Затихал лагерь поздно вечером, но в одном домике свет часто не гасился до самого утра. В нем я и дневал, и ночевал. Конечно же, это и был наш штаб.
И тут я должен сказать теплые слова в адрес начальника штаба майора Н. И. Пономарева. В свои 43 года он выглядел моложаво. Характер у Николая Ивановича был спокойный, с ним запросто можно было поговорить, посоветоваться. К собеседнику майор был предельно внимателен, часто при разговоре карие глаза его слегка прищуривались, а густые и широкие брови сходились у переносицы. Ценил он шутку и сам любил пошутить.
Плановые занятия по боевой и политической подготовке, как правило, проводились в поле, за северо-западной окраиной города. Место это называлось «валик». Довольно большая равнина была очищена от камней и заросших кустарником кочек. Занимались с рассвета и дотемна.
Разумеется, учиться было нелегко, по бойцы и командиры хорошо понимали всю сложность обстановки и не жалели для учебы ни сил, ни времени. На «валике» были установлены самодельные чучела для обучения приемам штыкового боя, вырыты траншеи, окопы с ходами сообщения, брустверы их были замаскированы дерном. Здесь же отрабатывались приемы ведения огня из различного оружия, бойцы учились метать гранаты.
Однажды утром я прибыл на стрельбище, которое было оборудовано в бывшем каменном карьере. Там занималась огневой подготовкой 2-я рота. Старший лейтенант П. В. Кирьяков встретил меня радушно.
— А где политрук? — поинтересовался я.
— Проверяет мишени. Между прочим, за месяц до начала войны Дудников окончил курсы политсостава запаса и Буйнакске, отлично стреляет из пистолета и винтовки.
Меня потянуло на огневой рубеж. В. И. Дудников подошел ко мне, поздоровался.
— Говорят, что вы почти снайпер, — сказал я.
— Ну, до снайпера мне еще далеко, — улыбнулся политрук. — А стрелять меня научили, когда срочную служил, а потом в милиции, где работал старшим инструктором политотдела в краевом управлении.
Я знал, что днем в роту приедут командир полка и начальник штаба, и сказал Кирьякову и Дудникову об этом.
— Что ж, гостям всегда рады, — отметил командир роты, — начальству — тем более.
Он оставил командира взвода младшего лейтенанта Яковенко руководить стрельбой, а мы втроем пошли в палаточный городок.
Вскоре туда приехали подполковник С. Д. Васильков и майор Н. И. Пономарев. Командир роты доложил им о ходе боевой подготовки.
— Мы, товарищ подполковник, — говорил Кирьяков, — формировали отделения по такому принципу: чтоб в каждом были или участники боев на Хасане, Халхин-Голе, или красноармейцы, познавшие советско-финляндскую войну. Они передают смой опыт тем, кто еще не служил в армии или служил давно.
— Каждый такой боец, — дополнил Дудников, — шефствует над двумя-тремя товарищами. Фактически у нас теперь в каждом отделении, не считая командира, два, а то и три инструктора. И вот учат бойцов. И кажется, неплохо. Да и красноармейцы все стараются, понимают, что к серьезной войне готовимся.
— А лучших-то вы отмечаете? — спросил Васильков.
— Отмечаем ежедневно обязательно.
— Вот посмотрите, — поддержал командира политрук, показывая на фанерный щит, прибитый к столбу, врытому возле палатки.
На щите наверху было написано: «Смерть немецким оккупантам!» Ниже были два раздела: слева-«Задача дни», справа — «Сегодня отличились». А еще ниже третий раздел, содержание которого определялось надписью: «Перед судом своих товарищей боец…» Там, правда, никакой фамилии не значилось.
— Ну и что, побывал кто-нибудь перед судом своих товарищей? — осведомился командир полка.
— Побывал один боец, товарищ подполковник, — ответил Дудников. — Белье казенное пытался махнуть налево…
Потом мы осмотрели палатки, учебное поле.
— Вот что, Петр Васильевич, — неожиданно сказал подполковник Васильков, обращаясь к ротному. — Идея есть одна. Надо будет дзот в натуре построить и показать бойцам, как штурмовать и уничтожать такие огневые точки. Как, сделаешь?
— Есть сделать дзот! — четко козырнул Кирьянов..
— Два дня сроку — и доложить!
И вот прошло два дня. Поскольку контролировать распоряжение о сооружении дзота поручили мне, я утром попросился у майора Пономарева съездить на учебное поле к Кирьянову.
— Давай, — согласился начштаба. — Возьми коня у связных. Да не задерживайся там.
Своего коня мне тогда не полагалось, как и другим помощникам начальника штаба. Если возникала необходимость в лошадях, то брали их во взводе конной разведки, где было несколько запасных, или у дежуривших ежедневно при штабе конных связных. Что делать, телефонные линии везде протянуть но успели: катушки с кабелем, аппараты еще только дополучали.
Через десяток минут, прискакав в роту к Кирьякову, я застал его за постановкой задачи на штурм дзота взводу младшего лейтенанта Уракина.
На пригорке в землю было врыто приземистое сооружение из бревен и камней, засыпанное сверху грунтом. Три амбразуры могли держать под прицелом близлежащую местность, надежно контролировали дорогу и подходы к высотке. Я подошел к дзоту: место было выбрано удачно, каждый боец мог представить себе, как нелегко под губительными очередями пулеметом приблизиться к этой огневой точке.
— Пожалуйста, можно гранаты рвать, — Кирьяков ткнул каблуком в валун на перекрытии дзота. — Три наката, да еще вот камней натаскали. Запросто не возьмешь. Так что, Уракин, как будешь решать задачу?
Худощавый младший лейтенант отчеканил:
— Сосредоточиваю огонь взвода на южной и восточной амбразурах. Гранатометчики заходят с севера, там канавка. Оттуда достанем.
— А я, твой противник, знаю про ту канавку. А на семьдесят метров у тебя кто гранату кинет? Думай, Уракин, думай. Пулемет, он не даст из канавки носа высунуть твоим гранатометчикам. А?
Уракин нервно поправил пряжку ремня, переступил с ноги на ногу.
— Поставлю ручной пулемет на подавление северной амбразуры.
Командиры еще несколько минут прикидывали так и этак планы атаки, и мне, откровенно говоря, вдруг стало казаться, что предстоит решать не учебную задачу, а брать настоящий дзот. И тогда увиделась командирская мудрость старого чекиста, который учил подчиненных действовать в условиях, максимально приближенных к боевым.
— Думай, Уракин, все учитывай: откуда солнышко светит, как ветер дует, какие гранаты у тебя, какие люди, кто сосед. Это война.
Я не стал вникать в ход решения задачи. Осмотрев дзот, убедившись в том, что все сделано на совесть, пошел к коню.
— Как думаешь, лейтенант, — окликнул меня Кирьяков, — подполковник Васильков приедет дзот смотреть?
— Может быть… Точно не скажу.
— Пусть приезжает, покажу, как дымом дзоты накрывают.
Видимо, у комроты в запасе было немало разных решений одной и той же задачи. Соображал он быстро, действовал находчиво. Об этом я и сказал, не скрывая своего восхищения, майору Пономареву, когда вернулся в штаб и доложил об увиденном.
— Ага. Добро. Молодцы! Я знал, что Петр Васильевич не подведет, радовался начальник штаба. — В каждом батальоне, Науменко, слышишь, надо запланировать занятие по уничтожению дзотов. Пригодится.
— Покамест немцы наступают, нам приходится не брать, а удерживать дзоты, заметил я.
Начальник штаба насмешливо посмотрел на меня:
— Вперед надо смотреть, Науменко. Сегодня отступаем, а завтра и на нашей улице будет праздник. И учить людей надо любым видам боя.
К концу сентября 1941 года резко похолодало, начались дожди. В палатках стало сыро, зябко, особенно по ночам. Утром 27 сентября неожиданно выпал первый снег. Это было даже красиво: на желто-зеленых кронах дубов белой, очень нежной пеленой поблескивал под скупыми лучами солнца легкий пушистый иней. В тот же день все подразделения полка получили приказ строить землянки взамен уже не обеспечивающих надежного укрытия от непогоды палаток.
Земля еще не успела промерзнуть, поэтому бойцы врылись в нее быстро. Да и подгонять их не было надобности: для себя ведь старались. И следующую ночь уже спали в землянках. Там было потеснее, чем в палатках, но зато намного теплее.
Однако на следующий день солнце стало так припекать, что снег быстро растаял. Погода установилась теплая, безветренная.
Времени у нас было в обрез. Война торопила людей, фронт ждал пополнений. Командир полка все чаще и чаще появлялся на учебном поле, нередко лично руководил тактическими занятиями. Он был поглощен заботами о снабжении подразделений всем необходимым, не давал покоя и нам, штабистам.
11 октября комиссия штаба Северо-Кавказского военного округа во главе с генерал-майором М. И. Козловым проверяла состояние боевой готовности нашего полка. Основное внимание проверяющие сосредоточили на овладении бойцами штатным оружием, тактическими приемами ведения боя. О том, что комиссия отметила хорошую подготовку личного состава полка, мы узнали от командира дивизии полковника П. И. Чувашова. Вместе с командиром и комиссаром полка, командирами полкового штаба он побывал после проверки в подразделениях и беседовал с людьми. Подойдя к группе бойцов, он спросил у красноармейца Голуба:
— Как, трудно дается военная учеба?
— С потом дается, товарищ полковник, гимнастерка не просыхает, — ответил Голуб, — но ничего, выдюжим. На фронте ведь потяжелее придется.
— Верно понимаешь, молодец, — похвалил комдив и повернулся к красноармейцу Аверину: — А как вы думаете: одолеем мы фашистов?
— Думаю, что да, товарищ полковник. Наши предки не раз громили разных там завоевателей, и у нас тоже хватит сил и умения разгромить фашистов.
— Правильно думаете, товарищ боец! Обязательно победим и очистим нашу советскую землю от фашистской нечисти!
14 октября батальоны, как всегда, рано утром вышли в поле на очередные занятия. А после обеда весь личный состав был построен на передней линейке. Все уже знали, что предстоит очень ответственный и торжественный момент: принятие воинской присяги. И всем было понятно, что ото означает: завершается учеба и в ближайшее время предстоит отправка на фронт.