«Я сторожу ее сон по ночам»
Французский шансон умер!
Да здравствует французский шансон!
Осень 1989 года. Мне шестнадцать лет, и я возбужден до последней степени. Билли Джоэл приезжает в Бельгию. И у меня есть билеты. На мой самый первый большой концерт. Я подпевал всем его песням, крутя без конца его пластинки. Не разрушение Берлинской стены, а приезд Билли Джоэла стало для меня Событием 1989 года.
Я – сын своего времени, с детства был полностью погружен в мир англосаксонской музыки. Не только Билли Джоэл, но и Dire Straits, Pink Floyd, The Rolling Stones, Лу Рид, The Doors, Брюс Спрингстин, Джексон Браун, Fischer Z, Supertramp и Talking Heads звучали в моей юной башке. Но уже в том же 1989 году эта картина мира дала трещину.
Да, именно тогда, когда французская песня перестала распространяться за пределы своего отечества, я заболел шансоном. На предыдущих страницах я описал результаты этого заболевания: многолетние поиски единственно верной истины и красоты.
Правда, некоторые читатели постарше и сами прекрасно помнят и Шарля де Голля, и Мориса Шевалье, и Эдит Пиаф.
С другой стороны, более молодые читатели рассматривают восьмидесятые годы как предысторию. А тем временем моя книга добралась наконец до первого десятилетия, о котором у меня есть личные, живые воспоминания.
Восьмилетним я видел по телевизору, как только что избранный президент Франсуа Миттеран едет на правительственном ситроэне по Елисейским полям и с видом Папы Римского машет ручкой толпе. Я помню безумно-пышное празднование в 1989 году двухсотлетия Французской революции. Я помню, как Жак Ширак в 1996 году со скорбным видом сообщил о смерти Миттерана. И как тот же Ширак в 2007 году с кислой улыбкой передал ключи от Елисейского дворца своему заклятому врагу, Николя Саркози.
И как Саркози женился на Карле Бруни, безусловной поклоннице Джонни.
Холлидея? Да, плохие люди живут долго. За последние тридцать лет появились, тем не менее, новые имена, широко известные во Франции, но неизвестные за границей. С такого близкого расстояния трудно понять, что перед нами: восхищение современников или вечная слава.
Поэтому я решил в заключение познакомить вас с теми современными шансонье, которые, по-моему, представляют интерес. Любителям шансона, скорее всего, не понравится, что кто-то из их любимцев не будет упомянут, но моя цель – показать, что после Бреля, Брассенса, Барбары, Далиды и Франсуа на небосводе шансона появились новые звезды.
Если бы лучшие песни Франсиса Кабреля, Жан-Жака Гольдмана или Алена Сушона были спеты не на французском, а на английском, то они могли бы стать мировыми хитами. В этой-то детали и кроется дьявол. Шансон больше не пересекает границ, потому что французский потерял свое положение международного языка.
Собственно, как раз эти три шансонье были первыми, назвавшими эту причину. В Америке едва ли найдутся переводы французских романов, тем не менее французские шансоны все еще находят покупателя. Но шансон стал делом национальным, для местного потребления и для закрытых вечеринок иностранных любителей.
Ведущие силы, такие как Кабрель, Голдман и Сушон, сожалеют, что даже французская молодежь все меньше и меньше знает классический шансон. И они задаются вопросом: не стоит ли перед образованием задача сохранения наследия Бреля, Трене и Брассенса? На данный момент нет никакого системного подхода к преподаванию шансона в школе. Наоборот, президент Саркози, кажется, делает все, чтобы похерить национальную культуру.
«Мы хотим жить иначе»
Для французов восьмидесятые годы связаны с ТВ-серией «Даллас», аэробикой, первыми персональными компьютерами АйБиЭм, победами велосипедистов Бернара Ино и Лорана Финьона и теннисиста Янника Ноа и победой в президентской гонке многократно проигрывавшего Франсуа Миттерана. Третья попытка оказалась удачной. После поражения от Де Голля в 1965 году и от Жискар д’Эстена в 1974-м, Миттеран наконец осуществил свою мечту в 1981 году.
Убогий в своей непосредственности, безвкусный и плохо срифмованный слоган предвыборной кампании социалистической партии бодро уверяет нас: «Да! Именно теперь! Да, мы хотим жить иначе! Иначе, без безработицы!» Новый министр культуры Жак Ланг говорит о… не более и не менее, как «конце ночи и наступлении эпохи света».
Энтузиасты проводят сравнения с Народным Фронтом Леона Блюма 1936 года, а некоторые горячие головы считают, что наступили наконец времена Коммуны. Вряд ли это похоже на правду: мечта Блюма умерла почти мгновенно, а при Коммуне пролилось слишком много крови.
Конечно, главным оставался вопрос: исполнит ли свои обещания Миттеран? Очень скоро после выборов все поняли наконец кого они видят перед собой: властолюбивого политика, который быстро забывает прекрасные идеалы, приведшие его к власти. Его высокомерная, почти королевская манера держаться похожа на поведение Де Голля, которого Миттеран когда-то упрекал в «постоянном захвате власти». С другой стороны, благодаря аристократическому поведению ему удалось создать о себе совершенно ложное представление – как об отце отечества. Прозвище, которым наградили Миттерана, – tonton (дядюшка) говорит само за себя. Кроме Де Голля, в Пятой Республике не было ни одного президента, удостоившегося такого признания.
Миттеран вошел в историю, когда отменил смертную казнь, ввел минимальный прожиточный минимум, ниже которого не должен был опускаться заработок, и назначил женщину – Эдит Крессон, впервые в истории, на пост премьера. Еще он запомнился всем своим архитектурным проектом Grands Travaux: пирамидой Лувра, Большой аркой Дефанс, новой Национальной библиотекой и Оперой Бастилия.
Одни считают, что эти новые здания украшают Париж, другие называют их уродливыми монстрами. Но нельзя не отметить, что число безработных во второй половине правления Миттерана увеличилось вдвое и достигло трех миллионов, а государственный долг вырос в шесть раз.
Какой у него там был слоган? «Иначе, без безработицы»? Но все-таки Миттеран увеличил помощь культуре, так что не зря его поддерживали художники.
Одновременно с приходом нового президента меняется ситуация в музыке. В 1981 году заканчивается государственная монополия на масс-медиа: появляются коммерческие ТВ-компании и множество частных радиостанций. Особенно многого все ожидали от радио, но едва в 1984-м им разрешили размещать рекламу, как маленькие радиостанции превратились в огромные компании, не интересующиеся творчеством и не передающие французскую музыку. Менеджеры и певцы забеспокоились.
Последнее важное мероприятие Миттерана – введение с 1 января 1996 года музыкальной квоты. Радио обязали впредь передавать не меньше 40 % французской музыки, из которых 20 % должны составлять новые диски.
Тут есть, конечно, о чем поспорить, но даже Гольдман, которому сперва не понравилась квота, должен был признать, что благодаря введенным мерам шансон заметно окреп.
В начале восьмидесятых годов появляются волкмены, очень скоро после этого изобретаются компакт-диски. Производители записей, рыдая от счастья, перегоняют на диски всю свою виниловую продукцию.
Но, несмотря на смену носителей и появления возможности скачивать песни с Интернета, шансон и в XXI веке продолжает держаться старой, привычной формы, содержащей куплеты и рефрены. Древний стиль pont-neuf XVII века все еще популярен.
Носители музыки становятся все меньше, а концертные залы – все больше. В 1983 году парижский «Зенит» (больше восьми тысяч мест) открывается концертом Рено Сешана. Двумя годами позже Жюльен Клерк открывает своим концертом Дворец спорта Берси на семнадцать тысяч зрителей. Начиная с 1982 года Франция ежегодно празднует 21 июня – ставший традицией Праздник музыки.
А в 1985 году появляется музыкальная премия – Les Victoires de la Musique, вручение которой всегда транслируется по телевидению. Музыкальные события становятся частью жизни, песни, как никогда, превращаются в продукт потребления. Культура клипов прочно входит в жизнь.
«Рестораны Любви»
После того, как Боб Гелдоф в 1984 году уговорил многих британских звезд спеть Do They Know It’s Christmas?[173] и Гарри Белафонте убедил группу американских коллег записать We are the world[174]Майкла Джексона и Лайонела Ричи, во Франции тоже стало модно демонстрировать во время концертов любовь к ближнему. Валери Лагранж и Рено первыми собирают вместе Франсиса Кабреля, Жан-Жака Гольдмана, Даниэля Балавуана, Франс Галль, Алена Сушона и Кристофа. Результат: диск SOS Éthiopie[175], менее запоминающийся, чем английский, вариант, но проданный миллионными тиражами. Его стали крутить по радио, и он оттеснил хиты Live is Life [176] (Opus), One More Night[177] (Фил Коллинз) и «Глаза, как дула револьверов» (Les yeux revolver, Марк Лавун) на задний план. Следом за Live Aid французы решают, что тоже должны дать гигантский концерт. Но 13 октября приходит лишь одна десятая из заявленных ста пятидесяти тысяч зрителей.
Наконец-то казначей Франсис Кабрель может перевести полтора миллиона евро на счета Врачей без Границ и нового, созданного комиком Колюшем, общества Les Restos du Coeur[178]. Благодаря вмешательству последнего, с 1985 года рестораны в ЕС перестали уничтожать избытки еды, но стали отдавать их благотворительным организациям. В первую зиму «Рестораны Любви» роздали 8,5 миллион порций еды французским безработным и беднякам. Сейчас за год раздается более 100 миллионов порций.