Меня не нужно отвозить, я буду у тебя в 7:00..
Я добираюсь на поезде до квартиры Табиты. Она живет в многоэтажке в Квинсе. В последнее время ей приходится несладко — у нее артроз бедер, коленей, лодыжек. Это плата за то, что она танцует по четырнадцать часов в день в балете Большого театра.
Во время визита в Нью-Йорк в восьмидесятые годы она дезертировала, чтобы стать любовницей Вандербильта. Он выделил ей особняк в стиле Beaux-Arts, который стал ее борделем. К тому времени, когда я с ней познакомилась, она уже тридцать лет управляла самым успешным эскорт-агентством в городе.
Табита научила меня большему, чем любой родитель.
Она совсем не похожа на мать. Но иногда она была для меня чем-то вроде отца. Суровый и требовательный отец, никогда не довольный своим сыном. А это, как говорят мои клиенты, идеальный рецепт успеха.
Я стучусь в ее дверь.
Табита долго не отвечает.
— Ты можешь написать смс.
Она открывает дверь лишь наполовину и, шаркая, возвращается в тусклую квартиру. Раньше Табита не шаркала. Она ходила так, будто висела на веревке в верхней части черепа, и вся гравитация тянула ее вниз по прямой линии.
Посещение ее напоминает мне о том, как долго я занимаюсь этой работой.
Если Табита была лебедем в свои нежные дни, то теперь она стала стройной и твердой, как хищная птица. Она смотрит на меня сверху вниз. Хотелось бы, чтобы она была дряхлой, а не артритной.
— Почему ты такая модная?
— Я иду на свидание.
— Очевидно. — Ее сарказм — чернобыльская едкость. — Я спрашиваю, зачем тебе столько хлопот.
Я потратила час на то, чтобы выровнять волосы до блеска. Я срезала бирки с платья и нижнего белья. Моя киска ухожена, как лужайка перед Белым домом. Табита не может видеть эту часть, но она, блядь, знает это, просто глядя на остальную часть меня.
— Я встречаюсь с Рамзесом Хауэллом.
Табита вышла из игры, но она не умерла. Она знает, кто такой Рамзес.
— Хм… — Это русская прима-балерина, которая говорит "я впечатлена". На самом деле они никогда не бывают впечатлены, но иногда они чуть менее разочарованы. — Первое свидание?
— Второе свидание.
— Ах. — Это значит, что пока что выступление приемлемое, давайте посмотрим, как вы собираетесь все испортить. — Знаешь, что ему нравится?
Она не села, а стоит у пианино, спина прямая, руки свободно сцеплены перед собой. Она — экзаменатор, я — ученица.
Словно забыв сделать домашнее задание, я бормочу: — Он не встречается ни с кем из моих знакомых.
Табита поднимает бровь. Проходит около ста лет, и она разрушает мою душу.
— Это звучит как оправдание.
Я впитываю все это сладкое, сладкое наставничество.
— Дело не в этом, обещаю.
Табита подходит к окну и поднимает створку, прежде чем зажечь сигарету. Она открывает окно, чтобы не мешать своей клетке, полной зябликов, поэтому в квартире больше пахнет бумагой и фиалками, чем дымом.
Она глубоко вдыхает и выдыхает в переулок. — В чем проблема?
— Меня тянет к нему.
Дым клубится вокруг ее темных полированных ногтей. Ее губы накрашены в тот же цвет. Она не знала, что сегодня кто-то придет. Для кого выступают артисты, когда они одни? Бывают ли они вообще одни в своей голове?
Она делает еще одну затяжку, выпуская дым в виде спиралевидных завитков. — Ты уже совершала эту ошибку.
Я знаю. Она отбросила меня на два года назад и до сих пор стоит мне клиентов.
Я бы хотела сказать Табите, что не собираюсь повторять одну и ту же ошибку дважды, но так говорят все, прежде чем совершить одну и ту же ошибку дважды.
Вместо этого я говорю: — С тех пор я повзрослела.
Она фыркает. — Тогда почему ты приперлась сюда, как шестнадцатилетний подросток на выпускной?
Я улыбаюсь ей. — Может, это просто потому, что я была рада тебя видеть?
— Не обманывай.
Табита затягивается сигаретой и кладет ее в пепельницу, как будто может выкурить остаток позже. Хотела бы я знать, разорилась она или просто продешевила.
Эскорт-бизнес переместился в интернет, а пожар уничтожил великолепный старинный особняк Табиты. Я могла бы заплакать из-за обоев из шелковицы, палисандра и венецианского стекла, сгоревших в огне, старых балетных костюмов Табиты и ее шкафа с драгоценностями, подаренными десятилетиями любовников.
Когда ты любишь предмет, ты вкладываешь в него крошечную частичку своей души. Тогда он чувствует себя живым в твоих руках, хранящим твои воспоминания и твою радость, отражая их в себе.
Но если вы когда-нибудь потеряете любимую вещь, если ее украдут или она сгорит… частичка вас уйдет вместе с ней.
Табита потеряла слишком много себя. Ей плохо.
Она сидит на подоконнике и смотрит в переулок. Из передних окон открывается красивый вид на усаженную деревьями улицу, но это окно она открывает только для того, чтобы покурить, глядя на голые кирпичные стены.
Табита вертит в руках зажигалку, серебряную, с выгравированными чужими инициалами. — Эти люди заберут у тебя все. Отдай им только то, за что они заплатят.
— Не волнуйся. Я все еще придерживаюсь правил.
Табита дала мне список правил в тот день, когда я подписала контракт. Я не соблюдаю их все, и никогда не соблюдала. Но последнее из них выжжено в моем мозгу:
Никогда не верь, что это реально.
Это та ошибка, которую я больше не совершу.
5
БЛЕЙК
Рамзес владеет пентхаусом в башне Skyline Tower над Центральным парком.
Его здание красивее всех стеклянных карандашей на улице Миллиардеров: серый камень с готическими башнями и медной крышей с зеленой патиной.
Рамзес не ответил на мое сообщение. Наверное, его раздражает, что я поехала к нему на Uber, а не попросила его водителя забрать меня.
Я не делала этого специально, но и не сожалею. Все является частью игры, и это включает в себя то, что я не позволяю Рамзесу слишком легко отдавать приказы.
Швейцар направляет меня к личному лифту Рамзеса.
Иногда мне нравится воровать опыт сверхбогатых людей. А иногда я ненавижу ходить по их миру и вести себя как один из них.
Ты можешь заработать деньги, но ты никогда не сможешь перестать быть бедным в своей голове.
Бедность — это не цифра на банковском счете. Это каждый отрезок твоего дня, когда тебя не хватает элементарных вещей — проездного билета на автобус, чтобы добраться до школы, обуви для занятий в спортзале, еды, которая не ждет тебя в пустом рюкзаке. Это чувство, что тебе глубоко не повезло, что вас ненавидит Вселенная, что тебя никто не любит. Ты недостоин, и это видно по лицам всех, кто избегает тебя, потому что твоя одежда не подходит, волосы неаккуратные, от тебя пахнет.
Я не была таким человеком уже десять лет. Но призрак не исчезает.
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь почувствовать, что мое место в таком прекрасном месте.
Лифт поднимается по стеклянной трубе, внизу расстилается парк. Персиковый солнечный свет золотого часа мерцает на Гудзоне. Зеркала за моей спиной — это стена облаков, цифры проносятся мимо, пока я поднимаюсь на пятьдесят этажей.
Лифт замедляет ход и останавливается. С нежным звоном открываются двери прямо в пентхаус.
Это вовсе не квартира — это особняк в небе. Все стены — окна, и окна идут по всему периметру — стеклянный зоотроп4 города.
Я ожидала увидеть Рамзеса. Глубокая тишина говорит о том, что я здесь одна.
Я чувствую запах его одеколона, шерсти его костюмов, кожи его ботинок. Я вижу место на диване, где он сидит, подушки вмяты от его веса.
Я — Джек в замке великана. Все в доме Рамзеса сделано с его размахом — высоченные потолки, мебель размером с галеру, картины, занимающие всю стену. Цвета насыщенные, угрюмые, мужественные, кухня — черный орех и блестящая темная плитка.
Я одна в его личном пространстве. Я могу смотреть на что угодно, трогать что угодно, идти куда угодно. Он может наблюдать за мной через камеру, но он не может мне помешать.
Я бы никогда не позволила кому-то бродить по моей квартире без моего присутствия. Возможно, даже если бы я стояла рядом с ними.
Рамзес распахнул дверь и пригласил меня войти.
Более того, он даже оставил для меня подарок.
На каменной плите, служащей кофейным столиком, лежит большая коробка, элегантно завернутая в шампанское и золото.
Я открываю конверт и читаю плотный почерк Рамзеса:
Вот что я хочу, чтобы ты надела сегодня вечером.
Если ты так хороша, как говоришь, ты будешь знать, как себя вести.
Я слышу эти слова так, словно он произнес их мне на ухо.
Ткань искрится от моих пальцев, когда я разрываю ее на части.
Я понятия не имею, что найду в коробке. Даже когда я вытаскиваю предмет одежды из упаковки, я все еще не уверена. Она настолько тонкая, что я могу скомкать ее в шарик, легкая, как чулок, почти прозрачная.
Я несу коробку в ближайшую спальню — гостевой номер с сырой замшей на стенах и постельным бельем цвета дождевого облака. Я раздеваюсь догола, разбрасываю одежду по кровати и натягиваю костюм.
Он состоит из одной детали — чулок на теле, оставляющий мои ноги голыми. На руках — что-то вроде перчаток без пальцев, только ногти торчат.
Я застегиваю заднюю часть костюма. Несмотря на то что я закрыта от шеи до щиколоток, мне прохладно и комфортно, а материал настолько тонкий, что я чувствую себя почти голой.
Покопавшись в ткани, я нахожу пару ушей — мягкий черный мех на ободке, усыпанном крошечными зубчиками. Я прикрепляю ободок на место, зубцы зацепляют мою челку и отводят все волосы назад. Когда я качаю головой, за ушами звенят крошечные серебряные колокольчики.
Я проскальзываю перед зеркалом в полный рост.
На меня смотрит гладкая черная кошка.
В полумраке костюм совсем не кажется костюмом — он похож на живую кожу. Когда я поворачиваюсь, изгиб моей задницы кажется голой плотью, окрашенной в черный цвет. Костюм меняется вместе со мной, при каждом движении, при каждом вздохе.