— Холь! Лалиса! — Возмущается подружка и вскрикивает громче, когда щипаю её за щёчку. Не смогла удержаться.
Её возмущения прерывает звонок, после которого заходит грозный сонсенним.
— Есть желающие ответить по пройденной теме? — ЧханМин-сии окидывает взором притихший класс, дружно отводящий глаза в сторону, и натыкается на меня. Не прячу глаза и даже руку поднимаю.
— Лалиса-ян? — Степень удивления бьёт все рекорды.
— Сонсенним, сначала хочу попросить разрешения ответить не стандартно, но в духе школы Сонхва. Хотя бы в качестве эксперимента.
Нечаянно получилось. Не рассчитывала, что слово «эксперимент» убедит учителя мгновенно. Класс, предчувствуя, что шансы отсидеться за чьей-то спиной сильно выросли, облегчённо выдыхает.
— Мы слушаем тебя, Лалиса-ян.
— Эксперимент вот в чём, сонсенним. Как выяснилось… вернее, я выяснила про себя, что поэтический жанр сиджо мне не даётся. При попытке сочинить сиджо, у меня получается хокку, либо не пойми что. Я решила, что дело в том, что сиджо обычно не содержит особого смысла. Оно выражает эмоции.
ЧханМин-сии внимательно слушает, пока не проявляя нетерпения. Надо быстрее подводить к физике, не стоит испытывать его терпение слишком долго.
— Но зато массу смысла содержит учебник физики…
Вот! Началось! Отслеживаю реакцию учителя с предельным вниманием. Держит лицо, но в глубине глаз что-то всколыхнулось. Навстречу моим словам.
— И я попробовала применить жанр сиджо к физическим понятиям, законам и правилам. Вы не возражаете, сонсенним, против такой формы ответа?
Вопрос абсолютно риторический. ЧханМин-сии едва справляется с настырно наползающей на лицо улыбкой блаженства.
— Не возражаю, Лалиса-ян, — в голосе учителя появляются мурлыкающие нотки. Одноклассники переглядываются.
— Сначала я хотела бы прочесть по уже прошедшей теме, сонсенним?
Милостиво сонсенним кивает.
— Рентгеновское излучение, сонсенним.
Снова милостивый кивок. И я начинаю декламировать:
— Летят электроны, неумолимым гонимые полем.
Близка жестокая броня.
Искрят опасной вспышкой
Рентгеном заклеймённые фотоны.
Напряжённо всматриваюсь в учителя… есть! Бинго! Поплыл аджосси, словно громом поражённый!
— О-о-о, Лалиса-ян… — голос учителя полон незнакомых обертонов. Привычного стального лязга нет в помине.
— Теперь по сегодняшней теме, сонсенним, — деловито продолжаю. Учитель кивнуть не может, настолько его разобрало. И я его добиваю:
— Суперпозиция полей.
— Опора не нужна
Волнам, парящим свободно.
Ничто не помеха летящему бегу.
Суперпозиция полей — бесконечная мудрость Вселенной.
Учитель беспардонно выброшен в нирвану. Наяву парит на седьмом небе, глаза затуманены, поза расслаблена, на лице широкая улыбка, которую чуть ли не со страхом разглядывает весь класс. Зрелище пугающе необычное.
— Всё, сонсенним, — выдержав паузу, завершаю ответ.
Продолжая улыбаться, учитель делает неопределённый жест расслабленной рукой.
— Лалиса-ян, пожалуйста, напиши на доске. Оба стиха.
Спешу к доске, бодро стучу мелом по бирюзово-зелёной поверхности. Подчиняясь жесту учителя иду на место. Потрясённый класс смотрит на меня, учителя, доску. В разном порядке по всем объектам.
Не желающий расставаться с блаженной улыбкой учитель объявляет:
— Отлично. Два раза отлично. За обе темы, сегодняшнюю и прошедшую.
— Спасибо, сонсенним! — Вскакиваю, кланяюсь, сажусь.
— Надеюсь, ты и дальше будешь радовать нас своими… не знаю, сиджо это или нет. Мне глубоко начхать! — Грубое выражение звучит не страшно. Другое страшно, не повесила ли на себя ещё один хомут?
— Не могу обещать, сонсенним, — встаю, кланяюсь. — Вдохновение — вещь очень капризная.
— Не настаиваю, Лалиса-ян, — учитель сегодня бесконечно добр, — просто знай. Если будет что-то подобное, «отлично» тебе обеспечено.
— Хорошо, сонсенним! — Гадство! Как же надоело мне вскакивать!
Но зато потом урок проходит, как по маслу. Во-первых, никого больше не спрашивали, за что класс должен мне в ножки упасть. Во-вторых, учитель посвятил большое время расшифровке моих поэтических образов. Понятно же, что жёсткая броня это любое вещество, которое тормозит электроны. Они именно при торможении испускают рентгеновские фотоны. Ну, и название им дал господин Рентген.
Что интересно, мне самой становятся понятнее поэтизированные темы. И запоминаются легче.
Сонсенним разливается соловьём. И находит в моих стихах множество смыслов, о которых сама с удивлением узнаю. Клянусь.
— Как вы думаете, почему автор, Лалиса-ян, сказала о бесконечной мудрости Вселенной? Под этим таится глубокий смысл. Электромагнитные волны распространяются, абсолютно не обращая внимания друг на друга. Если бы было иначе, если бы они взаимодействовали друг с другом, коррелировали, то наше зрение потеряло бы всякое значение. Увидев что-то, мы не могли бы наверняка сказать, находится ли этот объект на том месте, где мы его видим. Выглядит ли он именно так, как мы его видим. Но нет, бесконечна мудрость Вселенной…
После звонка бодро скачу из класса. Одноклассники очень странно на меня смотрят. Вроде как с некоторым страхом, не понятно, что ещё ожидать от этой кореянки тайского разлива. Определяю по ЧэЁн. До самого обеда она ни разу не заводила речей об агентстве. Да и вообще, больше молчала.
Прорывает её на обеде. Испортила б аппетит, не придумай способ противодействия глупому выматыванию нервов. Интересно, её родители как это терпят?
— Лалиса, а ты не могла бы рассказать о президенте Ли?
— А зачем тебе? — С удовольствием принимаюсь за салат. И я не я буду, если позволю кому-то испортить мне аппетит. И что мне рассказать? О том, как он с моим аппой ужрался соджи до потери сознания? Ха-ха-ха, до сих пор без смеха вспомнить не могу.
— Как зачем?
Хихикаю. Только из-за этих округлившихся глаз стоило поддержать разговор.
— Онни, ты взрослая девушка или вчера из детсада вышла? — И снова принимаюсь за еду. Пауза достаточная. ЧэЁн надо переварить и осмыслить вопрос, попытаться расшифровать, о чём это я. И придумать ответ.
— К чему ты спрашиваешь, Лалиса?
— Если хочешь узнать, к чему, ответь на вопрос…
— А-щ-щ, взрослая, конечно… — миленько дуется.
— На вид да, а ведёшь себя, как маленький ребёнок, — заканчиваю с салатиком, принимаюсь за супчик. Некоторое время игнорирую все вопросы, которыми продолжает закидывать меня подружка.
— Онни, ты есть-то не забывай. Силы нам понадобятся.
Некоторое время молчим. Возобновляю беседу ближе к концу, когда переходим к десерту и кофе.
— Тебе предстоит принять решение, которое изменит всю твою жизнь, а ты даже задуматься не хочешь, насколько это важно. Или вы уже подписали контракт?
— О чём тут задумываться?! Это моя мечта. Да, подписали.
— Подумай ещё раз. Большую часть дня мы учимся, затем дополнительные занятия…
— У меня же их нет!
— Холь! Пусть нет. Но уроки делать надо? Надо. Каждый день мы тратим на учёбу не меньше восьми часов, плюс два часа на уроки дома. Ты давай считай! Один час, не меньше, уходит на дорогу туда-сюда. Один час на ужин и общение с родными. Восемь часов на сон. Сколько получилось всего?
— Двадцать часов…
— На агентство остаётся всего четыре часа. Есть ещё воскресенье, которое у тебя тоже заберут. Ты попала на каторгу. На общение с друзьями времени не будет, на отдых с семьёй — тоже.
— Зато я стану айдолом!
— Во-первых, при таком режиме тебе ещё выжить надо. Во-вторых, с чего ты взяла, что ты станешь айдолом?
— Вот смотри, — отщипываю кусочек твёрдого ёта, запиваю яблочным соком, — к примеру, я сочинила песню. Ты думаешь, я тебе её отдам? Нет.
— Почему?! — Снова круглые глазки и ротик. Милашка!
— Я ж говорю, ты — дитё совсем. Зачем я тебе буду отдавать? Ты стала частью агентства. Отдать тебе означает отдать агентству. А зачем я буду это делать, когда у меня свои артисты есть?
— Ты хочешь создать собственное агентство?!
На этом обед заканчивается. Уходим из столовой. За болтовнёй время улетает с неимоверной скоростью.
Примерно в это же время.
Учительская.
Не все сразу замечают торжествующий вид учителя физики. Но те, кто не поленился взглянуть на него, мгновенно залипают от необычного зрелища — довольный и счастливый ЧханМин-сии. Если кто и не обратил внимания сразу, им пришлось услышать нечто необычное — ликующие нотки в голосе пожилого поклонника Ньютона и Эйнштейна.
— Хубэ, — подзывает литератора ИнГука ЧханМин и показывает листок бумаги, — не могли бы определить, к какому жанру относятся эти замечательные стихи?
(обращение к младшему коллеге, смысл противоположен обращению «сонбэ»)
Литератор ИнГук с огромным интересом читает предложенный текст. Рядом сидящие педагоги усилием воли подавляют рвущееся наружу любопытство, изображая всего лишь дежурное внимание.
— Сонбэ, вот это, — тычет пальцем ИнГук, — про супер… супер-по-зи-цию полей, — по слогам произносит незнакомое слово, — явное хокку. Японский стиль.
— Хокку? — В свою очередь ЧханМин обкатывает на языке уже ему малознакомое слово.
— А вот это, про излучение, — слово «рентгеновское» ЧханМин благоразумно избегает, — похоже на сиджо, но каноническому сиджо соответствует неточно. Слегка нарушена ритмика, сонбэ. Но в этом ничего страшного нет, так часто случается даже у великих поэтов, — литератор последними словами утешает коллегу.
Что удивляет немного напряжённого ИнГука и остальных присутствующих, так это явно благожелательное внимание, оказываемое физиком.
— Спасибо, коллега, — благодарит ЧханМин, — честно сказать, мне всё равно, в каком они жанре написаны, но знать не помешает. Ким Лалиса, которая сочинила эти стихи, призналась, что сиджо ей не удаётся, и она решила попробовать его на курсе физики.
Присутствующие пятеро учителей, к которым присоединяется вошедший только что учитель физкультуры, давно забросили свои дела и посторонние разговоры.