В соседних комнатах буддийские святыни. Можно потрогать даже нам, пришельцам из мира суррогатов. Не убудет. В окно виден монастырь, в келье которого монах уходил в уединенную медитацию – ретрит. Однажды принесли ему недельную норму еды – плошку риса и плошку воды, а он исчез. Халат чоба и черевички на месте, а он дематериализовался. Спокойно принимаешь рассказ, как факт. Тут всему веришь. Буквально. Сидим в доме нашего друга принца (не наследного) Цаванга под фотографией его младшего брата Кармы, к которому однажды пришли «красношапочные» монахи и доказали родителям, что мальчик просветлен. Что он реинкарнированный тулку – тот, в кого вселилась душа большого ламы ринпоче – «драгоценного». Что они искали его и нашли здесь, в Королевстве Ло (Мустанге), и теперь он поедет учиться и постигать буддизм в Дхарамасал, где после изгнания из Тибета живет далай-лама.
…Дети в библиотеке весело реагируют на наше появление, и учитель смеется вместе с ними – не обидно. Что их развеселило? Попросили не фотографировать, а я воровато щелкнул «от бедра». Ну, если вам так необходимо реальность перевести в нереальное, живых людей в цифру – валяйте, но недолго. Учение – дело серьезное, требует усердия и времени. Оно бесконечно, разумеется, но человек проходит по нему отмеренный путь.
В недрах самой большой в королевстве библиотеки хранится единственная и священная книга Мола – летопись династии королей от первого Аме Пала, вступившего на престол в тысяча триста, примерно, восьмидесятом году, до двадцать седьмого Джигме Дорджи, здравствующего, как я имел счастье убедиться, и поныне.
Король Мустанга вместе с королевой, которую монарх взял в жены из тибетского городка Шигаци (так у них заведено), пришел в аэропорт пешком, поскольку Катманду был парализован всеобщей забастовкой: до того непальцам надоел премьер-министр.
Вместе с улыбчивым командиром королевской стражи, читай – со всей его стражей, они налегке (у гималайского короля весь багаж внутри) добрели до скромного павильона и смиренно уселись на стулья в ожидании полета. Сначала до Покхоры, где теплые озера, потом, если ветер позволит, до взлетной полосы в Джомсоме у подножия восьмитысячной Аннапурны, потом на вездеходе до деревни Кагбени. За городской стеной «вороньего слияния рек» (так неуклюже я перевожу название этого места) начинается Мустанг. Там королевская чета, если не подвернулся случайный вертолет, сядет на лошадей и за два-три дня доберется до столицы Ло-Мантанга.
А мы со своими рюкзаками на каком-то левом, антинародном фургончике все-таки доедем до аэропорта и повторим путь короля, правда, пешком от Кагбени километров сто по горам.
В основном пешком.
Наш командор и удача экспедиции Сережа Вертелов окончил МГИМО, но карьерным дипломатом не стал, хотя для взаимопонимания людей разных культур сделал едва не больше, чем любой выпускник этого института. Он обаятелен, невероятно одарен лингвистически и наделен природным чувством такта, окрашенного умным юмором. Он настоящий искатель и друг тем, кого видит во второй раз. А в моем случае в первый.
В Мустанге он бывал раз десять и даже был удостоен королем звания министра двора по связи, поскольку ему с друзьями удалось по неведомому тогда в Гималаях спутниковому телефону связать из Ло-Мантанга короля с наследным принцем, находящимся в Катманду. Великое сие чудо сделало Вертелова, и без того уважаемого в королевстве, человеком невероятных возможностей, которыми он пользуется с тактом и уважением к местным правилам и обычаям. В Кагбени он показал дом, построенный вокруг большой статуи Будды. В молельной комнате не принято фотографировать, о чем Сережа нас предупредил, хотя хозяйки – доброй его знакомой – рядом не было. Мы подчинились. Потом перешли в помещение со старинными настоящими вещами, которые она готова была продать его друзьям в знак доверия. Друзьям ничего не хотелось тащить в гору, они вежливо повосхищались и вышли, мы задержались.
– Посмотри, какой молитвенный барабан, – сказал Вертелов. – Подлинный и старый.
Барабан мне был не особенно нужен, но ситуацию я понял и, чтобы поддержать репутацию Сережиного друга, купил раритет. «Синдром барабана» возникал еще не раз, и был он связан не с покупками, а с осмотрительностью, чтобы ненароком отсутствием внимания, непроизвольной неточностью поведения или отсутствием интереса не обидеть замечательных жителей Поднебесного королевства.
Вертелов отважен, порой до безрассудства, и об этом свидетельствуют его африканские приключения, полные высокого, без всякой для себя выгоды, авантюризма. Занявшись проблемой природы войн, он стал путешествовать по местам обитания редких африканских племен, быстро осваивая языки, наречия, причины конфликтов и способы выживания. Не заигрывая, не участвуя и не осуждая. Он – настоящий исследователь и дипломат самого высокого человеческого уровня, лишенный дипломатического иммунитета. Точнее, никогда им не обладавший, отчего, по недоразумению, даже сиживал в тюрьме самой опасной, вечно воюющей африканской страны Сомали.
Улыбчив, дружелюбен, надежен и очень вынослив.
В 1982 году, попав в Непал с первой советской экспедицией на Эверест, я понял, что вернусь сюда, если даст Бог, и не раз. Туристов тогда было мало. По улицам Катманду и соседнего Патана, представляющих собой музей архитектуры и скульптуры, не торопясь, ходили симпатичные, пестро одетые женщины и доброжелательные мужчины. Игрушечные дети с подведенными глазами весело таращились на редких иностранцев. Зацепившиеся за время хиппи – постаревшие дети цветов сидели (а по ночам лежали) на живописных площадях, на цоколях храмов, не торопясь курили что придется и наблюдали за бытом фантастического города, где жила живая богиня-девочка Кумари, осуществляющая свою неземную миссию до первой крови, а потом превращающаяся в обычную невесту. Там висел единственный светофор, скорее как аттракцион, поскольку под ним на тумбе стоял полицейский в шортах, разгонявший редкие машины, водители которых были совершенно очарованы непонятным зрелищем – переменой красного, желтого и зеленого у них над головой.
Веселые базары за копейки торговали всем, чем богат Непал: от павлиньих перьев, изогнутых ножей кукури до маленьких бронзовых фигурок Будды, богини Тары, Ганеши со слоновьей головой и прочими покрытыми пылью веков артефактами.
– Это старая фигурка?
– Очень старая. Триста лет.
– А мастер еще жив?
– Жив, – радостно сообщает непалец. – На соседней улице живет. А вот эта действительно древняя. – И он достает из мешка другую чудесную скульптурку, того же, впрочем, автора.
Долгое время, до середины прошлого века, Непал для иностранцев был закрыт. Отгороженный от всего мира с севера Гималаями, с юга непроходимыми болотами, буквально кишевшими тиграми, он жил замкнуто, избежав колонизации и набегов.
Первые европейцы появились там лет шестьдесят назад в значительной степени благодаря нашему соотечественнику, русскому дворянину из Одессы Борису Лесиневичу. (Книгу о нем «Тигр на завтрак» прекрасно перевел отец нашего командора Сережи Вертелова.)
Борис – бывший курсант морского кадетского училища; сын известного на юге империи конезаводчика; младший брат двух белых офицеров; танцовщик одесской оперы; солист дягилевского балета; дублер Леонида Мясина; популярный гастролер по странам Дальнего Востока и Южной Азии, осевший на время в Индии и основавший там знаменитый «Клуб‐300», куда стекалась высшая знать страны и важнейшие персоны из английских колонизаторов; великолепный охотник на тигров и организатор королевских охот; друг индийских магараджей и королей Непала, основатель и строитель в Катманду первой гостиницы с горячей (!!!) водой; инициатор допуска в Непал иностранцев; благодетель для восходителей на непальские восьмитысячники (нашим альпинистам он тоже помогал), авантюрный аграрий, привезший в Непал для разведения клубнику и белых английских свиней; покровитель и товарищ летчиков Второй мировой войны, с риском летавших в Гималаях; человек, чье участие в восстановлении законной власти его друга короля Трибхувана и низложении клана потомственных премьер-министров династии Рана оценивают (те, кто знает) очень высоко.
Он еще и ром изготавливал – «Кукури», вполне пристойный. Правда, и винокурню, и гостиницу он в конце концов потерял, но не особенно печалился. Деньги были для него не так уж важны. Во время первой нашей экспедиции на Эверест Борис был жив и бодр, но мы не встретились. Жаль.
Беспокойство – вот беда. Лишь несколько раз в жизни меня посещало ощущение покоя, но я не помню, в каких обстоятельствах. Скорее всего, при невозможности выбора. Не во внешнем мире, а в глубине души. Неосознанное его отсутствие вынуждало предпринимать действия, за результат которых ответственность, без сомнения, хотя и не без страха, полностью ложилась на меня. Да по существу, ни при каких условиях никто, кроме меня, не ответит за мой выбор или не выбор. Обстоятельства предлагают модели поведения, а Бог дает право отказаться от сомнительного и случайного. Пользуйся. Не можешь верить в Бога – твоя воля. Но доверяй Ему. Ошибка тоже верное решение, если она нанесла урон только тебе. Может, никто, кроме тебя, ее и не узнает. Но ты о ней помни – и иди. Путь равен цели или превосходит ее достоинством. Единственный способ движения – преодоление. Единственный способ преодоления – движение. Нагнись, если упало. Кому поднять, если не тебе? Не оглядывайся, видит ли кто. Видит. И ты видишь! Не хочешь жить в мире упавшего – нагибайся и поднимай. Переставляй ноги, переставляй.
Пот заливает глаза, солнце палит, рюкзак с камерами оттягивает плечи. Иди, дорогой, иди. Никто тебя не заставлял за пять-шесть дней пройти по Гималаям примерно сто десять километров на высотах до четырех с половиной километров. Хотел попасть в Мустанг – иди.
Какое счастье!