Человек им не партнер и не противник.
Может навредить, убить, поймать и посадить в клетку.
Понять не может. Мы их видим. Снизу большей частью. И это всё!
Мудра была природа, не дав человеку крыльев. Она убереглась от полного разорения.
Представьте себе летающие отряды заготовителей пуха, охотников, браконьеров, диверсантов, эскадрильи органов правопорядка и административно-хозяйственных работников, хищно кружащих над сидящими на яйцах отцами семейств.
Вообразите тотальное перекрытие воздушного пространства над столицей в часы пролета пернатого президента; слетающуюся с мигалками в Охотный ряд каркающую Думу, одетую в дорогие темные костюмы и галстуки на голое перо; юрких следопытов из ФСБ, влетающих в открытые форточки в тихое вечернее время, когда вы и она сложили крылья и зажгли свечи.
А огромные – до окончания неба – сетки-границы, в которых гибнут птицы, не ведающие границ, или лазерные заслоны, сжигающие все, что летит без разрешающих документов (какие документы у цапли) и не сквозь специально отведенные для пересечения коридоры погранзон.
Представьте террористов-камикадзе, падающих с неба, или зависшего, как жаворонок, и беспрерывно поющего над вашим домом Баскова…
Ужас! А пожалуй, даже ужас-ужас-ужас!
Нет-нет, права природа, оставившая человеку мечту
о полете и возможность
любоваться ими
с земли.
Заза Захарьевич, кахетинский диссидент
– Завтра мы едем в Сагареджо, – сказал Гоги. – Зазу хотят снять, надо показать, какие достойные и влиятельные друзья у него есть.
– И?
– И кто захочет с ним связываться, раз такие достойные и влиятельные друзья у него есть? Логично?
– Логично. Кто будет изображать влиятельных людей? – спрашиваю я Гоги Харабадзе, народного, нет, всенародного артиста, писателя, красавца, моего друга и брата.
– Все свои. Я, ты – специальный корреспондент из самой Москвы, наш Мишико Чавчавадзе – великий (правда) человек и художник, Лело Бокерия – он председатель союза архитекторов и Нугзар Попхадзе – начальник телевидения. Мало?
– Чудная компания для застолья.
– А я что, тебя в Кахетию на партийное собрание зову? – возмутился Гоги.
– А Заза там кто?
– Заза – наш старый уличный товарищ. Он там санитарный врач. Сам понимаешь, хинкальные, рестораны, разные общепитовские «дырки»… В Сагареджо это пост! Зазу им надо заменить своим. А тут мы. Защитим его или нет, а «пурмарели» (по-грузински русскими буквами буквально: «хлеб-соль») будет хороший.
На следующий день мы, вооружившись фальшивыми аргументами в пользу Зазы Мучиашвили, с благородной миссией выдвинулись в Кахетию. Кто не бывал в Кахетии осенью, тот не бывал. Примите сожаления. Поля, сады, виноградники, одна деревня переходит в другую, радуя взгляд и вкус (теперь, увы, забытый) названиями: Цинандали, Мукузани, Гурджаани… Правда, до них мы не доехали, зато проскочили Манави, селение, знаменитое своим не-пов-то-ри-мым зеленым вином манави мцване. На окраине Сагареджо в саду стоял скромный по нынешним временам дом, внутри состоящий из одного только гигантского накрытого стола, описание которого я пропускаю, чтобы раньше времени не лишить вас возможности сострадать нашему герою. Впрочем, может быть, накрывал и не он, потому что в этот день на триумф (или тризну) районного санврача собралось все местное руководство во главе с первым секретарем райкома партии Медеей Мезвришвили. По обе стороны от этой значительной во всех отношениях женщины расположились другие важные персоны Сагареджо – прокурор, судья, начальник милиции и сопровождающие их лица. Напротив – линия защиты: «влиятельные друзья» и певцы, которые своим невероятным искусством всегда украшают победителя.
Сам невысокий и худощавый Заза Захарьевич (не хочется называть его виновником торжества, пока вина не доказана) расположился в торце стола. Он уже опрокинул в себя пару стаканчиков того самого манави, был весел, обаятелен и не собирался, несмотря на высокое собрание и шаткость своей кадровой позиции, демонстрировать присущий ему (в тех случаях, когда нечего выпить) аскетизм.
Кутеж начался традиционно. После тостов за секретаря райкома и каждого из высоких руководителей за столом начался процесс, который в высокой политике называется детант ( фр. détentе), то есть ослабление напряженности между враждующими группировками. Заза дружелюбно улыбался и из уваженья к собравшимся не пропускал ни одного стаканчика, допивая до дна. Тамада, зная санитарно-эпидемиологическую обстановку в Кахетии, наконец произнес тост, особенно напирая на сильную сторону Зазы Захарьевича, и посматривал на секретаря. Суровость, царившая в начале застолья, немного смягчилась, однако ситуация все еще казалась тревожной.
– Время! – сказал Гоги тоном тренера Анатолия Тарасова, выпускающего на лед забойную тройку. – Лело, давай!
Леван, спокойный и значительный, со стаканом в руке вспомнил детство Зазы, как он, приходя домой, бросал портфель в угол и говорил родителям: по арифметике пять, по истории пять, по грузинскому пять. Других предметов он назвать не умел, но родители радовались и этим. И думали, какой честный мальчик у них растет.
Заза выпил.
– Чересчур честный! – громко сказал Миша и, опустив голову, затрясся, видимо, от слез умиления.
– Мишико, ты пропускаешь очередь, – сказал Гоги. – Лело, заканчивай. Они разговаривают во время тоста, плохой знак. Сейчас Нугзар, а потом Юра – гость из Москвы.
Из-за строгости Гоги о роли Зазы в развитии современной грузинской архитектуре Лело сказал мало.
Нугзар Акакиевич не ждал открытия калитки, а, как настоящий лидер нападения (и защиты), выпрыгнул на лед (фигурально выражаясь) через бортик и сразу влепил шайбу сопернику.
– Республика может гордиться Сагареджойским районом, который невероятно успешно возглавляет многоуважаемая калбатоно Медея Мезвришвили. Многие годы она дает пример сильного, мудрого и гуманного… – Тут он посмотрел на нас с Гоги: как, мол? Мишико из-под стола показал большой палец. – Гуманного управления, где каждый творческий и трудолюбивый человек занимает достойное его место. – Заза рассеяно заулыбался: правильно. – Мы, друзья Зазы Мучиашвили, – продолжал Нугзар, – счастливы, что он под руководством умного и опытного политика включает свой труд в общие достижения района.
Силовой блок одобрительно закивал головами. Секретарь тепло посмотрела на Зазу.
– Мастер, – оценил речь Гоги. – Двинулось! Давай, – сказал он мне, – закрепи. Что-нибудь про его высокие связи в Москве.
– Он бывал в Москве?
– Неважно, давай про Максимыча.
Я встал. Заза с трудом сфокусировал на мне глаза.
– Впервые я увидел Зазу в доме первого секретаря Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи Виктора Максимовича Мишина. – Заза опустил голову, видимо от скромности. Силовой блок гордо выпрямился.
– Давай, – сказал Гоги. – Хорошо идет!
– Там были и другие секретари ЦК комсомола…
– ЦК комсомола маму я е…л! – вдруг отчетливо сказал поднявшийся со стула Заза. И для верности, повернувшись к северному окну, повторил по-грузински: – ЦК комсомола – шени деда м… хан! (Смысл тот же, что и по-русски. – Ю. Р.)
За столом наступила бы мертвая тишина, не нарушай ее всхлипывания Миши, Лело и Нугзара. Плача от смеха, Гоги наклонил меня к себе и сказал:
– Выше поднимай, с подробностями. Комсомол… Что Зазе комсомол?
– Наш с Гоги товарищ актер Саша Филиппенко был женат на дочери секретаря ЦК КПСС Зимянина, и там, в его доме, на дне рождения я встретил Зазу.
Секретарь райкома выпрямилась, подняла брови и настороженно посмотрела на все еще твердо стоящего на ногах героя вечера. Гоги одобрительно похлопал меня по спине.
– Михаил Васильевич часто встречался с Зазой Захарьевичем и очень его ува…
– Этого Зимянина маму я тоже…
– Нет!!! – закричали прокурор, судья и начальник милиции.
– Да! – непреклонно и печально сказал Заза, словно отчитался за нелегкую, но необходимую для всех работу. – Да!
Все руководство района стало спешно покидать стол, как тонущий корабль. Гоги закрыл лицо рукой, друзья опустили головы и вздрагивали. Я стоял один, как айсберг, о который только что разбился санитарно-эпидемиологический «Титаник» Сагареджойского района. Тут Заза поднял стакан и сказал вдогонку своему руководству:
– Я не закончил свой тост: и всего ЦК КПСС! С их Политбюро.
Он сел на стул и тут же заснул.
В те годы в Кахетии еще никто публично не вступал в столь близкие отношения с Центральным комитетом Коммунистической партии. Заза опередил время и был уволен с высокого поста в тот же день.
«Чересчур близкими», – сказал бы Мишико.
Доживи Заза до наших дней, сколько у него было бы интимной работы с руководством России и Грузии. Но он бы справился.
Через месяц я снова оказался в Тбилиси. Мы с Мишей сидели у Гоги, когда дверь открылась и на пороге показался стройный и бодрый Заза Захарьевич.
– Вот, – сказал Гоги. – Посмотри на нового начальника санэпидслужбы в Кварели.
– Я пришел пригласить вас туда на «пурмарели». Будут все наши. Надо отпраздновать назначение.
– Как они решились после Сагареджо?
– А… Перспективу видят. Им нужен влиятельный человек.
– Чересчур влиятельный! —замечательно засмеялся Миша.
И Заза засмеялся. В этот момент я его и снял.
(Что я написал? Кто мог снять Зазу с его связями?
Сфотографировал, конечно.)
Подальше – в Антарктику!
А когда не можешь воспринимать мир – мир перестает существовать. Это открыли давно.
Земля невелика, и укромность ее утеряна. Везде люди. Пусть живут, разумеется, раз родились. Уничтожать их не надо (говорю я, будто не принадлежу к популяции), но чрезмерность их густоты и бессмысленности существования наводит на мысль, что основной их функцией (опять отстранился) является продолжение биологической составляющей. Животное – оно и есть животное. Высшее, безусловно. Впитало, скотина, все достижения позвоночных сородичей. Почти все. Нет ядовитых зубов, как у змеи. Зато умеет говорить слова, которые убивают, парализуют и от которых сворачивается кровь.