Схаас — страница 7 из 110

Так началась Зеленая Вольница. Висельник лелеял грандиозные планы, он понимал, что бесконечно такая жизнь продолжаться не может. Мало-помалу народ прибывал, и, конечно, король не станет долго с этим мириться. Висельник обдумывал, как уладить дела с властью, чтобы и не слишком испортить жизнь поверившим в него людям, и самому предстать в лучшем свете. На титулы он, положим, не особенно надеялся, но о шерифской должности подумывал всерьез. К сожалению, власть не имела ни малейшего понятия о его тонких политических проектах и действовала по-своему. Зеленой Вольнице еще повезло в том, что ее земли действительно считались никчемной глушью, и загнать туда вассалов было проблематично. За десять лет трон дважды направлял баронов с целью установления порядка. Оба барона встретили серьезное сопротивление уже на подходах к Вольнице, иначе говоря, были биты еще в пути. У Висельника имелись свои осведомители в Лондоне.

Итак, сэр Томас Рэдхэнд был третьим. Из рассказов призрака Джон помнил, что почтенный граф был основателем не только замка, но и рода, получив титул за боевые заслуги в столкновениях с непокорными валлийцами. Теперь приоткрылась еще одна сторона его жизни: король Эдуард Первый милостиво пожаловал безродному выскочке самую непривлекательную часть Англии, явно намереваясь потешить самолюбие родовитых дворян и удалить новоявленного аристократа от столицы. С другой стороны, если Рэдхэнду удастся закрепиться, это позволит короне нанести свободным лесам страшный удар, тем более что к 1283 году мудрый Висельник уже переселился в лучший мир, не успев назвать наследника, почему оным и стал Длинный Лук.

Изабелла все эти события наблюдала широко раскрытыми, детски наивными глазами. Конечно, «политика» не слишком ее интересовала. С гораздо большим увлечением она познавала науку жизни в лесу, училась владеть оружием и присматривалась к людям. Она безотчетно восхищалась Висельником, которого называла вторым отцом, и даже честно пыталась дружить с его сыном, уже в юные годы получившим прозвище Длинный Лук — за необъяснимую страсть к оружию больших размеров. Стрелком он и впрямь вырос отличным, однако время показало, что это был его единственный талант. Сменив Висельника на «троне» Вольницы, он в первую очередь потребовал, чтобы к нему обращались «ваше величество». Завязал с дальними походами и увеличил дань с деревень. Пару раз он предпринимал рейды и даже стяжал некоторый успех — исключительно за счет умелых бойцов Висельника. Если его и не свергли, то потому, что никто всерьез не воспринимал юнца. Он был глуп, самоуверен, эгоистичен, нагл, невнимателен, необязателен — и снова глуп, глуп и глуп. Так, по крайней мере, выходило по оценке Изабеллы. Джон не торопился с самостоятельными выводами, он ведь знал некоронованного короля Вольницы от силы минут пять, однако некоторые детали в рассказе девушки подтверждали ее правоту. Армия при Длинном Луке обленилась, возможность нападения на Рэдхэнда превосходящими силами обсуждалась давно, но никаких шагов к этому не делалось — Длинный Лук заявлял, что граф никогда не осмелится сунуться в леса Вольницы, и это многих утешало. Беспорядков не было (сказывалась дисциплина, привитая еще Висельником), однако многие разбойники переходили к мирной жизни, а то и просто неприметно ускользали с «честно заработанной долей» в зубах.

Впрочем, была еще одна причина, по которой низложение Длинному Луку едва ли грозило: старая ведьма, покровительствовавшая в свое время Висельнику, могла вступиться за наследника. Что там у нее на уме, не знал никто, но у ведьмы была еще молоденькая ученица, явно благоволившая недалекому вожаку.

Какое-то время после «инаугурации» Длинный Лук был слишком занят, чтобы вспоминать об Изабелле. Но потом припомнил-таки, что они помолвлены, — в свое время Висельник, решительно очарованный приемной дочерью, очень надеялся, что ее влияние на сына будет благотворным. Он ошибся. Единственное, к чему привела помолвка, — Длинный Лук привык смотреть на девушку как на свою собственность. То есть настаивал на свадьбе из принципа, из принципа же и ревновал. Девушка как могла оттягивала неизбежное, хотя никакого выхода не видела. Уходить из ставших родными лесов не хотелось — да и куда? А жить рядом с суженым становилось все труднее…

— Видел бы ты, как он визжал и плевался, требуя, чтобы я носила эти дурацкие платья! — горячилась Изабелла. — Можешь представить меня в платье? Жуть. Как я, скажем, должна лазать по деревьям, если буду обмотана всякими тряпками? А на Мышонке ездить? А когда я хотела размяться с мечом или с луком, он просто выходил из себя.

И так далее, и тому подобное. Поток обвинений не иссякал. Сатрап и деспот, тиран и самодур… Закончила девушка твердым решением:

— Будь что будет, а к нему я не вернусь. Не знаю, что делать дальше, но как-нибудь выкручусь. Да и что наперед загадывать? Время покажет…

Последние слова были произнесены уже отнюдь не боевым тоном. В глазах Изабеллы проступила печаль. Замолчав, она посмотрела в сторону.

Будь что будет — это про меня, подумалось Джону. Девочка отказалась не только от жениха, а от целой жизни, уж хорошей там или плохой, а все-таки своей, налаженной, устойчивой. И в самом деле, богат ли у нее выбор? По всей видимости, в округе она и впрямь нигде не приживется: часть селений принадлежит Длинному Луку, и там ее непременно найдут, часть — графу, и там ей вряд ли будут рады, а разбойники все равно найти могут. Что еще? Отшельничество в лесной глуши, монастырь или работа прислугой где-нибудь в городе, на положении бедной сиротки, которую приютит добродетельное семейство. Есть еще пара вариантов, но о них и думать не хочется. И она все это хорошо понимала. Джону хотелось как-то подбодрить ее, но он не знал, как это сделать.

— Неважно, где ты поселишься, — сказал он наконец. — Важно, каким ты будешь человеком — такой и будет твоя жизнь. Признаться, я уже сейчас волнуюсь, ведь настанет минута, когда ты задумаешься о возвращении в Вольницу. Не спорь, — остановил он протестующий возглас Изабеллы. — Я знаю, такая минута наступит непременно. И ты спросишь себя, ради чего ушла от прежней жизни, в которой нелюбимый жених был единственной неприятностью. И обязательно подумаешь, что все случилось из-за меня, что это я вызвал в тебе минутный порыв, а значит — это я виновник всех бед, которые могут встретиться на пути. И возненавидишь меня, а вернуться в Зеленую Вольницу уже не сможешь — из гордости и из-за опасения, что ты там уже чужая.

— Зачем ты все это говоришь? — понурив голову, спросила Изабелла. — Ты благородный человек, как я могу…

Она замолчала, глядя в землю. Потом подняла глаза на Джона:

— Может быть, ты и прав. Но я не трусиха и не неженка. Думаю, все будет хорошо.

— Молодец, — сказал Джон. — Вот теперь я вижу перед собой девушку, достойную называться дочерью Висельника.

Звучало по-идиотски, однако он не ошибся с выбором похвалы — Изабелла улыбнулась. Но ни слова не сказала насчет того, чтобы Джон взял ее с собой, позаботился, устроил. Он оказался прав, когда упомянул ее гордость.

— Как далеко отсюда замок Рэдхэнда? — спросил он.

— Недалеко, дня за три-четыре можно добраться, если тропы знать. Но люди графа в Драконов лес не ходят, мы с ними не встретимся.

— А ты, похоже, не горишь желанием увидеть их?

— Конечно нет. Как ни крути, а я разбойница.

— И все-таки мы поедем туда.

— Зачем? — удивилась Изабелла.

— Мне необходимо там побывать. Я не могу рассказать всего и не знаю, что там со мной произойдет, но другого пути у меня нет.

Изабелла, задумчиво помолчав, сказала:

— Сэр Джон, я не хочу тебя сердить, но в замок я не пойду и тебя не поведу. Нечего нам там делать. Томас Рэдхэнд пришел сюда, чтобы утвердить закон, про Зеленую Вольницу отлично знает, а значит, запросто может повесить подозрительных людей. Просто на всякий случай. Мы с тобой смотримся очень подозрительно, поверь мне.

С этим Джон и не пытался спорить. Протянув руку, он показал девушке перстень:

— Это герб рода Рэдхэндов, к которому я имею честь принадлежать.

— Ты родственник графа? — обрадовалась девушка.

— Ну, надо признать, довольно отдаленный.

— Но сэр Томас знает тебя в лицо?

— Нет. Думаю, не знает, — вздохнул Джон.

— Тогда бесполезно, — махнула рукой Изабелла. — Он скажет, что ты подделал печать или снял ее с убитого тобой другого родственника. И нас повесят.

— Да что ж он за зверь-то такой? — воскликнул Джон. — Неужели и впрямь с такой легкостью отправляет людей на тот свет?

— Сама не видела, врать не буду, чужим рассказам сам понимаешь каково верить. Только я так думаю, раз он несет закон, значит, без виселицы дело не обходится.

Джон глубоко задумался, а Изабелла взялась расписывать, какими предстанут они в глазах сэра Томаса, если судьба занесет их в замок:

— Одежды странные, лица незнакомые, подозрительные, оружия ворох, у лошадей морды краденые, у самих глаза бегают, чего пришли — сами не знают, на вопросы не отвечают, когда говорят — явно лгут, присматривают, где что плохо лежит. Ну чисто разбойники! А когда граф увидит перстень и эти твои штуки из далекой страны, огниво да пищащий браслет… Если меня повесят, то тебя и сжечь могут. Кто их, графов, знает… — Эту часть она поспешно проглотила, сообразив, что говорит хоть и с дальним родственником Рэдхэнда, но все равно таким же графом.

Джон, однако, был настроен не так пессимистично. Вдыхая полной грудью свежий воздух, он размышлял о том, что цепочка совпадений, протянувшаяся, как он теперь понимал, через всю его жизнь, не может быть случайной. Призрак человека, в далеком 1283 году построившего замок Рэдхэндхолл близ Драконова леса, явно знал, что в начале двадцать первого века далекий молодой отпрыск угасающего рода переживет путешествие во времени и попадет в далекое прошлое — да не куда-нибудь, а именно в тот самый благословенный год. Что знал — это без сомнений, достаточно вспомнить его напутственную речь. А знать он мог только при том условии, что в своей жизни он встречался с Джоном. И потом, став призраком, дожил до времен Джона и стал готовить его к путешествию в прошлое. И, что скрывать, неплохо подготовил, вот только почему ни словом не обмолвился заранее, не предупредил? Ну хотя бы намекнул, что и как должно случиться дальше…