Для меня вся эта информация была очень важной: я честно рассчитывал следующим летом кое-что в Нижнем подкупить, и даже приступил к накоплению денег на грядущую закупку. Даже накопил уже сорок три копейки: мне на день рождения родственники гривенник подарили, а остальные деньги я уже сам заработал, еще летом: ежевики у речки росло очень много, но ее почти никто не собирал: уж больно колючая. А я придумал «прибор для рванья ежевики, не залезая руками в куст», и с Валькой и Мишкой — уже совсем взрослым сыном тетки Натальи, которому почти десять лет было — мы ходили на речку эту ежевику рвать. Мишка палками поднимал ветки, я — свое палкой с острым крючком и маленьким сачком — быстро срывал ягоды, которые Валька перекладывала в небольшие туески, сделанные из бересты, а когда туески уже заполнялись, Мишка шел в Ворсму и там на рынке ягоды продавал. Туесок уходил копеек за двадцать (то есть Мишка, чтобы быстро все продать, такую «демпинговую» цену ставил), и мы выручку честно делили поровну. Отдавая, правда, пятак за туесок Гришке, который их для нас плел, но все равно получалось «всем поровну». А уже позднее наша команда стала поставлять на рынки и чернику, которая стоила куда как дороже, и даже два раза ее поставить успела…
Потом, правда, нам бизнес пришлось свернуть: мать Мишку все же высекла, и не за то, что самовольно в Ворсму бегал, а за то, что цену очень низкую на ягоды выставлял, и мы остались без продавца. А в деревне-то ягоды продавать некому. Разве что малина спросом пользовалась, но и она не любая: лесную каждый сам себе набирал сколько хотел, так что в Кишкино малина торговалась исключительно с огорода тетки Дарьи. У нее — единственной в деревне — малина на огороде росла, причем «культурная», очень большая и вообще желтого цвета. То есть и красная была, но у нее малину односельчане покупали понемногу «для украшения стола» на праздник какой-нибудь. И денег за малину она просила много, рубль за банку фунтовую. Это за желтую, а красную она малышам деревенским разрешала просто так есть с куста…
Но ягоды давно закончились, и вообще все дары дикой и домашней природы закончились, так что на пополнение моих финансовых резервов в ближайшее время рассчитывать не приходилось. И на потребление свежей витаминной продукции — тоже, из витаминов оставались только яблоки (в сенях у нас стояло десятка два бельевых корзин с антоновкой и в сарае, вероятно когда-то изображавшем хлев, были две больших бочки с яблоками уже мочеными), да и в связи с холодами продуктивность мелкой домашней скотины резко снизилась. Хотя эта скотина у нас жила в отличных условиях: от печки в комнате Николая в трубе был проложено отдельное колено, от которого курятник тоже подогревался и курицы уж точно не мерзли. Однако баба Настя, как я подозреваю, более по традиции, вслух пожаловалась, что-де «куры опять яйца нести перестали». И на мой уточняющий вопрос сказала, что куры вообще каждую осень нестись перестают аж до марта.
Ну да, конечно, зимой-то в курятнике темно несмотря на наличие маленького окошка, с чего бы курам-то нестись? Я бабе Насте примерно в таких выражениях свое профессиональное мнение и высказал, причем за обедом. Чем очень повеселил и мать, и отца — но баба Настя все же задумалась. Немножко подумала и через пару дней принесла в курятник две лампы. Лампы, которые она отобрала (за ненадобностью) у сыновей: ацетиленовые «шахтерки». Карбид у мужиков еще с осени остался, немного, но на пять дней освещения его хватило. А потом, вытащив из гнезд сразу семь яиц, баба Настя старшего своего озаботила срочным пополнением запаса карбида, а младшему приказала «как-то сделать» специальные кронштейны для этих ламп и «абажуры», рассеивающие слишком уж яркий свет.
Ну а мне снова обломились очень приятные плюшки: после того, как баба Настя спросила, чем меня — всего такого умного — угостить, чтобы умище мой еще больше развивался, я получил «небывалое блюдо»: яичницу с луком. Вообще-то яйца в деревне в рационах были постоянно (кроме зимнего времени, понятное дело), но почему-то их употребляли исключительно в вареном виде. Ну и в сыром, но гораздо реже, причем исключительно по той простой причине, что куры свои яйца несли часто перепачканные пометом. Не всегда, но народ искренне (и, кстати, вполне обоснованно) считал, что холодной водой яйца от дерьма не отмыть. А тут появились яйца «внеплановые», и того, кто их обеспечил, было бы неверно без полезного продукта оставить. Лука в доме было, пожалуй, поменьше чем только картошки: сами его выращивали немного, только «на зелень», но Арзамас-то был центром российской луковой промышленности и лук на рынке в Ворсме стоил даже дешевле картошки, так что на зиму его закупали в больших количествах. Думаю, что теперь еще больше его закупать будут: на «очищенном» подсолнечном масле жареный лук получался не хуже, чем жареный на свином сале, а так как в деревне никто свиней не заводил, и прежнее лакомство было недоступным. И тут вдруг все три счастья вместе оказались: и лук, и масло, и яйца. В общем, дня четыре вся семья (включая семьи дядьев) питалась исключительно яичницей с луком. То есть на второе только ее и готовили, а так же на завтрак и на ужин…
Кончилось (на эту осень кончилось) все тем, что дядька Алексей привез из Ворсмы целую телегу с луком и спросил у меня, какой я хочу получить в подарок на Рождество ножик. Но мой ответ его сильно удивил:
— Спасибо, но ножик у меня уже есть. А вот рубанка нет…
— Так в сарае, в ящике с инструментами…
— Тот очень большой, мне его вообще не поднять. А нужен маленький, вот такой… а еще вот такой молоток и такая стаместка. И пила маленькая, ножовка. С зубьями небольшими, как у ножовки по металлу, но чтобы она все же разводилась. Я, правда, не знаю, как это сделать.
— Хм… я знаю, на ножовках по металлу тоже разводку делают, просто дома ее не повторить. Но я… ладно, обещаю: я тебе все это сделаю. То есть я, дядя Коля и отец твой: тут же как раз получается три подарка. Рубанок маленький, говоришь…
— Не совсем рубанок: у рубанка лезвие круглое, в мне плоское нужно, как у фуганка.
— Договорились. Но откуда ты-то все это знаешь? Хотя верно тебя мама называет: шарлатан.
— А что значит шарлатан? — решил все же уточнить я, ведь было уже понятно, что в устах местных это никакое не ругательство.
— Шарлатан — это такой человек, которые всякое придумывает и фокусы показывает. Ну, я так думаю: у нас в Ворсму давно, я еще сам мальчишкой был, цирк приезжал, и там на афише было написано, что будет показывать фокусы шарлатан с какой-то фамилией иностранной.
— А что за фокусы он показывал?
— Да не знаю, самому интересно было бы узнать. Шарлатан-то этот в день представления заболел, выступать не стал, и его вообще в экипаже в Нижний повезли к доктору. А в афише было написано, что он покажет как богатства получать буквально из ничего — но вот не повезло нам. Зато с тобой повезло: вон, у нас и яйца теперь зимой будут, и масла не хуже магазинного завались.
На Рождество я получил от отца и дядьев шикарный подарок: набор инструментов, аккуратно упакованный в красивый и удобный ящик. Так, кроме запрошенных рубанка, молотка, стамески и пилы-ножовки «игрушечного» размера, но вполне рабочих, был еще небольшой топорик и маленькой коловоротик. А еще крошечные пассатижи — все же мужчины действительно постарались меня порадовать. Я и порадовался, причем сильно: теперь я мог приступать к осуществлению своих грандиозных планов. Не сразу, все же я еще рылом не вышел… то есть не дорос до нужным мне самому кондиций, но уже появилась возможность потихоньку двигаться в нужном направлении. Не к победе коммунизма, конечно, но к гораздо более достижимой цели. И гораздо более полезной. Для меня более полезной, да и для страны тоже. И я даже удивился, что впервые подумал не только о себе и своей семье…
Глава 4
Мне на Рождество подарили ящик с инструментами, а вот всем остальным детям в доме подарки были — по крайней мере для них самих — поинтереснее. И несколько дней все просто ходили и хвастались друг перед другом обновками. Ну, не хвастались все же, а просто гордо их демонстрировали, и больше всех «демонстрировала» Настя: ей-то достались и новая юбка с кофточкой, и новое платье. Причем платье было «совсем новое», сшитое из магазинной ткани. Вальке тоже платье новое досталось, но сшитое из какой-то старой одежки тети Маши, но не той, которую тетя Маша сейчас носила, а которое ей еще в детстве досталось — но все равно платье получилось очень красивое, с цветочками. Ваське и Васе досталось по рубахе, Кольке тоже, наконец, штаны сшили — но не длинные, как у меня, а вроде длинных шортов. Еще Васе подарили штаны уже такие, в которых и зимой можно было из дому выйти. А у меня штаны уже были, мне их мама из старого чьего-то пиджака сшила, точнее, из рукавов от этого пиджака, и мама сказала, что они еще следующее лето продержатся, если отвороты отогнуть. Собственно, она их специально «на вырост» шила — ну, я так думаю. Хотя не исключен вариант, что просто не захотела рукава того пиджака лишний раз обрезать и подшивать: ведь все вещи детям тут самостоятельно руками шили, а машин швейных, насколько я понял, в деревне вообще ни у кого не было. Поэтому у меня штаны были единственной обновкой, которую именно мне сшили: ну не было в доме (да и в деревне) готовых штанов для однолетнего мальца, а вот вся остальная одежда мне от старших доставалась. Да и не только мне, поэтому новая одежда для деревенских детей была редким (и очень радостным) подарком.
Но все походили, погордились — и жизнь вернулась в обычное, не праздничное, состояние. Мужчины рано утром убегали на работу, потом Вася бежал в школу, потом тетки Настя и Маша уходили на работу «в колхоз», а мама и баба Настя занимались дома «по хозяйству». Причем теперь домом уже больше баба Настя занималась, а мама — она тоже что-то делала, но уже и не готовила, и не убиралась. В основном что-то шила или старую одежду ремонтировала. Ну а стиркой в доме занимались теперь только тетки: из колхоза они чаще всего домой возвращались еще до обеда (правда, обедали мы поздно, судя по ходикам в комнате Николая, уже ближе к четырем): работы в колхозе зимой почти и не было. То есть была работа, но колхозников (и колхозниц) в Грудцино было больше, чем работы, и иногда тетки оттуда возвращались сразу после утренней «разверстки», так как им в этот день работы не оставалось. Вообще-то в Грудцино каждый день больше десятка женщин «на работу» ходило, причем не ходили они, а ехали в санях, на тройке: дед Иван, который в деревне за лошадьми ухаживал, скотину тоже «на работу» отправлял. Но и лошадям там работы было маловато, однако баба Настя сказала как-то, что в колхозе лошадей хоть кормят, причем даже ячменя им в кормушку подсыпают — а сивая-то жеребая, ей хороший корм нужен.