Сейчас в индустриальном институте целая команда занималась тем, что разрабатывала автомат, самостоятельно меняющий инструмент в таком станке – но быстрого результата от них я не ожидал, да и сама эта концепция казалась мне, мягко выражаясь, бесперспективной. То есть разработку механического автомата я считал абсолютной глупостью – но команду продолжал финансировать. То есть настоял на том, чтобы КБО ее проложил финансировать: дело это в любом случае небыстрое, денег они пока очень немного тратили – а когда у них что-то получаться начнет, то, глядишь, и компы уже появятся. Первые-то вроде уже где-то появились…
К тому же уже начал прорисовываться вариант даже без компов кое-что полезное сделать. То есть без цифровых компов: у Вовки Чугунов для его новых изделий нужно было изготавливать одну очень хитро отфрезерованную железяку, причем с качеством, с каким не каждый фрезеровщик шестого разряда изготовить сумеет в обозримые сроки. Я ему по простоте душевной предложил дурью не маяться и отливать их по выплавляемым моделям, но оказалось, что я не единственный дурак на этом свете: он уже попробовал и получил от начальства знатный втык. Потому что используемый сплав отливался очень хреново, его еще приходилось долго и разнообразно ковать чтобы металл нужную прочность набрал. Но дурость свою мы еще в прошлом году друг другу продемонстрировали, а теперь для его производства вроде уже заканчивали делать где-то очень непростой копировальный станок, якобы управляемый аналоговой машиной. И если ему не наврали, то прорисовывались довольно интересные варианты… вот только про аналоговую автоматику и я ничего раньше не слышал, да и сам Вовка очень слабо представлял то, о чем ему говорили – так что вполне вероятно, надежды на скорую автоматизацию окажутся напрасными.
На аналоговую автоматизацию, а вот на цифровую… Американцы вроде уже начали производить транзисторы, и я надеялся, что и в СССР этим всерьез займутся. Правда вот «в прошлой жизни» у нас этим занялись как-то через одно заднее неприличное место, но у меня теперь появился шанс «все исправить». Появился бы, если бы я хотя бы примерно представлял, как эти самые транзисторы делаются – но обломись, я знал лишь то, что транзисторы бывают кремниевые, германиевые и из арсенида галлия. И я даже знал, что кремний из песка получают – но, к сожалению, на этом мои знания заканчивались. И я даже не представлял, кто в Союзе вообще такими разработками занимался – а то бы я этим разработчикам… квартиры без очереди предоставил, что ли? Так они и без квартир ведь что-то делали, квартиры тут могут не сработать. Да и в любом случае я не знал, кому их пообещать можно, так что «оставь надежды, всяк».
Да и если транзисторы в стране Советов появятся, что я могу с ними сделать? Я ведь не знал, как цифровые машины изнутри сделаны. То есть общие принципы представлял… очень примерно, но вот в детали никогда в жизни не вдавался за ненадобностью, так что и в этом поле мне пахать просто нечем. Да и незачем, все равно других людей, которые знают, как сделать правильно, в стране хватает. И если уже этим людям потребуется помощь, то я, конечно же, им помогу… чем смогу, проблема была лишь в том, что я даже примерно не представлял, в чем моя помощь может заключаться. Просто потому, что я не знал, что им может потребоваться – зато я знал кое-что другое. Ну как знал… знал, точно знал что я хочу получить. А вот кто именно мне желаемое получить поможет….
Перед самым Новым годом кое-что из «желаемого» я все же получил: рабочие мебельной фабрики в Сомово все же успели сделать мебель, которую я у них заказал. Пока не всю, мне прислали только комод (небольшой), маленький обеденный стол и четыре стула. И большую кровать, которую я специально для бабы Насти заказал. То есть сначала они мне прислали счет за выполненную работу, и на нем написали, что «если вам покажется очень дорого, то вы можете от заказа отказаться», однако я отказываться не стал. Да, было дорого, по нынешним временам просто безумно дорого, но у меня-то денежки были, а тратить их мне практически не приходилось. То есть еду родители обеспечивали (в дополнение к огороду, который вообще продукты давал «бесплатно»), для одежды я только за ткань деньги Надюхе отдавал, бензин и обслуживание машины мне КБО оплачивал. А давно ожидаемой мною денежной реформы так и не случилось, так что у меня даже от Сталинской премии почти все деньги в неприкосновенности остались – ведь все, что я тратил из нее «на общественные нужды», общественность мне всегда возвращала, причем даже с процентами (если за таковые считать положенную мне в десятке артелей зарплату). Так что почему бы и не потратить несколько тысяч на приличную мебель?
Честно говоря, меня в ней больше всего порадовало даже не то, что они ее для меня сделали, а то, что они в своей записке приписали «эти изделия мы собираемся теперь делать в больших количествах и всего через год цена на них упадет раза в три». Ладно, если на самом деле упадет, я и Маринке, и Надюхе такую же куплю. А кое-какие предметы и деду Митяю наверняка по душе придутся. Но пока…
Пока у меня появились новые желания – и требовалось срочно найти тех, кто их исполнит. Причем, желательно, побыстрее, потому что в газетах появились заметки, которые мне очень не понравились…
Глава 3
В новом тысяча девятьсот пятидесятом году Маринке пришлось туговато: хотя завод официально считался моторным, а турбины у него шли вообще «вне плана», именно турбин от нее страна требовала все больше и больше. Именно таких, слабеньких да паршивеньких – но как раз такие и оказались самыми востребованными. Потому что такая турбина делала электричества достаточно, чтобы обеспечить энергией простенькую газоочистительную установку, которая выделяла чистый метан из того, что пёрло из биореакторов. А ворсменкие котлостроители как раз под такую турбину давно уже наладились очень качественные котлы делать, как раз газовые – но котел пара достаточно вырабатывал для вращения турбины только когда в топку ему уже очищенный метан и поступал. И турбины, и котлы уже давно были не такими, какие при пуске трех ворсменских заводов производились: теперь турбину вращал пар под триста градусов с давлением в сто двадцать атмосфер и вся установка из кубометра метана извлекала чуть меньше трех киловатт-часов, то есть по сравнению с первой моделью стала вдвое экономичнее. И сжигала в топке за час всего чуть больше сорока кубов метана, а газоочиститель с пятидесятикиловаттным мотором за тот же час выдавал очищенного метана в двадцать раз больше.
А как раз биореакторов (в основном, конечно, мезофильных, попроще) в деревнях по всей стране ставилось очень много, их чуть ли не в каждой деревне старались соорудить. Пока не получалось, так как очень трудно стало нужный цемент найти, но народ старался, и на Маринку (как на «единственного изготовителя» этих турбин) руководство давило со всех сторон. Не все руководство, Зинаида Михайловна, например, категорически была против любого подобного давления и со стороны КБО ее прикрывала как могла, но она-то считалась лишь «административным начальником», а на Маринку давили в основном по партийной линии. Тоже не все, Сергею Яковлевичу хватило лишь однажды на эту тему со старой бухгалтершей схватиться и больше он на эту тему вообще не возникал, но вот другие, причем совершенно «посторонние» первые секретари постоянно слали Маринке угрожающие телеграммы и даже жаловались на нее в ЦК, обвиняя чуть ли не антисоветской деятельности.
Жалко, что я об этом раньше не знал, Маринка мне пожаловалась на угрозы только когда ее вызвали в ЦК партии. Ну а я, когда она мне, плача, по телефону про этот вызов сказала, немедленно отправился к товарищу Кирееву:
– Сергей Яковлевич, тут дело государственной важности.
– Ну говори, у тебя все дела государственной важности или ты хотя бы сортир можешь без важности сходить?
– Я же сказал «государственной», а не «областной». Мне просто нужно срочно по телефону поговорить.
– А что, у тебя дома телефон сломался? Я распоряжусь, чтобы немедленно починили, и если это не на линии авария…
– У меня телефон не той конструкции, мне вот этот нужен, – и я снял трубку с аппарата с гербом Союза вместо диска. – Добрый день, это Шарлатан, мне нужно срочно поговорить с Иосифом Виссарионовичем по исключительно важному и срочному государственному делу.
– Ну ты и нахал, впрочем, всегда таким был. Мне выйти?
– Нет, я на минуту и от партии у меня в любом случае секретов нет. А от партийного руководства тем более, и вам тут стоит быть в курсе… Алё, Иосиф Виссарионович? Да, это я. Тут дело такое: в ЦК срочно вызвали Маринку Чугунову, можно вместо нее я приеду? Я лучше нее объясню товарищам, что за проблема и как ее решить можно.
– Товарищ Шарлатан, а вам не кажется, что вы лезете не в свое дело? Вы же вообще еще не коммунист, а дело, как я понимаю, чисто партийное, и вас оно касаться не должно.
– Маринка тоже не коммунистка, а я хотя бы пионер.
– Как это не коммунистка? Она же была секретарем обкома комсомола, или ты о другой Чугуновой говоришь?
– О ней, о ней самой. Она была секретарем обкома комсомола как комсомолка, но сейчас она там не работает и из комсомола просто по возрасту вышла. А в партию ее не записали, так что она вообще беспартийная. А еще она одинокая вдова с тремя малыми детьми, а я – вполне себе холостой мужчина, причем бездетный, мне в Москву скататься проблемы не составит.
– То есть не коммунистка… а ты одинокий холостой бездетный пионер… и в курсе вопроса, говоришь? Тогда давай, сам приезжай, но учти: спрашивать с тебя будем как с пионера! – Сталин откровенно заржал в трубку, – но не опаздывай, а то…
– Я помню: в угол на горох. Не опоздаю, и не надейтесь. И если вы сами на заседание этой комиссии зайдете, то увидите самый настоящий антисоветский заговор своими глазами. Только вы никому пока не говорите, что вместо Маринки я приеду, чтобы заговорщики попрятаться не успели, хорошо?