие от тебя Робби уже был на пути познания.

— Вы же знали, что задача ему не по силам, что он не дойдет до цели.

Минналуш энергично замотала головой.

— Совсем не важно, дойдешь ли ты до цели. Участвовать в игре — все равно что наносить удары по гранитной глыбе размером с Вселенную, высекать искры божественного огня. Узреть чудесные искры — само по себе большая награда. Робби все отлично понимал. Он сознавал, что никогда не достигнет того уровня мастерства, которым владеем я и Морриган, но…

— Что «но»?

— Примерно через год после того, как Робби начал изучать «Искусство», к Морриган пришло прозрение, — Минналуш говорила с трудом, — и она изменила ход игры. Морриган решила использовать свой дар дальновидения и постепенно переносить фрагменты дворца памяти из своего разума в разум Робби. Таким образом, то, на что в обычных обстоятельствах потребовались бы годы, он мог постичь за считанные минуты. С каждым сеансом переноса объем его памяти увеличивался в геометрической прогрессии, каждый раз он совершал гигантский прыжок вперед.

— Расчет сработал?

— Сперва все шло блестяще, хотя мы немного побаивались. Трансформация — это не еда на скорую руку, ее не закинешь в рот, как чипсы. — Минналуш едва заметно усмехнулась. — Если бы мы сразу перебросили содержимое дворца в сознание Роберта, то попросту убили бы его; мозг Робби рассыпался бы грудой щебня. Со своей стороны он тоже должен был предпринимать определенные усилия. Морриган передавала небольшие фрагменты информации — всего по несколько комнат за раз, а порядок мест и порядок вещей Роберту предстояло усвоить самостоятельно. То есть ему самому приходилось заполнять пробелы, соединять узловые точки. Как я уже сказала, поначалу план отлично работал, процесс развивался одновременно изнутри и снаружи. Объем передаваемых данных постоянно возрастал, за один сеанс в сознание Робби перекачивалось все больше информации. Память Роберта превратилась в фантастически мощный инструмент.

— А потом?

— Нагрузка стала чересчур большой, Робби уже не справлялся. Его мозг продолжал впитывать информацию, как губка, но волокна этой губки начали распадаться. Все признаки были налицо. Во-первых, у него началась страшная бессонница, а когда он все же засыпал, его мучили отвратительные кошмары.

— Почему он не вышел из игры?

— Робби превратился в наркомана. Несмотря на отрицательные побочные действия, он испытывал невероятный кайф и жаждал острых ощущений все сильнее.

— Как ты могла такое допустить? Тебя не беспокоило его состояние?

— Конечно, беспокоило. Я попросила Морриган притормозить закачку, но она втайне от меня ускорила ее. Роберт был только «за». Понимая, что я не одобрю происходящее, они сговорились держать все в секрете.

— Однако ситуация вышла из-под контроля…

— Просто катастрофически. Но, Габриель, честное слово, до самого последнего времени я не подозревала, насколько это серьезно. Да, я знала, что у Робби проблемы, однако думала, что он сомневается насчет своего дальнейшего участия в игре. Меня всегда тревожило, что у него нет достаточной психологической закалки, необходимой для оттачивания «Искусства памяти». Я также сознавала, что, если мы замедлим перенос данных, Роберт может разочароваться и все бросить. Поверь, я даже не догадывалась, что процесс ускорился и Робби получает все большие «дозы».

Роберт исчез, когда я улетела по делам в Гану. Вернувшись и обнаружив, что его нет, я поверила Морриган — та сказала, что Робби решил выйти из игры. Я жутко расстроилась, что он сбежал вот так, не попрощавшись, но каких-либо подозрений у меня не возникло. Робби имел привычку просто испаряться, если его что-то не устраивало, это признавал даже его отец. Я безоговорочно поверила в объяснения Морриган.

— Что произошло на самом деле?

Некоторое время Минналуш молчала, а когда заговорила вновь, ее голос был чуть слышен.

— Морриган решила привести Робби в Портал — вещь абсолютно недопустимая. Роберт был инициатом первого уровня, стихии Воздуха, он изучил лишь основы и еще не достиг уровня зелатора. Только зелаторам позволено приближаться к стихии Огня. Взяв его с собой в Портал, Морриган нарушила правила, и для Робби это обернулось трагедией. Его мозг получил чудовищную перегрузку и не выдержал.

— С ним случился инсульт.

— Да, похоже.

— Но умер он не от этого.

— О господи…

Минналуш с такой силой стиснула простыню, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Он утонул. Каким образом он оказался в бассейне?

— Робби любил воду. Мы выяснили, что его разум наиболее восприимчив во время плавания, особенно по ночам. Не знаю, в чем причина — может быть, в ритмичности движения или темном цвете воды, но это помогало сознанию Робби открыться навстречу информации, которую передавала Морриган.

— Значит, она вошла в контакт с ним, когда он плавал в бассейне, и перегрузила его мозг. Все равно не понимаю, зачем ей понадобилось топить Роберта? Он ведь был еще жив.

— Перегрузка получилась ненамеренно, Габриель, я в этом точно уверена. Морриган не хотела навредить Робби, но ошиблась в расчетах. Она слишком форсировала события. Когда произошел инсульт, она до смерти перепугалась, что я обо всем узнаю и прекращу игру.

— Ты хочешь сказать, она утопила беднягу только ради того, чтобы скрыть его инсульт и чтобы ты не бросила строить дворец?

— Да.

— А куда она дела труп?

— Закопала. Где — не говорит.

Габриель в ужасе уставился на Минналуш.

— Когда ты все это выяснила?

— Сегодня. Морриган опьянела, и у нее развязался язык.

— Ни разу не видел, чтобы Морриган выпила больше одного бокала вина.

— Даже один бокал вина может ударить в голову, если туда кое-что добавить. Морриган не единственная, кто умеет смешивать напитки.

Габриель немного помолчал, а затем наклонился вперед и зажег настольную лампу. Он хотел ясно видеть лицо Минналуш.

— Мне известно, что в твой день рождения вы меня опоили.

— Это Морриган настояла, — произнесла Минналуш, не поднимая глаз. — Видишь ли, когда она шарила в твоей квартире, ей на глаза попалось пропавшее фото Робби. Примерно в то же время мы поняли, что ты взломал наш компьютер. Найдя фотографию, Морриган страшно разволновалась. Тогда я не сообразила почему, но сейчас понимаю: она догадалась, что у тебя есть подозрения насчет смерти Робби. Морриган и раньше пыталась сканировать тебя, но ты всякий раз ставил защиту, поэтому и потребовалось зелье. Ей нужно было выпытать, что именно тебе известно об убийстве. А я… я просто хотела узнать, почему ты заинтересовался дневником.

Габриель взглянул на ее точеный профиль — камею изумительной красоты.

— Я влюбился в тебя, читая дневник.

— Да.

Минналуш улыбнулась и поцеловала его ладонь.

— Твой день рождения… Я плохо помню, что происходило. Мы действительно… — Он замялся, внезапно почувствовав себя глупо. — Мы занимались любовью? Морриган тоже участвовала?

Слова посыпались скороговоркой. Минналуш залилась краской.

— Габриель…

Пронзительно зазвонил телефон, от резкого звука у Габриеля екнуло сердце. Он снял трубку.

— Позови Минналуш, — раздался спокойный, бархатистый голос.

Габриель мысленно представил прекрасное лицо с высокими скулами, иссиня-черные волосы, глаза небесной синевы.

— Морриган…

— Позови мою сестру, Габриель.

Он молча передал трубку Минналуш, которая уже протянула руку.

Разговор вышел коротким. Минналуш произнесла всего три слова. Сначала: «Да», и через несколько мгновений: «Скоро буду».

Она медленно положила трубку и посмотрела на Габриеля.

— Мне пора.

— Нет. — Он беспокойно вскочил. — Это опасно.

— Габриель, я не собираюсь прятаться. И не забывай, ментальные удары на меня не действуют.

Он немного расслабился. Должно быть, она права. Архитектор дворца памяти не может пострадать от перегрузки мозга данными, которые сам же и создал. И все же…

— Морриган хочет поговорить со мной.

— Поговорить? — гневно воскликнул Габриель. — О чем? Она убийца! На ее совести смерть трех человек, в том числе моего лучшего друга. Она должна ответить перед судом!

— Предлагаешь сдать Морриган полиции? Ты что, всерьез думаешь, там поверят в твой рассказ о дворцах памяти и переносе информации? И где же труп Робби? Забудь о правосудии, Габриель. Я лишь хочу, чтобы Морриган прекратила мучить тебя, и попробую отговорить ее от вовлечения в игру нового участника. Она уже подыскивает тебе замену. — Минналуш умолкла, в ее глазах мелькнуло отчаяние. — Морриган думает, что Бог наделил ее даром дальновидения именно для того, чтобы вводить ищущих познания во дворец памяти путем переноса информации из разума в разум. Она помешалась на этой мысли.

— А если она не прислушается к твоим доводам?

— Должна прислушаться. Иначе…

— Иначе что?

— Ничего. — Минналуш покачала головой и выскользнула из постели, сбросив простыню. — Морриган хочет поговорить, а это уже хороший знак.

Она подняла с пола свои вещи, натянула джинсы, черный облегающий свитер и тряхнула пышными волосами. Несмотря на современную одежду, Минналуш сейчас, как никогда, напоминала героиню полотен прерафаэлитов или произведений Россетти. Молочная кожа, огненно-рыжая шевелюра — загадочная, чувственная, пленительная красота. Минналуш что-то достала из кармана джинсов.

— Вот, возьми. Это твое.

Она протянула Габриелю медальон. Металл холодил ему ладонь.

— Помнишь, ты сказал, что до конца жизни будешь дорожить им?

— Помню.

Он заметил, что серебряная цепочка по-прежнему разорвана. Наутро после дня рождения Минналуш Габриель сорвал медальон с шеи и швырнул на пол. С того рокового дня все покатилось к черту…

Его охватил внезапный страх.

— Минналуш, не ходи, не надо. Морриган опасна.

— Она не причинит мне вреда.

— Я все равно за тебя боюсь.

— Габриель, моя сестра больна, но я не могу возненавидеть ее… Вы с ней так похожи. Дар дальновидения делает вас не такими, как все. Глядя на вас обоих, я вижу будущее.

— Останься со мной, прошу тебя, останься.

— Шшш.

Минналуш закрыла рот Габриеля поцелуем.

Он воспротивился, но через мгновение обнял ее за плечи и прижал к себе, страстно желая остановить время, замереть, навсегда удержать в объятиях теплую, податливую плоть. И все-таки, даже целуя Минналуш, Габриель ощущал одиночество…

Он отстранился, взял ее лицо в свои ладони и посмотрел в прекрасные миндалевидные глаза. Что скрывается в их изумрудной глубине? Чувства, образы, миры, о которых он может только догадываться. Он любит Минналуш. Он прочел дневник и окунулся в самые сокровенные ее мысли, но даже если проживет с ней бок о бок до самой смерти, она все равно останется загадкой, непостижимой тайной. Ее дух витает в недосягаемых высях…

— Береги себя.

— Хорошо, — кивнула Минналуш. — Оставайся у телефона.

Она двинулась к выходу. Габриель проводил ее взглядом.

— Минналуш…

Она нерешительно остановилась.

— Посмотри на меня.

Минналуш медленно обернулась.

— Я тебя люблю.

Ее лицо озарилось такой очаровательной улыбкой, что у Габриеля сладко заныло сердце. Он знал, что запомнит этот миг навсегда. Ночь за окном, свет настольной лампы, отбрасывающий тени, и женщина у дверей, бледным лицом и светящимися волосами напоминающая ангела.

— Я тоже тебя люблю.

Сверкнув улыбкой, она исчезла.

* * *

Телефон настойчиво звонил. Габриель проснулся и рывком вскочил. За окном уже рассвело, но небо затянули унылые серые тучи. Сколько он проспал? Габриель сгреб трубку и крикнул:

— Минналуш?

Сперва на другом конце было тихо, затем в трубке послышался голос Фрэнки:

— Нет, это я, и, похоже, мы можем больше не тревожиться из-за этой сучки.

Габриель уже открыл рот, чтобы возмутиться, но тут до него дошло: Фрэнки не знает о том, что произошло сегодняшней ночью, и до сих пор считает Минналуш убийцей. Он приподнялся на локте и постарался сосредоточиться.

— В каком смысле?

— Она мертва.

Габриель ошеломленно выдохнул. У него закружилась голова, острая боль пронзила грудь. Он попытался что-то сказать, но язык не слушался.

— Да, — торжествующе продолжала Фрэнки. — Я прямо-таки глазам не поверила, когда открыла газету. Можешь сам убедиться, статья напечатана в утреннем выпуске «Ивнинг стандард». Как пишут, она упала с лестницы у себя дома и свернула шею. Справедливое возмездие, правда? Габриель, ты меня слышишь?

Он не стал терять время на одевание, быстро накинул пальто и сунул в ботинки босые ноги. Руки так сильно тряслись, что он никак не мог завязать шнурки и в конце концов просто запихал их за отвороты ботинок. Габриель помчался по лестнице, безмолвно повторяя лишь одно слово: Нет! Нет! Нет! Может, Фрэнки ошиблась и Минналуш только ранена. Нет. Нет…

Мальчишка-продавец в газетном киоске вытаращил глаза, когда Габриель схватил газету, бросил на прилавок пятифунтовую купюру и умчался, не дожидаясь сдачи.

Он нашел то, что искал, на двенадцатой странице в разделе «Городские новости». Коротенькая статья состояла всего из двух абзацев:

36-летняя Минналуш Монк трагически погибла сегодня рано утром у себя дома в Челси. Причина смерти — нарушение дыхательной функции и перелом шейных позвонков вследствие падения с лестницы. Мисс Монк была широко известна своей благотворительной деятельностью. Несчастный случай произошел на глазах ее старшей сестры Морриган Монк, любительницы экстремальных видов спорта. В настоящее время Морриган Монк находится в состоянии шока, врачи оказывают ей медицинскую помощь.

Каждый день в Британии происходит около тысячи падений с различных видов лестниц. Три-четыре из них заканчиваются летальным исходом. Причины падений самые разнообразные, но главные среди них — плохое зрение, недостаточное освещение или употребление спиртных напитков.

ГЛАВА 36

С серого неба временами сыпал дождь. Габриеля била крупная дрожь, лицо саднило от холода. Он простоял на углу почти час, но о том, чтобы уйти, даже не думал. Все его внимание было приковано к большому дому из красного кирпича на другой стороне улицы.

Было пять часов вечера, над городом уже сгустились сумерки. В окнах почти всех соседских домов зажегся свет, только Монк-хаус был погружен во тьму. Голубые хризантемы в больших кадках на крыльце поникли, словно за ними некому было ухаживать. На широких ступенях, всегда чисто выметенных, скопились сухие листья и грязь. Между резными решетками полуоткрытых кованых ворот застряла обертка от шоколада. Дом выглядел опустевшим. Габриель, однако, знал, что это не так. Он чувствовал, что внутри кто-то есть, чувствовал ее присутствие.

Жестокий холод усиливался. Руки и ноги Габриеля, непроизвольно боровшегося с дрожью, начало сводить судорогой. Несколько капель дождя упало ему на лицо, ветер трепал шарф.

Габриель подул на замерзшие ладони, быстро пересек улицу и настежь распахнул ворота. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, он взбежал на крыльцо и не раздумывая нажал кнопку звонка.

Никто не ответил.

Тяжелые бархатные шторы в окне нижнего этажа были раздвинуты, его закрывали лишь старомодные тюлевые занавески. Через щель посередине виднелась комната, а в глубине коридора — элегантный изгиб лестницы.

На Габриеля нахлынули воспоминания. Его первый легальный визит в Монк-хаус… Он стоял у подножия лестницы, восхищаясь изящной работой. Рядом с ним — очаровательная Минналуш в легком летнем платье. Тогда она еще сказала: «Обожаю лестницы. Наверное, я не смогла бы обходиться без лестницы в доме. Мне кажется, это непременный домашний атрибут всякого, кто стремится прожить интересную жизнь».

На мгновение Габриель зажмурился. Боль воспоминания пронзила его с такой силой, что он невольно приложил ладонь к груди. Перед его мысленным взором встал другой образ: женщина падает с лестницы, пальцы, словно бледные лепестки, беспомощно хватаются за перила, но тщетно, она продолжает падать, катиться вниз — мелькают руки, ноги, рыжие волосы, белая шея изогнута под нелепым углом…

Габриель раскрыл глаза и прерывисто задышал. Отвернулся от окна, вновь нажал на кнопку звонка и удерживал ее целых пять секунд.

Тишина. Никого. Может быть, он ошибся и она все-таки уехала…

Боковым зрением Габриель уловил тень движения и резко повернул голову. Она сдвинула тюлевую занавеску в сторону и теперь стояла на фоне темного окна, будто картина в идеальной раме. Бледное лицо, платье, руки; волосы черной лентой спадают на плечо.

Она безучастно смотрела на него из-за стекла.

— Морриган, открой! — крикнул Габриель погромче, чтобы она услышала.

Она едва заметно качнула головой.

— Открой. Мне нужно поговорить с тобой.

Никакой реакции. Под глазами Морриган лежали темные круги. Она стояла неподвижно, как восковая фигура в музее.

— Будь ты проклята!

Гнев вскипел и забурлил в Габриеле, как едкая кислота.

Она прижала руку к стеклу. Ладонь — словно белый мотылек. Этот жест еще больше усилил сходство с картиной. Что он означает? Остановись? Дальше нельзя?

Морриган что-то проговорила. Сперва Габриель не понял, но потом разобрал движения губ: «Несчастный случай. Это был несчастный случай».

— Не верю!

«Я не тронула ее и пальцем».

— Лжешь!

Она безразлично пожала плечами — мол, мне все равно.

— Это еще не конец. — Не уверенный, что она его расслышала, Габриель крикнул громче: — Это еще не конец!

Что-то ткнуло его: предупреждение, посланное ее разумом, недвусмысленная угроза. Удар получился почти физический — изумленный Габриель пошатнулся и чуть не упал.

Чтобы сохранить равновесие, он оперся рукой о стену. Морриган как будто дотянулась до него через стекло и со всей силы толкнула в грудь. Ничего подобного он раньше не испытывал.

«Не провоцируй меня», — медленно и отчетливо выговорила она, глядя на него темными, бездонными колодцами глаз, и отвернулась от окна. На секунду мелькнул ее профиль, профиль богини-охотницы. Морриган задернула шторы, и дом опять погрузился в безмолвие.

ГЛАВА 37

Лондон был в плену жестокого мороза. Декабрь выдался самым холодным за последние четверть века. Люди, вынужденные ходить по магазинам, раздраженно сновали по улицам, ни на кого не глядя. Витрины были украшены искусственным снегом и мишурой. Рождественские гимны, доносившиеся из скрытых динамиков, повторялись с одуряющей частотой. Габриель никогда не любил Рождество, но в этом году искусственно создаваемое веселье граничило с абсурдом. За шумной суетой и радостью новогодних праздников, сладкими пирожками с начинкой и румяными Санта-Клаусами пряталась ледяная, тоскливая тьма. Габриель был далек от всего этого; он жил с холодным сердцем и холодным разумом.

…Во мраке ночи она приходит к нему. Стоит рядом с его постелью и смотрит на него. Рыжие волосы — облако света, гладкие плечи светятся молочным сиянием. Она подносит ладонь ко рту, затем облизывает палец и проводит им между обнаженных ног.

От возбуждения у него на коже выступает пот. Он хватает ее и бросает на кровать с такой силой, что она вскрикивает. Когда он входит в нее, она откидывает назад голову и закрывает глаза. Он слышит, как кровь — бурная и горячая — пульсирует в ее венах. Он кладет руку ей на грудь, чтобы ощутить ровное биение сердца, но она вдруг превращается в призрака, ее тело тает, растворяется и ускользает. Только что он держан в объятиях живую женщину из плоти и крови, и вот — невероятно! — она исчезает. Женщина-видение. Женщина-греза, сотканная из страстного желания, тоски и воспоминаний.

Дни проходили, но для Габриеля время потеряло значение. Он не садился за компьютер, почти не отвечал на звонки.

Минналуш… Я только что нашел тебя и сразу потерял. Как же так?..

* * *

В канун Нового года выпал свежий снег.

Габриель наблюдал за белыми хлопьями, кружащимися в темноте. Улицы обезлюдели. Трескучий мороз разогнал по домам даже самых рьяных гуляк.

Габриель бросил взгляд на книгу, которую держал в руках. Он пробовал читать, но черные значки букв не желали складываться в слова. Вздохнув, он закрыл и отложил книгу в сторону.

Ветер швырнул в оконное стекло горсть снега. Холодильник издал негромкий усталый звук. Неоновая вывеска на другой стороне улицы безмолвно мигала, отбрасывая отблески на стену и письменный стол. Габриель уже несколько недель не подходил к столу, и на крышке закрытого ноутбука вырос слой пыли. Когда он в последний раз включал компьютер? Забыл…

Габриель секунду поколебался, затем встал с кресла. Защелки на крышке двигались туго. Он включил питание и подождал, пока загрузится операционная система.

Снегопад за окном все усиливался. Падающие с неба хлопья слились в белую массу, плотную, глухую.

Тишина. Кажется, будто ты один в целом мире.

Дисплей мигнул, на синем фоне появились иконки программ. Габриель механически навел курсор на значок электронного почтового ящика и щелкнул мышкой. В папке «Входящие сообщения» скопилось девяносто семь непрочитанных сообщений. Он без интереса начал прокручивать список. Некоторых отправителей он знал, другие имена были ему неизвестны — скорее всего, потенциальные клиенты. Не открывая писем, Габриель просто перемещался вниз по списку и вдруг… У него перехватило дыхание, в крови забурлил адреналин. Горящими глазами он уставился на экран.

Письмо было написано три недели назад. В поле «Тема» ничего не значилось. Адрес отправителя — [e-mail].

Любимый!

На это письмо я установила отсрочку по времени. Если посчастливится, ты никогда его не получишь, потому что я успею отменить отправку. Если же все пойдет плохо, письмо вместе с вложением придет к тебе в назначенный день. Раз ты читаешь эти строки, значит, я, по всей вероятности, мертва и ты оплакиваешь мою смерть.

Расставшись с тобой, я пошла домой, чтобы поговорить с Морриган. Я надеялась, что смогу уговорить ее не причинять тебе вреда и оставить безумную идею вовлечения в игру новых людей. Увы, Морриган настроена очень решительно. Она угрожает нам, и впервые в жизни мне страшно.

Она не всегда была такой. Где-то в глубине души скрывается другая Морриган — моя отважная сестричка, которая верит в страстную любовь, творчество и красоту. Завтра я попытаюсь снова поговорить с ней и достучаться до той Морриган, которой так глубоко восхищаюсь.

Если у меня ничего не получится… нам предстоит бой.

Морриган обрела невероятную силу. Габриель, ты даже не представляешь, насколько возрос ее дар дистанционного видения, и все благодаря дворцу памяти. Поначалу она могла осуществлять контакт только на уровне человеческого мозга, между своим и чужим разумом, теперь шагнула дальше и может управлять неодушевленными предметами. Сперва я находила это забавным — мне было интересно наблюдать, как она с другого конца комнаты включает и выключает телевизор, микроволновую печку, кофеварку, но кто знает, на что еще она способна…

У нас нет иного выбора, кроме как стереть ее знания. Если мы сделаем так, что Морриган забудет порядок мест и вещей, она заблудится во дворце памяти и будет обречена вечно скитаться по его лабиринтам без всякой надежды найти выход.

Одно из правил магической школы гласит: каждый, кто ищет божественного просвещения, должен получить от своего наставника тайное имя. Не имея наставников, мы с Морриган дали имена друг другу. Я очень надеюсь, что однажды, когда придет время, и ты будешь достаточно подготовлен, я смогу дать сокровенное имя и тебе. Тайное имя Морриган — очень древнее, оно означает «Познание Бога» и одновременно служит паролем для входа в Портал.

Тайное имя обладает огромной силой. Оно привязано к магическим числам и определяет судьбу искателя. Обладатель имени обязан постоянно размышлять над ним, но не должен произносить его вслух. Пока имя сохраняется в тайне, неприкосновенные вибрации обеспечивают мощь его владельца. Имя, произнесенное вслух, теряет силу.

Я открою тебе тайное имя Морриган. Ты войдешь в ее сознание и заставишь произнести его вслух. Когда это произойдет, имя потеряет силу и Морриган забудет порядок мест и вещей. Она заблудится и перестанет быть ведьмой.

Я записала магическую формулу, основанную на фрагментах старых гностических текстов. Ты выучишь ее наизусть и произнесешь вслух. Формула представляет собой мощный магический шифр, который обладает эффектом вируса. Подобно тому как компьютерный вирус поражает программное обеспечение, мое заклинание подействует на внутренний резонанс Морриган, на ее внутренние силы. Оно заставит ее произнести сначала магические числа, связанные с тайным именем, а затем и само имя. Морриган будет сопротивляться, но у нее ничего не выйдет. Мое заклинание победит ее.

Очень важно, чтобы ты озвучил магическую формулу именно в Портале, в других местах дворца она не сработает. Помни, что Морриган уязвима только в пределах Портала.

Я приговариваю свою сестру к вечному блужданию по лабиринтам собственного разума. Не знаю, какую кару уготовят мне небеса, но уверена, что моей просьбе к тебе — моему возлюбленному — нет прощения. Поверь: если бы я обладала даром дальновидения, то проникла бы в сознание Морриган без посторонней помощи. Увы, я не наделена этой способностью. Вся моя надежда только на тебя.

Скорее всего, Морриган сама приведет тебя к Порталу, так же как привела Робби. Но как ты выберешься оттуда? Если заклинание сработает, Морриган навсегда останется в лабиринте. И ты… тоже.

ГЛАВА 38

— Не может быть, — проговорила ошеломленная Фрэнки.

Удерживая клавишу прокрутки, Габриель смотрел на дисплей, где сменялись фрагменты текста.

— Габриель, надеюсь, ты не воспринимаешь эту идею всерьез. У тебя ничего не получится.

— Раз Минналуш сказала, что получится, значит, так и будет.

— Только посмотри — это же сплошная абракадабра. — Фрэнки перевела взгляд на экран. — «Я шлюха и святая. Я жена и девственница». Что за порнография?

— Наоборот, — коротко усмехнулся Габриель. — Как сказано в пояснениях Минналуш, это строчки из гностического трактата, описывающего идеальный разум. А вот это, — он показал на другой абзац, — взято из кумранских свитков и текстов древних мандеев.

— Но в чем тут смысл?

— Не знаю, Фрэнки. Это зашифрованный язык, магическое заклинание.

— И оно заставит Морриган произнести свое тайное имя?

— Да. Сначала его нумерологический код, а затем и само имя.

— Безумие какое-то. — Фрэнки побледнела, будто от приступа тошноты. — Ты должен пройти через весь дворец и отыскать Портал. Потом, если тебе удастся попасть туда, нужно прочесть заклинание. Как ты собираешься это сделать, если Морриган вдруг распахнет дверь в Портал и твой мозг не выдержит?

Габриель ничего не ответил.

— И это еще не все. — Фрэнки пришла в полное отчаяние. — Даже если ты переживешь маленькое приключение в Портале, тебе придется отыскать обратный путь из дворца. Задачка не из легких, если учесть, что разум Морриган к тому времени превратится в суп-пюре.

— Фрэнки, у меня нет выбора.

— Выбор есть всегда.

— Я знаю, почему ты идешь на это. Месть, да? Ты решил отомстить Морриган за смерть Минналуш?

Габриель молчал.

— Месть — худший побудительный мотив.

— Мне подходит.

— Габриель…

— Фрэнки, дело не только в мести. Да, я хочу, чтобы Морриган заплатила за совершённое зло, но все куда сложнее. Морриган неуправляема, и только я способен встать у нее на пути. Конечно, может показаться, что я вдруг уверовал в Бога, но впервые в жизни я понял, что не случайно наделен даром дальновидения. Кто знает, что еще натворит Морриган, если ее не остановить? Она обязательно будет искать новую жертву для своей игры. Я не могу допустить, чтобы еще с кем-то случилась беда.

— Ты заблудишься. Это неизбежно, Габриель. Подумай, пожалуйста, подумай хорошенько, представь ужас вечных блужданий по лабиринтам дворца…

— Этого не произойдет.

— Как ты можешь такое говорить! — вскричала Фрэнки.

— У меня есть секретное оружие.

— Какое? — озадаченно спросила она.

— Ты.

* * *

Они лежали на кровати, крепко держась за руки. Окна были занавешены, дверь закрыта. В комнате царила почти полная тьма.

— Готова?

Пальцы Фрэнки стиснули ладонь Габриеля.

— Да.

— О'кей. Начали.

Габриель закрыл глаза и усилием воли замедлил дыхание, чтобы полностью расслабиться и освободить разум от эмоций. Если он будет напрягаться, то непроизвольно поставит ментальный блок и Фрэнки не сможет войти в его сознание. Сейчас необходимо, чтобы внутренний глаз оставался открытым. Облака, думай про облака. Невесомые, плывущие по небу…

Он почувствовал, как Фрэнки пытается проникнуть в его разум — робко, нерешительно. Ощущения были знакомые — словно повеяло благоуханным летним ветерком. Тренируясь в «Глазе бури», члены группы регулярно сканировали друг друга. Габриель неохотно соглашался на этот вид упражнений, но полного доступа к своему сознанию все равно не давал. Даже с Фрэнки он удерживал определенный барьер.

Но не сейчас. Впервые в жизни Габриель собирается отдать свою жизнь в руки другого человека. Сегодня он отправится в путь не один. Фрэнки станет первой, кто беспрепятственно проникнет в его разум.

Нет, не первой, напомнил он себе. Первой была Морриган. Габриеля передернуло — в памяти всплыла наглая уверенность, с которой Морриган шарила в его сознании тем вечером, когда они отмечали день рождения Минналуш. Тяжелый запах мускуса и красного жасмина окутывает его, словно туман, руки и ноги наливаются тяжестью, в чреслах растет возбуждение — Морриган грубо стимулирует центры удовольствия в мозгу Габриеля, и его единственное желание — отдаться ей полностью…

Он снова вздрогнул и постарался сосредоточиться на мысли о Фрэнки. Фрэнки, чье присутствие неизменно отличалось летней свежестью, прохладой ветерка. Внезапно Габриеля охватило отчаяние — их ментальная связь такая хрупкая. Выдержит ли эта тонкая ниточка?

Должна выдержать, твердо сказал он себе. Фрэнки — его козырь, единственная надежда победить самого безжалостного противника, с которым он когда-либо сталкивался; единственный шанс выбраться из дома миллиона дверей. Фрэнки будет его якорем. Подобно волшебной нити Ариадны, она выведет разум Габриеля из сложнейшего лабиринта. Разумеется, в том случае, если Габриель справится с тем, что Морриган уготовила ему в Портале, и если его аневризма внезапно не лопнет…

Успокойся. Сосредоточься. Сердце опять заколотилось, нужно замедлить дыхание. Габриель попытался расслабить шейные мышцы, затекшие от нервного напряжения.

Последний час он провел, запоминая магическую формулу Минналуш. Он зубрил ее, как школьник перед экзаменом — самым важным экзаменом в жизни. Текст занимал меньше половины страницы, но Габриелю пришлось попотеть; он поразился, насколько поверхностна его память. Умственная нагрузка, которую он испытал, заучивая строчки, заставила его признать свою слабость. Когда под рукой нет мышки, чтобы «кликнуть» на нужный файл, нет значков или других подсказок, все зависит только от внутренней способности усвоить информацию и воспроизвести ее в нужный момент.

Фрэнки полностью вошла в его разум, ее рука в ладони Габриеля не шевелилась, пальцы ослабели. Милая, милая Фрэнки, изящная, элегантная. Он знал: мысль о сопровождении его по дворцу памяти вызывала у нее ужас. Тем не менее, когда Габриель попросил Фрэнки войти вместе с ним во дворец, она без колебаний согласилась. Столь безграничная любовь… Заслуживает ли он ее? Их судьбы, его и Фрэнки, всегда были связаны, и вот теперь им предстоит самое длинное путешествие…

Внутренний глаз Габриеля полностью раскрылся. Пора встретиться с Морриган. Примет ли она его? О да, на этот счет можно не волноваться. Конечно примет. Вероятно, она уже ждет.

В его правой руке покоилась ладонь Фрэнки, левой он сжимал медальон с переплетенными прядями волос: рыжей и черной. Рыжий локон Минналуш… На мгновение Габриеля захлестнула волна скорби, но он приказал себе отринуть печаль. Внутри медальона лежал и второй локон: черный как смоль, черный как вороново крыло…

…Ворон наблюдал за Габриелем, скосив глаз-бусинку. Птица находилась так близко, что он мог протянуть руку и дотронуться до нее.

Несколько секунд ворон сидел, вопросительно наклонив голову, словно раздумывая, как отнестись к непрошеному гостю, потом перенес вес с одной лапы на другую и принялся чистить перья.

Габриель был во дворце памяти, в глубине его лабиринтов.

Он огляделся по сторонам и увидел, что стоит посреди огромного каменного зала. Помещение уже начало разрушаться. Высокие узкие окна были разбиты, хотя ажурный лепной орнамент пока не пострадал. В толстых стенах зияли черные провалы, широкие контрфорсы кое-где осыпались.

По залу разносился звук. Долгий, протяжный, незатихающий вой, звенящий, словно замерзший водопад. Габриель узнал его: звук страдающего разума. Морриган скорбела. Переживала боль утраты, как и он.

Уголком глаза уловив смутное движение, Габриель резко обернулся. Это снова оказался ворон. Хлопая крыльями, птица полетела к раскрытым дверям зала и скрылась из виду. Габриель на секунду замешкался, потом двинулся следом и вышел в каменный коридор. Собственно говоря, это был не коридор, а что-то вроде мезонина с оградой из тонкого черного металла. Габриель положил руку на перила, заглянул за ограждение, и в животе у него похолодело: ствол огромной колонны круто уходил вниз, в головокружительную пропасть. Мезонин, на котором он стоял, был лишь одним из множества. Снизу и сверху виднелись бесчисленные концентрические ярусы. Сумасшедшие спирали галерей и коридоров сбивали с толку, создавали впечатление искаженной перспективы.

И двери, двери повсюду: миллионы дверей, ведущих одна в другую на бесконечное расстояние; таинственная, мистическая повторяемость…

На мгновение его качнуло от визуальной нагрузки. Столько дверей и нет путеводителя. В предыдущие разы Габриель перемещался по дворцу, глядя глазами Роберта Уиттингтона, открывал двери, руководствуясь его знанием порядка мест и вещей. Теперь он уже не использует пси-пространство юноши, а сам путешествует по чужому разуму, холодному и враждебному. Габриель не представлял, где находится и каким образом попасть в Портал.

Впрочем, это не имело значения. Габриель крепко зажмурился, чтобы прогнать галлюцинаторный образ бесчисленных дверей. Не важно. Морриган сама приведет его к Порталу. Он нужен ей именно там, потому что только в этом месте он будет в ее полной власти. Можно двигаться в каком угодно направлении, Морриган его найдет.

Габриель постоял, держась за перила, ожидая в любой момент почувствовать ее появление — резкий запах мускуса и красного жасмина, — но не ощущал ничего, кроме слабого присутствия Фрэнки, едва заметного, как тень на стекле. Выдержит ли эта ниточка?

Он открыл глаза. Примерно в метре от него на перилах сидел ворон, безжалостно сверля гостя крошечным глазом. Может быть, ворон — его проводник и нужно следовать за ним? Габриель подошел ближе, птица беззвучно сорвалась с ограждения и стремительно полетела вниз, вниз, пока перекрестие черных крыльев не исчезло в бездонной тьме.

Значит, придется обойтись без проводника. Габриель выпрямился. Что ж, любое путешествие начинается с первого шага. Он взялся за ручку ближайшей двери.

Сколько же здесь дверей! Можно сойти с ума от одной мысли об их количестве. Габриель перемещался из комнаты в комнату, а звенящий, холодный вой все нарастал. В нем слышались неизбывная печаль и жгучая, ледяная боль.

Казалось, всепоглощающая скорбь действовала разрушающе и в физическом смысле, превращая дворец в нелепые руины заброшенной строительной площадки. Габриель всходил по лестницам, висящим в воздухе, извилистые коридоры упирались в загадочные глухие стены, многие двери вели не в комнаты, а просто в никуда — он делал шаг и понимал, что балансирует на краю головокружительной пустоты. Даже в обычных комнатах пространство было странно искажено: стены и потолки кренились, оконные проемы кособочились, словно в бредовом видении.

Кроме того, Габриеля терзало чувство, будто во дворце чего-то не хватает. Вскоре он догадался: все помещения были абсолютно пусты, за дверями — ни одного предмета, ни одного существа. Куда подевались все магические талисманы, прежде наполнявшие комнаты? Габриель помнил их по своим прошлым посещениям — бабочки, безглазые монахи, окровавленные голубки, огромные мраморные шары, глаза, лишенные ресниц, — миллионы образов, воссозданных с величайшей тщательностью. Теперь же во всех комнатах он находил лишь обломки разбитой каменной кладки. Кое-где кирпичные стены даже не были оштукатурены, как будто строители раньше времени бросили свою работу. Почему?

Ответ пришел к нему быстро. Комнаты выглядели незаконченными, потому что такими и были. Работа остановилась на середине. Дворец возводила Минналуш, но завершить его она не успела, а Морриган не могла действовать без помощи сестры. Морриган страдала не только из-за потери родного человека; бесчисленные загадочные миры, которые она надеялась познать, теперь навсегда для нее закрылись, и осознание этого огнем жгло ее душу.

Вой продолжал нарастать. Мороз подирал по коже от этого безумолчного стона. Габриель приблизился к двери с массивными накладными петлями и богато отделанным замком. Он взялся за ручку, и дверь распахнулась.

Комната оказалась не пуста. Она была большой, очень большой. Полы устилал ковер из опавшей листвы. На оштукатуренных стенах темнели контуры стершихся фресок. Виноградная лоза буйно оплела потолочные балки, со стен свисали побеги вьющейся розы. Посреди комнаты помещалось несколько столов на козлах, загроможденных лотками с рассадой, горшками и садовым инструментом. В воздухе чувствовался сладковатый запах разложения. Вдоль стен тянулись узкие окна, почти полностью скрытые растительностью. Через грязные стекла струился мутноватый зеленый свет.

За плечом Габриеля мелькнула черная тень: вернулась птица. Ворон сделал круг над дальним концом комнаты и уселся на какие-то бугристые предметы, укрытые мешковиной. Из-за тусклого света Габриель со своего места не мог разглядеть, что это такое.

Он нерешительно двинулся вперед, хотя внутренний голос настойчиво подсказывал, что не нужно подходить ближе и смотреть на то, что скрыто под мешковиной. Габриель сделал еще один шаг, и в нем всколыхнулось дурное предчувствие. Нет, не надо.

Он протянул руку, чтобы сбросить похожую на холстину ткань. Ворон пронзительно каркнул и возбужденно захлопал крыльями. Нет, нет!

Вой стал просто оглушительным. Габриель взялся за край мешковины, медленно потянул, на секунду замер, а затем резко сорвал ткань.

Тело Минналуш было покрыто белыми цветами, крупными, похожими на звезды, подобных которым он прежде не видел. Они росли прямо из ее плоти: толстые стебли пробивались из-под кожи, а сами цветки так и светились жизненной силой, каждый лепесток имел идеальную форму. Из глаз Минналуш выросли льдистые белые звезды, уста закрывал искристо-снежный бутон, в рыжих волосах виднелись нежно-зеленые молодые стрелки.

Рядом с ней лежал Роберт, тоже усыпанный цветами, но не белыми, а красными. Огненно-красными, как кровавые цветки горбатого дерева у бассейна в Монк-хаусе… Внезапно Габриель понял, где Морриган зарыла тело.

Он отшатнулся.

— Габриель…

Имя прозвучало как вздох, как шелест ветра в листьях. У него взмокли ладони. Звук шел сзади. Вздох сгустился в шепот.

— Га-бри-ель… — мягкий, протяжный шепот — три слога. — Га-бри-ель…

И воздух наполнился тяжелым ароматом мускуса и красного жасмина.

* * *

Она была одета точно так же, как в их первую встречу. Длинное бархатное платье с облегающими рукавами и лифом, черное и в то же время не черное — роскошная ткань, прошитая сверкающей зеленой ниткой, при каждом движении горела изумрудным отливом. Темный цвет подчеркивал бледность кожи. Низкий вырез, отделанный изящной плиссировкой, полностью обнажал вытатуированную на мягком холмике груди монаду. На шее висела цепочка с кулоном в виде буквы «М».

Капюшон, однако, был откинут и более не скрывал иссиня-черные волосы. В этот раз Морриган не надела маску. Ей нет необходимости скрывать лицо. Они знают друг друга, о да, знают. Игра в прятки закончилась.

— Габриель…

Она подняла руку и поманила его пальцем.

Он отвернулся и вновь перевел взгляд на тела. Перед ним лежал Роберт Уиттингтон, покрытый огненными цветами, и Минналуш, чья кожа, молочно-белая, пронизанная тенями, напоминала алебастр. Под прозрачной бледностью уже появились пятна разложения, но цветы все еще цвели с бесстыдным буйством. Причудливое сочетание плодородия и смерти, фантастический образ, сотворенный разумом Морриган, пожелавшей запечатлеть сестру в памяти…

Завороженный сиянием белоснежных цветов, Габриель нерешительно вытянул руку.

— Не трогай.

Он оглянулся назад. Синие глаза Морриган сверкали, алый рот пламенел.

— Оставь ее. Идем со мной.

Стерва! Габриелем внезапно овладела ярость. Мерзкая стерва, убийца! Он набросился на Морриган. Та едва уловимым движением отступила в сторону, и Габриель ударил… воздух.

На ее лице мелькнула ироническая улыбка. Нелепость, подумал Габриель. Даже если он проткнет Морриган острием тяжелого садового совка, с ней ничего не случится. В этой вселенной, существующей в ее сознании, он бессилен. Только в Портале он сможет свершить возмездие и обратить дворец в руины. Если… выживет.

Габриеля вдруг захлестнуло чувство обреченности. Может быть, лучше остаться здесь, рядом с Минналуш? Все равно ему никогда не выбраться из лабиринта.

— Идем.

Морриган начала терять терпение.

Нет.

— Идем же.

Габриель отшатнулся.

Что-то коснулось его ноги. Он посмотрел вниз.

Пол в комнате заполнили крысы. Огромная шевелящаяся масса. Пищащие, подрагивающие тела, злобные глазки, усы, острые, как лезвия, зубы. Крысы, толкаясь, бегали по его ботинкам, пытались взобраться вверх по джинсам.

Габриель поднял глаза. Морриган исчезла, оставила его наедине с кошмаром.

Их не существует, отчаянно думал он, это лишь мысленный образ, коварный трюк Морриган, в реальности крыс нет. Но в следующее мгновение крыса шлепнулась ему на шею с потолочной балки. Габриель почувствовал, как теплая тушка упала ему на плечо; грызун вцепился когтями в его кожу, пытаясь удержаться, а через секунду вонзил острые желтые зубы в шею. Габриель зашипел от боли, сорвал крысу с плеча и отшвырнул, содрогаясь от омерзения. Он начал пробираться сквозь кишащую массу к двери. Толстые грызуны так и норовили залезть наверх по его ногам, и ему приходилось стряхивать отвратительных животных с ботинок. Дверь. Путь к спасению.

Габриель выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь. Морриган ждала его снаружи.

— Идем.

Он двинулся за ней.

* * *

В просторной квартире на верхнем этаже Фрэнки беспокойно ворочалась на кровати, ее голова металась из стороны в сторону, сердцебиение резко участилось. Фрэнки находилась на границе призрачных миров, ее разум был связан с сознанием мужчины, который лежал рядом, но не ощущал ее присутствия. Связь держалась с трудом; до Фрэнки доходили лишь смутные обрывки образов и чувств. Несколько секунд назад ей передался такой мощный взрыв эмоций, что слабая мысленная ниточка едва не лопнула — сильные помехи, связанные с эмоциональным напряжением, чуть не привели к разрыву контакта.

Стало немного легче, Фрэнки опять вышла на нужную волну…Коридор, посеребренный лунным светом, торопливые шаги. Грациозная тень женщины, летящая вдоль стены, исчезающая за поворотом…

ГЛАВА 39

Габриель следовал за тенью. Морриган двигалась быстро, держась на несколько шагов впереди. Раз или два он почти полностью потерял ее из виду в длинном извилистом коридоре, но тень, вытянутая и темная, неизменно оказывалась сзади. Растягиваясь и сжимаясь, тень скользила по залитой лунным светом стене и указывала ему путь.

Теперь они снова путешествовали по обитаемой части дворца; недостроенный воображением Минналуш участок остался где-то далеко. Комнаты, сквозь которые они проходили, были наполнены таинственными предметами и существами. Человек с головой бабуина бесстрастно смотрел им вслед. Белая лошадь отчаянно ржала, мотая слипшейся от крови гривой. В одной из комнат Габриель с изумлением обнаружил, что ступает по водной глади, а под ней, в глубине, виднеются тысячи затонувших книг. Некоторые из них были закрыты, страницы других медленно шевелились, будто причудливые веера.

Габриель догадывался, что это волшебные талисманы — магические образы, но не представлял, какую информацию они в себе несут. Он шел через залы, наполненные знанием, не вникая в его суть. Этот мир был для него чужим и враждебным.

Он давно потерял счет дверям и комнатам, предметам и образам, которые встретились ему на пути. Это не имело значения, ведь он все равно никогда не сумел бы отыскать путь назад. Главное — достичь Портала. Он не сомневался, что Морриган ведет его именно туда.

Габриель следил за тенью. Морриган двигалась красиво, в каждом упругом шаге сквозила кошачья грация и одновременно скрытая сила. Ее волосы были убраны в высокую прическу, обнажавшую стройную шею. Идеальный профиль. Идеальная красота.

Однако она была еще и воином — сильным, ловким, не теряющим бдительности, готовым вступить в бой. Mhor Rioghain. Великая Королева войны и смерти. Габриелю не по силам тягаться с ней. Даже Минналуш недооценила безжалостность своей сестры.

Зачем Морриган убила Минналуш? Несчастный случай, сказала она. Только ей одной известно, правда ли это. Она знала, что без помощи Минналуш возведение дворца не продолжить, но, может быть, ревность и паранойя ослепили ее в страшный момент смертельной ярости…

Два воина. Минналуш — более гибкая, Морриган — более холодная и жестокая. Минналуш находила удовольствие в умственном единоборстве, ментальном дзюдо, использовала силу соперников против них же самих. Разум Морриган рубил, как самурайский меч. Несколько умелых ударов — и цель поражена с беспощадной точностью. Все четко и однозначно.

В конечном итоге возобладала беспощадность. Или все-таки нет? Если Габриель доберется до Портала и произнесет магическую формулу Минналуш, победа, вполне вероятно, останется за младшей сестрой.

В воздухе стояло знакомое глухое гудение. Габриель узнал этот звук, и трепет пробежал по его позвоночнику.

Морриган остановилась и положила руку на выпуклый камень, вделанный в гладкую стену. Стена отъехала в сторону. Огромное помещение было именно таким, каким он его помнил, каким видел в снах.

Портал. Как часто к нему приходило это видение… Теперь, когда Габриель пришел сюда, им вдруг овладело странное спокойствие.

* * *

Связь была неустойчивой. По временам Фрэнки видела хорошо и ощущала все чувства Габриеля, но затем контакт почти обрывался и до нее доходили только разрозненные фрагменты образов. Когда же он вошел в Портал, ее первое впечатление оказалось подробным и отчетливым, как гравюра. Фрэнки увидела огромный зал и стены из медленно вращающихся концентрических кругов, густо исписанных загадочными значками и символами. Она никогда не бывала в этом месте, но сразу его узнала, ведь Габриель так часто описывал Портал.

Она знала, что эти символы могут сочетаться в бесчисленном количестве комбинаций. Перед ее мысленным взором предстало сердце дворца памяти, генератор, приводящий в движение всю конструкцию. Над массивными круглыми стенами невесомо парил и купался в лучах света высокий потолок.

Фрэнки насчитала тридцать дверей. Они располагались полукругом и выглядели вполне безобидно, однако за одной из них скрывались боль и безумие. Откроешь ее, и поток информации сметет разум, как вода прорывает некрепкую плотину. Фрэнки подумала об аневризме Габриеля, затаившейся где-то в мягкой ткани его мозга, — гранате, готовой взорваться в любую секунду.

Она почувствовала, как его мысли наполняются благоговейным страхом. Страх начал просачиваться и в ее сознание. Фрэнки впитывала его эмоции, как промокательная бумага — чернила, но какая-то часть ее разума оставалась бесстрастной, подобно взгляду стороннего наблюдателя. Куда подевалась Морриган? Нужно обязательно найти ее. Габриель отвлекся; он был полностью поглощен созерцанием Портала и таинственных дверей, за одной из которых прятался ужас.

Габриель смотрел вверх, на высокий потолок. Он повернулся на каблуках, и озаренный светом купол повернулся вместе с ним. У Фрэнки закружилась голова.

Связь опять стала прерываться. Мелькнул крутящийся потолок, затем, как сумасшедшие анимированные картинки, пронеслись искаженные фантасмагорические символы одной из стен. Фрэнки уже ничего не понимала. Где Морриган?

* * *

Какие секреты скрывает этот зал, какую магию? Габриель смотрел на потолок под куполом, залитый неземным сиянием.

— У тебя был шанс понять и постичь. Ты его упустил.

Габриель резко обернулся — он совсем позабыл про Морриган. Та стояла в шаге от него. Ее присутствие стало вдруг ярким и всеподавляющим. Мускус. Красный жасмин. Любопытство. Крайнее возбуждение. Мощные химические реакции, происходящие в ее мозгу, вызывали отклик и в его сознании.

— Печать смерти заложена в нашей ДНК. Она определяет нашу судьбу. Могила — конец пути для каждого из нас, но дворец памяти… О Габриель… Дворец памяти превращает жизненный путь из тяжкого труда в полет на крыльях экстаза. Для того, кто изведал восторг путешествия по дворцу, обычная жизнь — увядший цветок.

Какой-то частью разума Габриель осознал: Морриган отчаянно надеется, что он оценит великолепие ее творения. Он указал на гигантские стены, исписанные символами:

— Это стоит того, чтобы убивать?

— Разве превращение в мага не стоит любой цены?

Морриган положила руку ему на плечо и придвинулась почти вплотную. Габриель почувствовал ее тепло. Тело помимо воли бесстыдно реагировало на близость женщины. Жаркое бедро, мягкие округлости грудей, бархатистая кожа, бледность которой подчеркивается лиловым пятном монады, похожим на след грубого поцелуя. Желание коснуться этого невероятно эротичного места сводило Габриеля с ума.

— Нет. — Он попытался отстраниться. — Минналуш…

— Минналуш? — Морриган как будто услышала иностранное слово и заинтересовалась его значением. Она еще крепче сжала руку на плече Габриеля. — Минналуш всегда не хватало смелости. Но мы с тобой одинаковы: нас влечет все опасное, мы стремимся к риску.

«Нас влечет все опасное». Морриган хорошо понимала его натуру. Риск возбуждал Габриеля, как ничто иное. Как правило, в его жизни риск оправдывался щедрым вознаграждением. Но если он просчитается в этот раз…

Габриель взглянул в сапфировые глаза Морриган и понял, что смотрит в лицо смерти.

За ее спиной виднелись двери. Одна из них — крышка ящика Пандоры. Если ящик откроется, ему, скорее всего, не выжить под натиском информации. Он отогнал от себя эту мысль. Пришло время действовать.

Габриель медленно положил ладонь на грудь Морриган. Ее кожа оказалась нежнее пуха, как он себе и представлял. Другой рукой он обнял ее за шею, привлек к себе и распустил ей волосы — они рассыпались по плечам темным облаком. Когда Габриель коснулся ее губ, Морриган не закрыла глаза. Синие колодцы в обрамлении чернильных ресниц смотрели прямо на него. Ее взор был непроницаем.

— Ты сумасшедшая.

Габриель сжал в кулаке прядь волос.

— Знаю. — По телу Морриган пробежала волна удовольствия. — Это возбуждает, правда?

Губу обожгло огнем, во рту появился солоноватый вкус крови. Морриган его укусила!

Габриель стиснул ее мягкую грудь, зная, что причиняет боль. Однако губы Морриган расслабились, и он ощутил, как двигается ее язык. Она сладко выдохнула:

— Габриель. — Его имя прозвучало как заклинание. — Габриель…

Заклинание. Магическая формула. У него тоже есть магическая формула. Пора произнести ее вслух.

Одной рукой Габриель взял Морриган за талию, другой — за плечо и привлек к себе еще ближе. Она не сопротивлялась и томным движением роскошных ресниц впервые смежила веки. Ее тело было мягким и податливым, но где-то внутри глухо вибрировало возбуждение. Уста раскрылись в медленной улыбке.

Габриель напряг всю свою волю. Сосредоточься. Пришло время вспомнить. Вспомнить…

Я вошла в Дом Воздуха и Огня,

И взору открылся тайный Портал.

Я узрела повелителей темного замка.

Кусочки текста в памяти Габриеля складывались в единое целое. Магическая формула Минналуш.

И воинов погребенных

В черных могилах.

Имя мне…

Морриган распахнула глаза. Габриель ощутил, как ее сознание тревожно вздрогнуло. НЕТ!

Он встряхнул ее за плечо.

— Назови свое имя, Морриган!

Она замотала головой.

— Говори!

— Двадцать два, — стоном слетело с ее губ. — Мое имя… двадцать два.

Шепни свое имя

В мое призрачное ухо

И начертай свои тайны

На листе моей души.

Я шлюха и святая,

Я жена и девственница,

Имя мне…

Морриган вскинула руку, и на щеке Габриеля заалели огненные дорожки, оставленные ее острыми ногтями. Не раздумывая, он ударил ее по лицу и швырнул к стене. Морриган взвыла от боли.

— Имя!

Он еще никогда не видел такой ненависти в глазах другого человека. Морриган пыталась бороться с принуждением. Он видел, как натянулись жилы у нее на шее. Слова вырвались наружу помимо воли Морриган.

— Семь… Мое имя — семь…

Почти все. Еще несколько строк…

Словно крапчатый волк,

Буду бежать подле тебя.

Словно черный как сажа ворон,

Буду кружить над землей.

Морриган сотрясалась в злых беззвучных рыданиях. На ее щеках блестели серебристые дорожки слез. Она безвольно обмякла в объятиях Габриеля и, когда он ее отпустил, упала на колени. Морриган сидела, низко опустив голову; черные волосы рассыпались по плечам, отчего стала видна задняя часть шеи, нежная и уязвимая. Габриель наклонился, взял ее за подбородок и заставил поднять голову. Морриган посмотрела на него потухшим взглядом.

— Умоляю, Габриель, не делай этого. Еще не поздно. Ты еще можешь взять меня за руку, и мы пройдем этот путь вместе. Забудь… ее… Ты ведь любил и меня… Помнишь?

Глядя в синие океаны ее глаз, Габриель начал прокручивать в памяти воспоминания о лете, которое они провели вместе. Морриган раскраснелась от удовольствия, на устах цветет обворожительная улыбка, она и Габриель танцуют на дне рождения Минналуш… Морриган сидит в плетеном кресле, смежив веки, и слушает музыку… Морриган работает в саду — платье задралось выше колен, подмышками — темные пятна пота, тонкая блузка льнет к влажной груди; она тихонько напевает себе под нос, она счастлива…

И вот совсем другой образ: Морриган стоит у окна, словно портрет в раме, в ее глазах — пустота, за спиной — изгиб кованой лестницы…

Габриель отступил прочь от женщины, сидящей у его ног. Последние строчки заклинания Минналуш отпечатались в его сознании. Губы Морриган раскрылись, блеснули жемчужные зубы и влажный алый язык. Глаза — бездонный космос, волосы — черные водоросли…

Молчанье — обет мой.

Губы мои мертвы навсегда.

Но имя мое,

Тайное и совершенное имя мое…

Лицо Морриган исказилось в болезненном оскале:

— Мое имя — Ел-да-а-га-а…

* * *

Все было кончено. Габриель на мгновение зажмурился, а в следующую секунду Морриган закричала, и в его мозг точно вонзилась стальная игла. Одна из дверей распахнулась, и оттуда с отвратительным ревом хлынул смертоносный поток информации. Габриеля сбило с ног, будто спичку на пути урагана.

Он чувствовал себя пылинкой в центре слепящей бури, его несло вперед с такой невообразимой силой и скоростью, что все предметы вокруг слились в один фантасмагорический пейзаж — хаотичный, нестройный, похожий на кинопленку, смонтированную безумным режиссером.

В визуальном хаосе мелькали тысячи образов, и прекрасных, и отталкивающих. Перед взором Габриеля пронеслась женская фигура, вокруг которой обвился змей, вслед за ней — мальчик в развевающихся одеждах — отрок прижимал к груди книгу, а к губам — палец, словно призывал к молчанию. Младенец с разверстой грудью держал в ладонях собственное пульсирующее сердце. Габриель протянул руки к ребенку, но образ мгновенно исчез, и он увидел, что балансирует на краю пропасти, а внизу — толстый слой льда, под которым лежит целый город. Слышались жалобные крики ангелов. С неба падали птицы, у них были сломаны клювы и перебиты крылья…

Контролируй поток информации! Блокируйся! Защитные барьеры мозга рушились. Глаза вылезали из орбит, тело разрывалось на части под напором сенсорной перегрузки, а образы продолжали заполнять разум. Череп Габриеля гудел от напряжения. Посреди нарастающего безумия он опять увидел ворона. Птица вдруг обрела огромные размеры, но ее тут же унесло мощным вихрем.

…Теперь Габриель находился внутри большого многоярусного помещения, спиралью уходящего во мрак. Не успел он как следует разглядеть лабиринт, как уже начал стремительно падать вниз, по стволу вертикальной шахты, навстречу непроглядной тьме.

Двери — миллионы дверей — мелькали на периферии зрения. Его разум отчаянно искал хоть какую-нибудь опору, якорь, все, что угодно, лишь бы сохранить психику. Фрэнки. Габриель чувствовал ее робкие попытки пробиться к нему, но связь была такой хрупкой, такой ненадежной, словно его пальцы хватались за скользкое стекло. Господи, он больше не выдержит, больше не сможет…

Тишина. Безмолвие громадного космоса. И… голос Морриган.

— Габриель… — обреченный стон. — Я не могу найти выход… — Шепот пронесся по длинным коридорам, отражаясь от крутых каменных стен, эхо за эхом. — Выход… выход… выход… Габриель, не оставляй меня здесь…

ГЛАВА 40

Первым ощущением стал запах, характерный запах дезинфицирующего средства. Потом всплыл зеленый сумрак больничной палаты. Что-то негромко стучало по подоконнику. Дождь?

К его телу были прикреплены датчики, из вены на руке торчала игла с трубкой. Габриель дотронулся рукой до головы, и пальцы нащупали шершавую марлевую повязку.

Он медленно обвел взглядом комнату. Тумбочка с пластиковым покрытием, такой же шкафчик. Кресло, а на нем — смятое и отброшенное в сторону одеяло, словно сидевший на нем человек вышел совсем недавно. На тумбочке — бумажный стаканчик.

Габриель оглядел все это без всякого интереса. Некоторое время он просто лежал, слушая шум дождя за окном, потом закрыл глаза.

* * *

Когда он снова проснулся, в палате горел яркий свет. Одеяло на сиденье кресла было аккуратно свернуто. От резкого света он быстро зажмурился.

— Габриель…

Он повернул голову на подушке — затекшую шею тут же пронзила боль — и, щурясь, попытался рассмотреть фигуру в изножье кровати.

— Габриель, просыпайся. — Фрэнки наклонилась к нему. — Привет, — сказала она с улыбкой.

— Что… — хрипло прокаркал он.

За спиной Фрэнки медсестра в темно-синей униформе просунула голову в приоткрытую дверь и через несколько секунд снова исчезла.

— Что со мной?

Слова прозвучали более отчетливо.

— Все будет хорошо. — Улыбка не сходила с лица Фрэнки. — Хочешь пить? Налить воды?

— Сколько я пробыл здесь?

— Пять дней. Трое суток в реанимации.

— Не помню…

— Ты почти все время был без сознания. Что-нибудь болит? Может, попросить сестру сделать тебе укол?

— Не надо.

Габриель неуклюже поерзал на приподнятых подушках. Хватит снотворных. Он хотел знать, что произошло. Словно предчувствуя его вопрос, Фрэнки сказала:

— Скоро придет доктор Дибблз, он все расскажет. Ты едва не погиб. Твоя аневризма лопнула, пришлось делать срочную операцию. Но теперь все позади, ты скоро поправишься.

— Рад слышать. — В голове у Габриеля шумело. Он постарался сосредоточить взгляд на улыбающемся лице Фрэнки. — Ты-то как сама?

— В полном порядке. Правда, из того «скачка» я вышла с жуткой мигренью, но сейчас все хорошо.

— Кошмары не снятся?

— Нет. Если честно, я вообще ничего не помню. В памяти не осталось даже обрывков, ее как будто стерли. Странно, да? — Фрэнки помолчала. — А ты что-нибудь помнишь?

На мгновение перед Габриелем промелькнул образ — головокружительное множество дверей и извилистых коридоров. Полушепот-полустон, дробящийся эхом: «Не оставляй меня здесь…» На него вдруг навалилась страшная усталость.

— Да.

— Кстати, она тоже тут.

— Что?

Габриель напрягся, в груди екнуло.

— Через четыре двери от тебя.

— Что с ней?

— Она в коме. Причину установить не могут. — Фрэнки многозначительно посмотрела на него. — Физической травмы мозга не выявлено, врачи не нашли ни опухоли, ни кровотечения, как у тебя. Она просто… без сознания.

— Как она сюда попала? Ты…

— Ну что ты, нет, конечно! — воскликнула Фрэнки. — Я даже не знала, что она в больнице. Скорее всего, приходящая уборщица обнаружила ее и вызвала «скорую».

— Откуда тебе это известно?

— Узнала случайно. Оказывается, у Морриган есть двоюродная сестра, которая приходит навестить ее. Мы встретились у кофейного автомата и разговорились. — Фрэнки откинула со лба Габриеля прядь волос. — Пожалуйста, не волнуйся, милый. Тебе нужно отдохнуть.

— Да, наверное.

Утомление в его голосе было слышно даже ему самому. Фрэнки склонилась над кроватью и ласково поцеловала Габриеля в щеку.

— Поспи немного, ладно? Еще наговоримся.

— Фрэнки… — Он удержал ее руку. — Спасибо.

— Не за что, — улыбнулась она.

— Я серьезно. Если бы не ты… — На глазах у Габриеля выступили слезы. — Когда распахнулась та дверь, я начал падать, падать… во тьму. А потом почувствовал, как твое сознание тянется ко мне, цепляет мой разум. Ты спасла мне жизнь.

— Тсс. Спи.

Он послушно закрыл глаза. Голос Фрэнки доносился откуда-то издалека.

— Все будет хорошо. Опасности позади.

* * *

Тем вечером он ненадолго покинул палату. К руке была прикреплена переносная капельница на колесиках, и ему пришлось тянуть громоздкое устройство с собой. Колесики катились по линолеуму с противным скрипом.

Словно старик, Габриель маленькими шажками передвигался по коридору. Он не чувствовал боли, только изнуряющую слабость. Как-то не верилось, что мышцы снова обретут прежнюю силу.

Ужин давно закончился, последние посетители разошлись. Широкий коридор, по которому двигался Габриель, был пуст. За одной из дверей бормотал телевизор, но в большинстве палат свет не горел.

Через четыре двери, сказала Фрэнки. Габриель остановился на пороге. Освещение было тусклым, но ему хватило и этого. Лицо Морриган белым пятном выделялось в темноте. Руки лежали вдоль тела. Она совсем не выглядела больной. Если бы не датчики и провода, можно было бы подумать, что она спит.

Габриель нерешительно приблизился к кровати. Морриган лежала недвижно, даже дыхание было почти незаметно. Глаза под веками не закатились, ни один палец не подергивался. Возможно ли, что ее разум так же неподвижен? Ее прекрасный, испорченный разум…

Она считала жизнь экстремальным спортом. Морриган Монк была воительницей, а теперь превратилась в спящую красавицу, но принца, который придет и разбудит ее поцелуем, не существует.

«Не оставляй меня здесь…» Ее безнадежная мольба будет преследовать Габриеля до конца дней.

Где она сейчас? Бродит по бесконечным коридорам? Отчаянно пытается найти ключ, знак, хоть что-нибудь, что поможет восстановить порядок мест и вещей? Эта мысль камнем лежала на сердце Габриеля. Страшная кара — искать порядок и находить лишь путаницу и смешение; сознавать, что твой удел — вечно блуждать по лабиринту.

Они сошлись в смертельной битве разумов, но Габриель не чувствовал себя победителем. Им владели горечь утраты и глубокая печаль.

— Морриган, — шепнул он. Ее прекрасное лицо оставалось неподвижной маской. — Прости меня…

ГЛАВА 41

Габриель провел в больнице еще двенадцать дней. К Морриган он больше не заходил. До самой выписки.

Фрэнки шла рядом и держала его под руку. В другой руке она несла сумку с его вещами. Перед уходом Габриель в последний раз оглянулся на больничную кровать, в которой провел так много времени. Скучать по ней он явно не будет.

Выписка совпала с приемными часами, и коридоры были заполнены людьми, обрадованными или встревоженными. Габриель шагал, не глядя по сторонам, уставившись перед собой. Тем не менее уголком глаза он все же видел, что они приближаются к палате Морриган.

— Я зайду, — сказал он и остановился.

— По-моему, не стоит, — досадливо поморщилась Фрэнки.

— Я должен.

Габриель потянул ее за рукав.

Они вошли в палату, и с прикроватного стула навстречу им поднялась полноватая женщина в твидовом костюме горчичного цвета.

— Привет, Фрэнки, — поздоровалась она.

— Привет, Лиза, — дружелюбно ответила та. — Как дела?

— Хорошо. — Женщина улыбнулась, но улыбка не скрыла безысходную печаль, написанную на ее лице. — Это и есть твой друг?

— Да. У нас приятные новости: его только что выписали.

Женщина посмотрела на Габриеля.

— Поздравляю. Меня зовут Лиза Дюваль, я — кузина Морриган Монк.

Он коротко пожал влажную ладонь. Лиза не унаследовала ген красоты, так ярко проявлявшийся во внешности ее двоюродных сестер, но у нее были добрые глаза.

Габриель избегал смотреть на кровать, потом все же не удержался и бросил взгляд на лежащую фигуру. От изумления у него перехватило дух.

Морриган уже не напоминала спящую красавицу. Каким-то странным образом она состарилась. Кожа приобрела землистый оттенок, волосы словно истончились и были зачесаны за уши, придавая ей суровый вид.

— Как она? — осторожно шепнула Фрэнки.

— Скверно.

Фрэнки неуклюже попыталась приободрить Лизу.

— Может быть, еще не все потеряно.

— Нет, — покачала головой та. — По шкале Глазго у нее очень плохие показатели.

— Что такое шкала Глазго?

— Шкала глубины комы. Стандартизированная система, по которой оценивается степень повреждения мозга, — заученно ответила Лиза, очевидно повторяя объяснения врачей. — Пятнадцать баллов — это очень мало.

— Значит, доктора…

— Доктора ничего не знают. — В голосе Лизы Дюваль послышалась скрытая злость. — Они до сих пор не могут объяснить, что случилось. Физических причин для комы просто нет. Мистика какая-то. — Она сердито промокнула глаза платочком. — Извините, мне нужно выйти. Приятно было познакомиться. — Лиза опять протянула руку Габриелю. — Желаю удачи.

Он молча пожал ее ладонь.

Лиза удалилась, и в палате повисла неловкая тишина. Габриель и Фрэнки не смотрели друг на друга.

Больничная простыня аккуратно укрывала Морриган до пояса. По бокам покоились руки с неестественно длинными кистями. Странно, почему Габриель не замечал этой диспропорции раньше. Ногти Морриган посинели, под кожей проступили крупные зеленоватые вены.

— Это сотворили мы. Я и Минналуш…

— У тебя не было выбора.

— Выбор есть всегда. Разве не ты говорила?

— Габриель, не терзай себя понапрасну. Морриган сама виновата.

— Я должен сделать еще кое-что, — задумчиво проговорил он.

Фрэнки бросила на него вопросительный взгляд.

— Как, по-твоему, Монк-хаус пустует?

— Наверное, да, — осторожно ответила она. — А что?

— Мне нужно попасть туда.

— Что?!

— Я должен переписать «Ключ Прометея».

— У тебя ведь уже есть копия — та, которую ты показывал профессору Столлуорди.

— Диск записан не до конца. Не забывай, я же не успел скачать информацию о Портале. Мне нужна полная версия.

— Зачем?!

— Просто интересно, — уклончиво ответил Габриель.

— Врешь, — после долгой паузы произнесла Фрэнки. Она ни на йоту ему не поверила. — Ты сам хочешь обучиться искусству памяти, в этом все дело.

— Не говори чепухи.

Он отвел взгляд.

— Габриель, посмотри мне в глаза. Что с тобой происходит?

Он попытался придумать хоть какое-нибудь объяснение.

— Помнишь, я рассказывал тебе о чудаке из магической лавки? Том самом, который подарил мне амулет?

— Да, — кивнула Фрэнки.

— Он еще сказал, что с этого пути нет возврата, что безумие — это наркотик, на который подсаживаешься очень быстро. Входишь во вкус, и тебе постоянно хочется еще. Тогда я не понимал, о чем он говорит. — Габриель помолчал. — Теперь понимаю.

В глазах Фрэнки сквозило недоумение. Как объяснить ей, что с того самого «скачка» он мучился неутолимой жаждой ощущений, которые испытал во дворце памяти? Как объяснить, что после операции жизнь для него утратила всякую новизну? Чувства притупились, цвета поблекли, звуки потеряли четкость; на всех предметах словно лежал толстый слой пыли.

Фрэнки, кажется, испытала облегчение от его сбивчивых фраз.

— Это последствия операции, Габриель. Конечно, по сравнению с тем, что ты пережил, сейчас все кажется тебе скучным и бесцветным. Ты устал, но со временем опять придешь в форму.

Габриель покачал головой. Причины его неудовлетворенности крылись гораздо глубже. Во время «скачка» он испытал ужас, но путешествие оставило на нем свой след. Реальный мир теперь казался ему безнадежно серым и пресным.

Глядя на неподвижное тело Морриган, он вдруг вспомнил, как она стояла в Портале, прекрасная, полная жизни, и описывала ему великолепие своего творения. Изведай этот восторг, с торжествующей улыбкой сказала Морриган, и обычная жизнь превратится в увядший цветок.

Только теперь Габриель понял, что она имела в виду. Он впервые осознал, по-настоящему осознал, что заставило Роберта Уиттингтона присоединиться к Морриган и Минналуш в их стремлении к трансформации. Габриель заразился этой болезнью, подхватил ту же лихорадку познания. Она бурлила в его крови, и он знал, что не избавится от нее уже никогда. Габриель превратился в искателя и захотел стать солнечным магом.

— Я думал, что одолел ее.

— Так и есть.

— Нет. Она заразила меня. — Он стиснул кулаки. — Мне нужен «Ключ».

— Габриель, не надо.

В глазах Фрэнки появился испуг.

— Он нужен мне, Фрэнки. Если я его не получу…

Габриель умолк и похолодел при мысли, что больше не испытает экстаза путешествия. Жизнь тогда обратится в пустыню. Он должен заполучить «Ключ Прометея».

Файл находится совсем рядом. Габриель знает истинное имя Морриган — пароль к Порталу. Он совместит пароль с Порталом и тогда сможет удовлетворить свой ненасытный голод. Это будет прощальным подарком от Минналуш.

Взгляд Габриеля вновь упал на недвижную фигуру. Он испытывал глубокое чувство вины, но жажда экстаза была сильнее.

— В Монк-хаусе никого нет. Я проберусь в дом и скачаю «Ключ» с компьютера на диск. Никто не узнает. — Габриель набрал в грудь побольше воздуха. — И тогда я буду свободен.

ГЛАВА 42

Никто не узнает.

Та, что лежала на больничной кровати, слышала эти слова. Она была в коме, но ее внутренний глаз по-прежнему видел. Полуживой, разбитый, он, подобно сломанной антенне, ловил сигналы из внешнего мира: голоса, движения, вспышки цвета — короткие обрывки информации. А затем она вновь возвращалась в темницу собственного разума. О, это был ад.

Как одержимая, она искала подсказку — предмет, комнату, дверь, — чтобы выбраться из ловушки, найти спасение от кошмара, к которому была приговорена. Если восстановить порядок мест, порядок вещей, она очнется. Она знала, чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Но у нее отобрали компас. Кто? Минналуш и Габриель.

И все же осталось еще внутреннее зрение. Этого Минналуш у нее отнять не смогла. Да, ее внутренний глаз поврежден, но он работает, действует и иногда позволяет ей на короткое время вырваться в реальный мир, прежде чем опять погрузиться во мрак безнадежных блужданий.

Она смутно осознавала, что рядом с ней стоят двое. Женщина и… мужчина.

Габриель.

Больной разум издал пронзительный вопль. От потрясения внутренний глаз захлопнулся, связь почти прервалась. Она снова оказалась во дворце памяти. Комнаты, коридоры, двери. Бесконечные двери. Через три двери свернуть налево, перейти разводной мост…

Нет! Стоп! Сосредоточься!

— В Монк-хаусе никого нет. Я проберусь в дом и скачаю «Ключ» с компьютера на диск. Никто не узнает.

Ею овладела слепая ярость. Она предлагала ему этот приз, а он отказался! Он отверг ее! Как остановить его? Он знает пароль — тот самый, что стерт из ее собственной памяти. Если он совместит пароль с Порталом…

На две двери вниз по коридору, на одну — вверх. Вторая дверь справа…

Нет, нет. О боже… Ее охватило отчаяние. Напрягись, Морриган, сосредоточься. Она попыталась унять пламя, бушевавшее в сознании.

Она почувствовала, что Габриель и его спутница направляются к выходу. Голоса начали удаляться. Всё. Ушли.

Вероятно, он уже на пути в Монк-хаус. Надо его остановить!

Она победит, если не позволит ему переписать «Ключ Прометея». Без «Ключа» Габриель до конца жизни будет обречен на бесплодные поиски. Ему суждена вечная неудовлетворенность, вечная жажда. Как остановить его, как?

Ее внутренний глаз искалечен, она не сможет войти в сознание Габриеля и просканировать его. Он слишком силен. Но может быть, она добьется своего иным способом?.. Решение осенило ее — легкое, точно дыхание призрака.

Внутреннее зрение всегда было ее тайным даром. Минналуш так до конца и не поняла, что это такое, а она между тем сумела развить свой талант, раздвинула границы сознания. Теперь ей подчинялись и неодушевленные предметы. Минналуш и в голову не приходило, насколько усилились пара-психологические способности Морриган благодаря тренировке памяти. Создавая свою магическую формулу, младшая сестричка не приняла их во внимание, не включила в уравнение.

Морриган понимала, что дар дальновидения ее не спасет, и дворец памяти навсегда притянул ее на свою орбиту. Ее удел — бродить по бесконечному лабиринту лестниц, коридоров и дверей. Но если она соберет все свои силы и сумеет сконцентрировать волю, может быть, тогда внутреннее зрение ненадолго перенесет ее туда, куда нужно. Ей требуется совсем немного времени, ровно столько, чтобы успеть сделать то, что должно…

Женщина на больничной кровати лежала совершенно неподвижно. Ровное дыхание почти стихло. Она была далеко. Внутренний глаз перенес ее домой.

ГЛАВА 43

Ставни на окнах в доме из красного кирпича были наглухо закрыты, внутри царил запах запустения. Повсюду скопилась пыль.

Дом пустовал, но было видно, что еще недавно в нем жили. Бархатная подушка на сиденье большого плетеного кресла хранила отпечаток тела. На журнальном столике вверх обложкой лежала раскрытая книга, рядом стояла кружка с недопитым кофе. На ободке кружки виднелся след губной помады. На спинке другого кресла валялось небрежно брошенное черное пальто, рукава свисали, точно усталые руки. Плотная шерстяная ткань еще слегка пахла духами.

Но сильнее всего в гостиной чувствовался запах гниющих цветов — стебли роз постепенно разлагались в стоячей воде; в горшках с потрескавшимся грунтом засыхали комнатные цветы; даже мясистые лепестки орхидей начали увядать и чернеть. Умирающие растения еще не лишились всех жизненных соков, поэтому запах в помещении был острым и влажным. На полке над рабочим столиком в небольшом стеклянном аквариуме лежал ссохшийся трупик паука.

На длинном столе, похожем на верстак, стояли два компьютера, заросшие пылью. Тонкий серый слой покрывал и экраны жидкокристаллических дисплеев. Компьютеры были выключены, квадратные пятна мониторов безмолвно темнели.

Внезапно раздался щелчок. Один из экранов засветился, точно его коснулась чья-то невидимая рука. Одновременно в чреве компьютера заработал встроенный вирус. Владелицы машины создали его много лет назад как способ защиты на какой-либо непредвиденный случай, как формальную меру предосторожности. Смертоносный код был разработан превосходно, однако сестры всерьез не предполагали, что это оружие когда-либо придется пустить в ход, ведь запуск программы-вируса был призван уничтожить работу всей их жизни, разрушить магическую вселенную.

Словно по мановению все той же невидимой руки, на экране замелькали страницы. Сменяясь, они исчезали — содержимое файла стиралось из памяти компьютера и с жесткого диска. Знаки, символы, загадочные цифры; изящные чертежи и планы — божественная архитектура; таинственные заклинания, магические формулы… Волшебный дворец памяти неумолимо и безвозвратно уходил в небытие.

* * *

На расстоянии семи миль от красного кирпичного особняка, в одноместной больничной палате сестра Кендалл обтирала влажной губкой вялые конечности пациентки.

Бедняжка, вздохнула медсестра и провела губкой по красивой мускулистой руке своей подопечной. Судя по всему, та была спортсменкой, но очень скоро великолепные мышцы ее тела начнут дрябнуть.

Сестра Кендалл уложила безвольную руку на постель, аккуратно откинула со лба пациентки черные волосы и промокнула губкой лицо. Страшная судьба, хуже смерти. Сестра Кендалл не хотела бы оказаться на месте этой женщины. Доктора вынесли суровый приговор — на чудесное пробуждение в ее случае надеяться не стоило.

Какое прекрасное лицо. Однако и его красота быстро поблекнет. Правда, сегодня пациентка выглядела до странности хорошо. На ее лице светилось полное удовлетворение, как будто она выполнила какую-то сложную задачу. Сестре Кендалл даже показалось, что на устах черноволосой женщины промелькнула улыбка.

ЭПИЛОГ