ао Ханьло). Все мы распростёрлись ниц — и лежали так достаточно долго, пока он не добрался до середины подиума и не рухнул в кресло.
Бывший начальник императорской палаты акцизов, господин Тао недолюбливал Янь и своё недавнее на тот момент назначение в область воспринимал как ссылку и знак опалы. Глядя на его тучную фигуру, я мог понять его недовольство. Удивительно, что обрюзгший чиновник, привыкший, вероятно, передвигаться в колесницах и паланкинах, вообще сумел пешком (а как иначе?) преодолеть путь от границ области до Лияна. Он прочертил взглядом по нашим лицам, приподнял над подлокотником правую руку и, вытянув указательный и средний пальцы, дважды дёрнул ими в воздухе.
Делегаты-лиянцы стали выходить на середину зала, и мы интуитивно потянулись следом и встали перед губернатором стройным четырёхугольником. Тао Ханьло согнул руку в локте и качнул указательным пальцем. Я понял, что разговаривать с нами он, похоже, не собирается. Рядом с креслом тут же возник чиновник со свитком в руке.
— Высокое повеление… — затянул он. Мы снова пали ниц. Над нашими затылками загремели слова о том, какая большая честь нам выпадает, куда мы следуем и для чего. Слова, не нужные никому из собравшихся, поскольку все явные и тайные наставления о том, что́ предстоит делать в Тайцзине, каждый из делегатов получил заблаговременно.
Наконец нам повелели подняться и начали выкликать имена и названия префектур. Мы с поклоном отзывались. Я не старался никого запомнить. У меня на это была целая неделя пути. Возглавил делегацию второй помощник губернатора, Доу Ифу. Широкоплечий и статный, с заветренным лицом и огрубевшими руками, он мало походил на чиновника и уместнее смотрелся бы среди удальцов капитана Дуаня. Затем последовала хоровая присяга, после неё тот же чиновник, который читал указ и проводил перекличку, сообщил нам, когда и откуда мы выдвигаемся в путь. Всё это время господин Тао молчал, не спуская с нас недоверчивого взгляда. Но вот раздался новый удар гонга, мы опять распростёрлись на полу, и правитель области удалился. Церемония была окончена.
У меня в Лияне оставалось ещё одно дело. Я был рад возможности сделать его, не ставя в известность Айго, и сразу от дворца отправился в северо-восточную — прямо скажем, малоприятную — часть города. Достигнув угловой башни, я пошёл вдоль северной стены, отсчитывая ряды домов. Первый… Второй… Третий… Улочки тут были узкие. Если по центральным с лёгкостью могли вместе проехать четыре повозки, то здесь и двум пешеходам не везде удалось бы разминуться. Вот он, четвёртый ряд. Я зашагал на юг. Каждое здание — одно слово из строки: «Слезой. Орошаю. Свои. Дорогие. Находки».
Я застыл у ворот крошечной обветшавшей молельни. Неужели здесь? Я с сомнением переступил порог. Ни души. Внутри вдоль стен стояли десять каменных тумб-жертвенников, над ними на облупившейся штукатурке было проставлено по иероглифу, выбранному без какой-либо видимой логики. Здесь были «солнце» и «рука», «белый» и «идти». Ни сами по себе, ни все вместе они упорно не хотели обретать какой-то смысл. Перед каждой тумбой стояли жестяное ведро с благовонными палочками и миска для денег.
— Вы от кого-то? — услышал я скрипучий голос за спиной. За мной стоял сгорбленный старикашка. Наверное, он присматривал за молельней и с улицы увидел, как я захожу. — Вас кто-то прислал?
Я почему-то сказал «да» и назвал имя отца. Старикашка, опираясь на клюку, прошёлся перед тумбами.
— Это святилище безымянных духов-покровителей области Янь! — известил меня он. — Да!..
Он остановился напротив тумбы со знаком «глаз», многозначительно потряс клюкой и неловким движением опрокинул ведро с палочками. Когда он было нагнулся их собирать, мне стало его жалко, и я пообещал, что всё соберу сам. Старикашка кивнул и вышел.
Кроме палочек в ведре оказалась потемневшая от времени дощечка. При падении она тоже выскочила на пол. Я из любопытства повертел её в руках. Три ребра были гладкими. Четвёртое — разлом. На дощечке виднелись надписи, и я вынес её на свет, чтобы лучше разобрать. С первых слов мне всё стало ясно:
Милый сынок…
Сердцем ищи…
В каждой…
Пчёлы летят…
Шандрою…
Ширится мир…
Шесть столбиков бежали сверху вниз и терялись с места разлома. Но я прекрасно знал, что́ там дальше:
Милый сынок, не рассудком ищи пути.
Сердцем ищи, чтобы разумом обрести.
В каждой находке — свой серебристый звон.
Пчёлы летят гурьбой на соседний склон,
Шандрою пахнет свежий пчелиный мёд.
Ширится мир, поднимается твой восход.
Любопытно, что в отцовской тетради эти стихи и стихи о Лияне были написаны с разных сторон одного листа. Я понял, что дощечка — что-то вроде верительной бирки, которую нужно будет предъявить в Шанши, второй дом третьего ряда от восточной стены.
Старикашка исчез. Я ещё раз посмотрел на тумбу и на иероглиф «глаз». «Слезой орошаю свои дорогие находки…» Мог бы догадаться сам и без рассыпанных палочек.
Снаружи, южнее по улице, я увидел человека в жёлтой накидке поверх халата и с высокой пёстрой повязкой на голове. На мгновение показалось, что это Айго. Скорее всего, я ошибся, но к гостинице предпочёл вернуться иной дорогой.
Глава шестая. Яньский чиновник видит в пути лицо мертвеца, Чэнь Айго сжигает тело
В назначенный час все мы собрались у малых западных ворот Лияна, известных как Арсенальные. Трудно сказать, почему именно они удостоились такого названия, — склад оружия в Лияне имелся у каждых ворот, и, скажем, у восточных был даже крупнее, чем здесь. Так или иначе, на месте встречи нас поджидали именно служители арсенала. Глава делегации Доу Ифу явился последним и отдал распоряжение строиться в две шеренги: впереди чиновники, позади слуги. Общим счётом нас было человек тридцать. Доу с видом войскового инспектора прошёл вдоль рядов и осмотрел наше снаряжение.
— Никуда не годится, — сказал он с неудовольствием. — Ладно люйшаньцы и юсцы — им идти всего ничего. Но как вы столько дней шли от Цзефэна и Бэйлуна, не взяв с собой оружия? Как вас только не утащили разбойники и летающие черти!
Слуги, как им и полагалось, действительно были безоружны. Мы имели при себе короткие рапиры, хотя они были скорее элементом чиновничьей формы. Кто-то (кажется, из Бэйлуна) возразил, что в пути до областной столицы их сопровождала вооружённая охрана. Глава делегации усмехнулся и вынул из ножен палаш:
— Мы теперь сами себе охрана. Слугам раздать алебарды, — бросил он арсенальным. И со значением добавил, глядя на нас: — А вам, господа, советую обзавестись чем-нибудь посерьёзнее. Не беспокойтесь, что в таком виде мы будем похожи на шайку разбойников — оружие нужно до тех пор, пока мы не прибудем в Сяоянь.
«Он слишком много себе позволяет», — услышал я чью-то ремарку вполголоса. Большинство не сдвинулось с места, но я, как и пара-тройка других чиновников, прислушался к совету и выбрал себе на складе палаш по руке.
Упомянутый Сяоянь был крайней западной точкой нашей области и единственным её владением на массивном плоскогорье. Оттуда в Тайцзин можно было уже не идти, а ехать. Быстрее и проще было бы добраться до «большой земли» и столицы, двигаясь на юго-запад, через Ци, но возникала заминка. Всякий раз областная делегация прибывала на ассамблею в богатых каретах, украшенных золотом и киноварью, и под девятью яньскими знамёнами. Но циский правитель, всегда предоставлявший кареты предшественнику Тао Ханьло, на сей раз отказался это сделать и предложил соседу либо самостоятельно нанять повозки, либо отправить делегатов в Тайцзин вместе с цискими чиновниками и под знамёнами области Ци. То ли господин Тао успел насолить ему на прошлой должности, то ли причина была в чём-то другом, но после переписки между двумя губернаторами южный маршрут оказался для нас закрыт, и теперь нужно было вначале идти на запад, а затем ехать на юг — через области Чжао и Вэй. Такой путь был не только дольше, но и опаснее: приходилось огибать Северную впадину, известный рассадник гуйшэней, да и мосты в этой части области оставляли желать лучшего. Доу Ифу лично контролировал каждую переправу, следя за тем, чтобы одновременно на мосту не оказывалось больше трёх человек.
В итоге за первый день пути нам едва удалось одолеть половину той дистанции, которую мы двумя сутками ранее прошли вдвоём с Айго. За это время я успел наслушаться смешков в адрес моего слуги, а с ним заодно — и в мой адрес, и в адрес всего Дуншаня. Чиновники никогда не шутили при Доу Ифу, но, стоило начаться очередной переправе (а Доу всегда переходил мост первым), давали волю сомнительному острословию. В другое время я бы, возможно, посмеялся вместе с ними, но сейчас анекдотцы об адептах «матушки Кён» вызывали у меня всё большее раздражение. Айго, как ни странно, был совершенно спокоен, как будто всё это его не касалось.
На ночлег мы остановились в небольшой усадьбе, обустроенной под гостиницу. За ужином глава делегации разложил на столе карту и карандашом прочертил наш маршрут. В ответ на предложение держаться чуть южнее — и чуть дальше от гуйшэней — меня заверили, что чудовища легко достанут нас и там. С другой стороны, горы на севере изобиловали естественными укрытиями, и в случае большого налёта можно было где-то переждать атаку.
Засыпая, я почему-то вспомнил умирающего из «Золотой звезды». Его тощее лицо, высокие скулы, воспалённые глаза и сухие, потрескавшиеся губы, выдыхающие просьбу о помощи, — всё это мерещилось мне во сне. Наутро мне подумалось, что как раз сегодня тело должны кремировать.
Мы прошли ещё часов шесть. Чиновники приноровились, и теперь переправы давались заметно быстрее. Во время одной из них я обратил внимание на путника по другую сторону моста. Он подошёл одновременно с нами, даже раньше, но решил уступить дорогу, и сейчас ждал, низко склонив голову в плетёной крестьянской шляпе. Островок, на котором он стоял, был не больше двух саженей в поперечнике и едва выдавался над туманом. Сразу же за первым мостом начинался второй. Доу Ифу без задержки миновал оба, его помощник, ревизор И Мэнкун, встал на островке и скомандовал переходить. Слушать новые остроты чиновников не было сил, и я в тот день старался идти первым. Айго всегда шёл следом.