– Как же вам удалось данный факт установить? – вспылил Володин.
– Думаю, к существу дела это отношения не имеет, – сухо ответил Гуров. – Капитан Вердин находится в вашем подчинении, задавайте вопросы ему.
– Я хотел бы побеседовать с вашими сотрудниками, которые работали в Париже.
– Вы меня не поняли, Степан Сидорович, ребята не сотрудники, они мои помощники, на них нет никаких дел. Так что встречаться с ними нельзя. Вы ничего не приобретете, а я потеряю помощников.
Володин взглянул на Бардина, который кивком подтвердил сказанное.
– Хорошо. – Контрразведчик вздохнул. – Дальше, пожалуйста.
– Третьего февраля Юлия Горсткова вернулась в Москву, но в Шереметьеве мы девушку потеряли. Сутки она где-то пропадала, домой вернулась на следующий день.
– Как она объясняет свое отсутствие? Где она находилась? – спросил Володин.
– Не знаю. – Гуров пожал плечами. – Подобные вопросы вправе задавать отец, а не офицер милиции.
– Черт вас возьми, у вас на все есть ответ, но ни одного вразумительного! Что говорит папочка?
– Он не имеет к нам никаких претензий.
– А где пропадала его дочь?
– Спросите Юрия Карловича. – Гуров представил себе реакцию Горсткова на подобный вопрос и не сдержал улыбку.
– В старые времена он ответил бы на все мои вопросы! – Володин понял, что зарвался, но не выдержал и пробормотал: – Дерьмовые демократы, совсем распустились! – Контрразведчик представил, что могут с ним сделать, если Горстков узнает об этом разговоре. Ему достаточно снять трубку и пожаловаться министру или генералу Коржанову.
Об этом же подумал и замминистра Бардин. Гуров знал, что никогда не передаст финансисту неосторожные слова Володина, знал об этом и генерал Орлов, потому сыщики о подобной ерунде не думали.
– Значит, вопрос можно считать закрытым, вы, Лев Иванович, больше не занимаетесь данным делом. – Володин уже говорил тихо, интеллигентно.
– Чем я буду заниматься – решает мое руководство, – ответил Гуров. – Мое личное мнение, что если изначально для девушки существовала опасность чисто гипотетически, то с сегодняшнего дня такая угроза становится более чем реальной.
– Поясните, Лев Иванович, – сказал Бардин.
Орлов взглядом приказал Гурову молчать и, потерев короткопалой ладонью шишковатый лоб, недовольно сказал:
– Разрешите мне, Николай Ильич, – и перевел тяжелый взгляд на Володина. – Почему вы послали человека сопровождать Юлию Горсткову? Откуда, когда вы получили предупреждение о готовящемся преступлении, какую ведете работу?
– Я не вправе отвечать на ваши вопросы. Я прибыл сюда по приказу моего шефа.
– Задавать вопросы вы вправе, а отвечать, так увольте? Вы тут с сожалением вспомнили времена, когда власть ваша была значительно больше. Советую подобные настроения отложить до июня, может, вы и вернете себе былую славу. Но сегодня положение такое, какое оно есть. И я вам, Степан Сидорович, скажу, что с вами случится, если вы скроете от нас хотя бы частичку имеющейся информации.
– Петр Николаевич, прошу вас…
– Извините, Николай Ильич, это я вас прошу! – перебил заместителя министра Орлов. – Меня тридцать лет назад неделю держали в подвале их ведомства, век не забуду. Я их тогда не боялся, сегодня не боюсь, завтра не испугаюсь.
– Уважаемый Петр Николаевич, вы неправильно меня поняли, – пробормотал Володин.
– Я таких понимаю с полуслова. Так вот, слушайте и запоминайте! Лева – парень интеллигентный, жаловаться на вас побрезгует, а я мужицкого роду, потому пощады от меня не ждите! Это дерьмовое дело изначально должны вести вы, а не розыскники. Я сейчас прямо из кабинета звоню Горсткову, сообщаю ему, что некто Володин мешает нам работать и я полковника Гурова с дела снимаю. Я не знаю, девчонку убьют или вновь похитят, но точно – в покое не оставят. Что сделает с вами руководство или приложат руку потяжелее, меня не интересует. Все понял? А теперь я тебя видеть не желаю!
Орлов встал, тут же поднялся и Гуров.
– Уважаемый Николай Ильич, приношу вам свои искренние извинения. Я старый человек, плохо себя чувствую, полковник меня проводит.
Гуров никогда не видел своего друга и начальника в таком бешенстве. Жилы вздулись на шее, казалось, они душат генерала, огромный желвак пульсировал на виске. Полковник распахнул перед Орловым тяжелую дверь, генерал подтолкнул Гурова на выход, обернулся и добавил:
– Все написать собственноручно, в конце каждой страницы расписаться. – И вышел.
Станислав Крячко расхаживал по коридору у дверей генеральского кабинета, глянул на начальников и пробормотал:
– А до рукопашной дело не дошло, значит, нужен не йод, а нечто иное.
Станислав исчез, а Гуров и Орлов вошли в кабинет, полковник помог генералу снять тесный мундир, освободить галстук. Орлов плюхнулся в кресло, помассировал затылок, сказал:
– Годы, мать их в поднебесную, в прежние времена я таких щенков на завтрак хряпал! Ты много врал?
– Не имею привычки, ты не обучил, – ответил Гуров, открывая форточку и закуривая. – О попытке затащить девчонку в машину при выходе из гостиницы промолчал. Так об этом Володину пусть его малый докладывает, который свою башку подставляет.
– А двоих молодцов, что официантами прикинулись, твои парни не видели?
– Как не видели? – удивился Гуров. – Они же Юлию в машину сажали! Валентин Нестеренко даже по морде схлопотал. Еланчук доложил: так как заявления в полицию подано не было, то скрывшихся не искали, а проверять улетавших русских – дохлое дело. Ясно, они по липовым документам прошли.
В кабинет бесшумно вошел Крячко, воровато плеснул в стаканы коньяк, один подвинул Орлову. Генерал кивнул, молча выпил, приказал жестом все убрать. Станислав убрал, но свою порцию быстренько выпил.
– Лева, думай быстро, что делать. Либо мы немедленно отказываемся от этого дела и все валим на «соседей». Или ты впрягаешься, тогда мы за все в ответе.
– Решает старший, – быстро ответил Гуров.
– Решаешь ты и не крути. Тебе вся история в полном объеме виднее.
– Мне ничего не видно, Петр. Я даже не знаю, какая в этой игре масть козырная.
– Сто лет в сыске, виски седые, а ты словно придурок! Если мы возьмем в руки объяснение этого… – Орлов матерно выругался. – …обратной дороги нет, только вперед, орденов не будет. Мы должны сейчас решить, немедленно. Если отказываемся, я звоню Бардину, сообщаю, чтобы никаких бумаг не готовили. А там ковер, коллегия, пенсия – неизвестно. Не от нас зависит, не от ситуации, от того, в каких они на верхах отношениях. Кто кого сей момент за глотку держит.
– Чего решать, когда у меня есть моральные обязательства перед Юрием Карловичем Горстковым. Я же не могу явиться к человеку и сказать, мол, да, я обещал, но сегодня обстоятельства изменились, я забираю свое слово обратно.
– Можно не являться, ничего не говорить. – Крячко слегка отстранился от Гурова. – Поверь, он бы с тобой именно так и поступил бы. Поверь.
– Мне неинтересно знать, как Горстков поступает в различных ситуациях. Меня интересуют отец, Орлов, Крячко, главное, Лев Иванович Гуров, которого я уважаю, даже люблю, – сказал Гуров, взглянул на друзей серьезно, без улыбки.
– Удивляюсь и многого в жизни не понимаю. Не понимаю, как с таким характером ты третий десяток лет на оперативной работе и все еще жив. Лева, скажи, зачем ты в кабинете Николая прикрыл его и меня, отсек от получения информации, взял все на себя? Придумал этот дурацкий звонок, не сказал о письме? – спросил Орлов.
– Трезвый расчет и никакого благородства. Я люблю давать в долг. Когда меня возьмут за горло, Бардин, прикрывая меня, под паровоз ляжет.
– Надо же, а я считал тебя умным. Он крупный чиновник, в их кабинетах понятие долга неведомо, – сказал Крячко.
– А понятие страха? – поинтересовался Гуров, и его голубые глаза словно подернулись ледком.
– Обязательно, только при чем тут… – Крячко замолчал, откашлялся и забормотал: – Горстков. Он же знает, кому отдавал письмо… Ты просчитал такую комбинацию на лету? Все, Лев Иванович, я с тобой больше не играю.
Зазвонил телефон, Орлов снял трубку.
– Петр Николаевич, справка для вас готова, – сказал Бардин.
– Спасибо, Николай Ильич, я загляну к вам минут через несколько, – ответил Орлов.
– Володину вас подождать?
– Не стоит, я уже в возрасте, выдержка не та. – Орлов положил трубку. – Все, мы отошли от причала, куда теперь рулить будем?
– Пока девочка не заговорит, мы будем болтаться, как дерьмо в проруби. Полагаю, ее может разговорить только Петр Николаевич.
– Это вряд ли, – возразил Гуров. – Юлией займусь я сам. – Он увидел на лицах друзей недоумение, улыбнулся. – Не лично, конечно.
Глава 5
Наступило воскресенье. У Марии спектакля не было, Гуров на работу не пошел, сидя в гостиной, листал скопившиеся за неделю газеты, изредка поглядывая на любимую женщину, которая расхаживала по квартире с тряпкой, вытирала пыль.
После возвращения Марии прошло уже две недели, а она все еще не могла успокоиться, смириться с тем, что Гуров ни о чем не спрашивает, ведет себя так, словно ничего не произошло и их взаимоотношения не были на грани разрыва.
– Я часто думаю, что ты не любишь меня, я тебе абсолютно безразлична, просто удобна.
Он отложил газеты, оглядел стройную, подтянутую фигуру Марии, даже в домашней обстановке она держалась подчеркнуто прямо, ходила в туфлях на каблуках.
– Ты настоящая женщина, умна, коварна, хитра и очень интуитивна. Ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. А говорить об этом не умею, не хочу отнимать последние крохи у твоих многочисленных поклонников.
– Значит, я хитра и коварна? – Мария запустила в Гурова тряпкой.
– Обязательно. – Гуров поймал тряпку и положил на стол. – Это заложено богом в каждую женщину, остальные качества одной даны, другой – нет, у тебя полный набор. Ты ко всему еще талантлива и красива, тут легкий перебор, но я отношусь к нему спокойно. А в отношении удобства? – Он скорчил гримасу. – Удобно жить с пантерой? Красиво, экзотично, обращаешь на себя внимание: ни у кого нет, а у тебя есть. Удобно? Я не мазохист, однако терплю. Главное, я тебя не боюсь, и ты тоже это знаешь. Ты можешь в любой момент уйти, а порвать меня ты не в силах. Я хотел, родная, сказать о другом. Сегодня мы приглашены в гости на обед. Форма одежды повседневная, не раут, семейный обед, шесть человек.