После соблюдения всех оглашенных регламентом формальностей матч начался. Глаза Гаспарова еще болели от миллиона щелчков фотовспышек, но мозг его уже не помнил этой боли. Он развивал лучший в истории шахмат дебют.
В тот день русский гроссмейстер провел один из лучших матчей в своей жизни. Гаспаров играл широко, открыто, изящно и нагло. Словно ухватив компьютер за нос, он водил его по всей доске из стороны в сторону. Движенье за движеньем Анни нарушал алгоритмы игры. Шаг за шагом он делал осколочные ходы, которые в одно мгновенье оформились в блистательный витражный мат.
И очень скоро Гаспаров пожал руку тому, кто не был художником шахмат, но изображал его. Компьютер хоть и умел считать, но вот двигать фигуры и признавать свое поражение так и не научился. Для этого за стол посадили человека. Он двигал фигуры и улыбался. Стив Паркер. Крепко пожал руку настоящему шахматисту и последовал за ним на пресс-конференцию. Так, счет в матче стал 1:0. Гаспаров повел.
— Господин Гаспаров, прежде всего, спасибо! Ваша игра потрясает! Сегодня вы впервые применили подобный дебют, чем это вызвано?
— Мне хотелось победить.
— Господин Гаспаров, как вам соперник?
— Я его немного узнал. Кажется, мне удалось его удивить.
— Если позволите, еще один вопрос. Говорят, что ваш дебют стал откровением не только для всех нас, но даже для членов вашей команды?
— Да, действительно, думаю, за ужином меня ждет несколько вопросов.
— Господин Гаспаров, как вы можете оценить игру «Нью Кинга»?
— Как неплохую. Он действительно играл сильнее, чем в прошлом году, если я вообще играл с тем же соперником. По крайне мере, в лицо я его не помню.
— Вопрос к Стиву Паркеру. Господин Паркер, а как вы оцениваете игру «Нью Кинга»?
— Машина сделала несколько серьезных ошибок. Конечно, мы ожидали другого результата.
— Господин Паркер, проиграла машина или выиграл Гаспаров?
— Я думаю, что сегодня по какой-то причине «Нью Кинг» не показал и пятидесяти процентов своих возможностей.
— Господин Паркер, расскажите о планах на вечер.
— Думаю, нам нужно кое-что исправить. Всем спасибо.
Едва закончилась первая партия, на всех телевизионных каналах начались специальные выпуски шахматных обозрений. В больших роскошных студиях известные журналисты, телеведущие и шахматисты по горячим следам разбирали игру Гаспарова:
— Джимми, что ты думаешь об этом матче?
— О, Майк! Я думаю, что он совершенно, совершенно бесподобен!
— Гаспаров правда хорош?
— Гаспаров феноменален!
— Хорошо, Джимми, давай перейдем непосредственно к партии. Если я правильно понимаю, русский сделал очень странный первый ход?
— Да, Майк, ты все правильно понимаешь. Первый ход — а3! Действительно, Майк, начинать партию таким ходом в игре с человеком — форменное самоубийство. Если бы Гаспаров играл с профессиональным шахматистом, он бы никогда, никогда не сделал такого хода!
— Почему, Джимми?
— Считается, что право первого хода дает белым преимущество. Пока белые развивают атаку, черные должны сначала уравнять позицию и лишь затем перейти в наступление. Ход крайней пешки на одну клетку — это то же самое, что отдать право первого хода.
— Значит, можно сказать, что сегодня Гаспаров играл черными, Джимми?
— Не совсем, Майк. Гаспаров играл, конечно, белыми, но пойми, если бы он сделал такой ход в игре с человеком, то соперник сразу же получил бы преимущество. Уже не черные исходили бы из действий белых, а наоборот. В игре с компьютером всего один странный первый ход сразу изменил ситуацию на доске. План Гаспарова заработал с самого начала. Ошеломленный такими действиями человека компьютер буквально сразу вышел из собственной базы дебютов.
— Что это значит, Джимми?
— Да, Майк, это значит, что с первых ходов машина не могла пользоваться дебютными наработками на игру. Дело в том, что первые десять-двадцать ходов машина делает, так сказать, по памяти. Как, впрочем, и профессиональные шахматисты. Увертюры игр разобраны программой, а в случае с Гаспаровым ей пришлось всецело включаться в игру с самого начала.
— То есть, Гаспаров заставил машину думать, а не выдавать готовые ответы?
— Да, что-то вроде этого. Кроме того, отдав права действия машине, русский смог планомерно выстраивать позицию, наблюдая за активными действиями машины. Как результат к миттэндшпилю, Гаспаров смог завладеть инициативой и хладнокровно довел поединок до победы.
Следующим утром, когда в студии уже начиналась вторая партия, потряхивая газеты, жители Нью-Йорка лишь начинали смаковать перипетии вчерашнего поединка. На первых полосах всех уважающих себя изданий лучшие журналисты рассуждали об эре компьютеризации, гениальности Гаспарова и возможных развитиях шестиматчевого противостояния. Колонки, мнения, таблицы, отчеты. Подобные тысячам комбинаций тысячи букв. Предположения, клетки, фигуры и факты. Профессионально и талантливо читали горожане и писали журналисты, и наблюдали зрители, и играл Гаспаров.
Уже в начале второй партии гроссмейстер получил преимущество. Вновь за счет нового, ускользающего от разума компьютера вступления Гаспаров предлагал, и машина думала. Долго. Мучительно и тяжко, словно оживая и учась нервничать. С каждым ходом «Нью Кинг» считал все дольше и дольше. Гаспаров изводил «Нью Кинга», и в конце концов процессор завис!
Время не останавливали. Анни смотрел на часы и думал, что, скорее всего, партия выиграна. Вряд ли, думал он, им удастся заставить его играть вновь.
Гаспарову удалось сломать компьютер. Сломить. Машина набирала фигуры, и он отдавал ей их, лишь укрепляя свое положение. «Нью Кинг» пожирал слонов и коней, словно самый голодный на свете человек, и в это время Анни выстраивал пешечную цепь, которую компьютер просто не смог бы пройти. Гаспаров смотрел на ошеломленного Паркера и надеялся на то, что если компьютер и включится, то обязательно съест пешку и провалится.
В отличие от всех присутствующих в зале людей, Гаспаров был единственным человеком, который понимал, что партия складывается не совсем хорошо. Даже секунданты не видели этого. Дебют, который предложил русский гений, оказался не столь идеальным, как полагали зрители. Компьютеру все же удалось просчитать его. Это, конечно, тревожило Гаспарова, но в то же время он понимал, что получит преимущество в партии, если машина съест пешку. Впрочем, как раз в этом он не сомневался. В такой ситуации тысячи раз, по всем правилам и исключениям, по всем шахматным религиям и верованиям компьютер должен был съесть пешку.
Представители «Пинтела» просили подождать. Еще немного. Какие-то люди постоянно то вбегали, то выбегали из студии. Что-то передавали Паркеру и спрашивали его. Отвечали на вопросы журналистов и вновь убегали. Компьютер висел. Вот уже пятнадцать минут. Не думал, но висел. Для самой умной на свете машины это было что-то вроде комы. Паркер нервничал, и сотни людей в десятке комнат делали все от них зависящее, чтобы заставить «Нью Кинга» играть. Его упрашивали и перегружали, запугивали и, словно человека, умоляли ожить.
Гаспаров смотрел на пешку. Долго. Он знал, что вот-вот ее уберут. Она исчезнет, как исчезали тысячи солдат его великой армии. Компьютер сделает ход, про себя говорил Г аспаров, Паркер махнет рукой, клетка станет пустой. и все изменится. Я поведу в счете. 2:0.
Кто-то дал сигнал. Зал оживился. Зашелестел. Компьютер вернулся. «Нью Кинг» проснулся. Вновь. Он был готов к игре.
Гаспаров знал историю о гроссмейстере, который заснул прямо во время шахматного турнира, но теперь он не мог о ней думать, компьютер делал ход, и шахматист возвращался к игре.
Паркер не взял пешку. Когда рука американца потянулась за другой фигурой, Гаспаров непонимающе посмотрел на него.
«Что он делает?» — подумал Анни и, не выдержав, вопреки всем правилам, спросил:
— Вы уверены?
— Что вы имеете в виду?
— Вы делаете странный, нелогичный ход.
— Что вы себе позволяете!
Никакой ошибки не было. «Нью Кинг» в самом деле решил не брать пешку. Машина совершала неестественный шаг, и Гаспаров не мог поверить собственным глазам. «Нью Кинг» не просто отказывался взять пешку, но совершал поступок, на который машина не могла решиться. План рушился. На глазах. Компьютер перехватывал инициативу, и человек проигрывал. Гаспаров еще мог бы побороться, но теперь, впервые в жизни, впервые за долгие годы изнурительных шахматных турниров, он был выбит из седла. То, что сделал «Нью Кинг», противоречило всему, что знал Гаспаров. Солнце было круглым, земля была круглой, его звали Анни; когда шел дождь, крыши были мокрыми и так далее. Компьютер не мог, не мог не взять пешку в такой ситуации. Стив Паркер улыбался партнерам.
На традиционной послематчевой пресс-конференции Гаспаров не мог найти себе места. Еще никогда, никто и нигде не видел его таким растерянным. Именно таким его хотели видеть после посадки в Нью-Йоркском аэропорту, именно таким он был сейчас. Словно пытаясь что-то стереть, будто бы ощущая эхо горячей, хлесткой пощечины, как заколдованный, Гаспаров водил ладонью по щеке. Водил и водил, водил и водил. Он не понимал, совсем не понимал, ничего не понимал.
Как, как машина могла сделать такой ход? Как?
Журналисты задавали вопросы, и, наверное, он что-то отвечал. Слепили фотовспышки, перед глазами стояла пешка. Гаспаров вспоминал глупейший взгляд Паркера. Взгляд человека, который играл и не осознавал, что в шахматах порой жизненно важно НЕ брать фигуру. Лицо человека, который просто двигал фигуры. Актер, который, ничего не смысля в игре, с легкостью обыгрывал самого сильного шахматиста планеты. Машина не взяла пешку, и Гаспаров не находил тому объяснения. Этот поступок симулятора оставался за гранью человеческого понимания. Процессор не мог себя так вести. Паркер улыбался, но не понимал, что компьютер совершил что-то невозможное.
Вечером, когда все вопросы были заданы и все акции проданы, совершенно один Анни стоял у окна. В другой комнате постоянно трещал телефон. Кто-то говорил, но Гаспаров не слышал.