Подходит человек городского вида. В руках у него постромки от санок, на которых стоит привязанное бельевой веревкой старое оцинкованное корыто для детского купания. В корыте сверток, укутанный в одеяло.
– Мясо вот в город везу. Тут купил в октябре и повесил у него, – он кивнул на толстого, – в сарае. Птицы не клюют, и ладно… Вы из газеты? Меня тоже недавно в газету поместили. Ты, Василий Георгиевич, как бы герой, и все такое. Я и вправду участник войны и Парада Победы. Никто не верит. А и не надо. Давно было. Да и далеко отсюда. Правда, деды?
Он умолкает, потом кивает на спутников:
– А это деды наши… Надо бы мне их угостить, да нечем.
Толстый снимает варежку и машет рукой: э-эх! Два других отворачиваются и молчат. И мы все идем к станции – домику красного кирпича, из трубы которого валит дым.
– Сейчас погреемся, – говорит Василий Георгиевич. – Жаль, буфета нет, как в городе, а то б я дедов угостил.
Толстый машет рукой, двое других никак не реагируют на слова Василия Георгиевича.
Динамик на столбе из-под снежного шлема кричит в глухую белизну: «Сапунов, черт, прочисть стрелку, не переводится!»
Снег идет. Тихий, вялый снег.
Срочная телеграмма от 23 августа 1978 года. Капитан научно-исследовательского судна «Сергей Королев» Нижельский – Дьякову:
«Прошу сообщить погодные условия Северной Атлантике районе полуострова Сэйбл период сентябрь – октябрь месяцы».
28 августа, срочная телеграмма. Дьяков – Нижельскому:
«Глубокоуважаемый капитан, сообщаю свои предположения. Штормовая погода с усилением западных и северо-западных ветров и волнением свыше 5 метров следующие периоды: 5–7 сентября, 24–28 сентября, 10–17 октября, 27–28 октября. Особенно сильных штормов следует ожидать в третьей декаде сентября и во второй октября. Усиление ветра до 35 м/сек., волнение свыше 8 баллов. Температура воздуха в сентябре плюс 12–20, в октябре плюс 8–15. Следует опасаться айсбергов, движущихся в сторону Ньюфаундленда. Число их увеличится в третьей декаде сентября. С уважением и приветом Дьяков».
«Глубокоуважаемый Анатолий Витальевич! Ваши предположения подтвердились полностью. Даты штормовой погоды, указанные Вами, совпали абсолютно точно. От имени экипажа выражаю искреннее восхищение Вашей работой. Нижельский».
Правда, к моей идее, что примета – это предупреждение о том, что и без приметы состоится, и что бояться не надо ее, а только учитывать, Дьяков отнесся скептически.
– Рассыпанная соль, – умничая, говорю я, – есть не причина ссоры, а следствие того, что ссора обязательно состоится. Следствие, заброшенное во времени прежде причины. То есть всего лишь предупреждение, знак. И знаку этому надо отчасти радоваться как пусть неприятной, но реальной информации об ожидающих тебя невзгодах.
– Теперь что вы ни говорите – все ерунда. Вы, верно, так и пишете?.. – сказал он и внимательно посмотрел на меня.
То, что Анатолий Витальевич, получив образование в двух университетах, являясь действительным членом Французского астрономического общества и автором нескольких научных статей, в 1935 году, в возрасте двадцати четырех лет, оказался с теодолитом на прокладке железной дороги Мундыбаш – Чугунаш (знакомый нам) – Таштагол, можно было бы воспринять как дурную примету для его научного будущего. Он мог превратиться в просвещенного обитателя, наблюдающего бурные и разнообразные процессы в природе и обществе и никак не связывающего их с тихим утеканием собственной жизни. Но так не произошло, потому что, уловив примету времени, он счел необходимым посчитаться с ней.
Ссылка Дьякова в Сибирь за оглашенное вольнодумство спасла его от лагерей и гибели. Он это понял. Произойди арест двумя-тремя годами позже, получил бы Анатолий Витальевич свои десять лет без права переписки и исчез навсегда, а так – всего лишь принудительное поселение. Красота.
Кузнецк был любимым и беспокойным ребенком страны. С его развитием связывали не отдаленное будущее, а буквально завтрашний день отечественной металлургии. Между тем юг Западной Сибири был климатическим белым пятном.
На строительстве дороги, которое нас интересует, поскольку речь идет о Дьякове, действовали три метеостанции. Они не давали прогнозов, а лишь комментировали проявления погоды, а это не устраивало Кузбасс. В тридцать шестом году Дьякова вызвал главный инженер стройки Егоров:
– Вы будете главным метеорологом Горно-Шорской железной дороги. Астроном все-таки! Три станции – ваши. Будете давать трехдневный прогноз.
Он согласился, хотя ошибка в ту пору на той стройке стоила дорого – суровыми были и погода, и время…
Пропустим описание метеостанции Ахпун (Темиртау), где он сменил бывшего наблюдателя, народного учителя Александра Ерофеевича Попова, и отправимся с Анатолием Витальевичем в Амзас и Усть-Амзас «в довольно уравновешенном состоянии духа, скорее в радужном настроении, чем печальном, хотя порой мелькала мысль, что по своему характеру предложенная мне деятельность напоминает положение древнего Дамокла, усаженного под острием меча, подвешенного над головой на конском волоске по приказу тирана Сиракуз Диониса».
«В Амзасе метеостанцией заведовал бывший католический патер Людвиг Бехлер, родом из поволжских немцев-колонистов, переселившихся в Сибирь еще в прошлом веке. Не поладив, видимо, на идеологической почве с местными властями и сельским активом, развернувшими энергичную антирелигиозную пропаганду, как это было повсеместно в нашей стране в начале тридцатых годов, патер Бехлер оказался анахоретом на стройке железной дороги в роли метеоролога-наблюдателя. Высокий, крупный, с лицом наподобие Мартина Лютера, он говорил по-русски с типично немецким акцентом, как Карл Иванович из “Детства” Толстого в передаче Игоря Ильинского, смягчая губные согласные и шипящие звуки русского языка: “Страстфуйте, страстфуйте, прошу пожалофать в моя келья…”»
Первый прогноз Дьяков дал 12 июля 1936 года. Качества, перечисленные «собственной рукой профессора Кулика» в научной характеристике, Дьяков оправдывал в новой для себя роли. Математика, астрономия и год пешей ходьбы с теодолитом оказались весьма кстати в метеорологии. Второй прогноз был тоже неплох: «Малооблачная погода благоприятна для строительных работ».
А потом начались дожди, и, хотя он их исправно предсказывал, начальство гневалось, словно он был виновником несчастий. У Дьякова появилось ощущение, будто он несет ответственность не за прогноз, а за погоду собственно…
Теперь Анатолий Витальевич смог бы предсказать с большей вероятностью, когда закончится непогода, но тогда долгосрочные прогнозы были недоступны ему, и он ежедневно с «печальным видом, с тоской в душе» приносил прогноз: «Сплошная облачность, сплошные дожди…»
…А в Чугунаше – снег.
Два мужика в телогрейках наливают в водопроводную колонку керосин и жгут его, отогревая ото льда. Они провожают нас долгими взглядами…
Одинокий человек в ватных штанах и бушлате нетвердо и с усилием преодолевает снежный склон. Он останавливается у калитки и ждет, пока отлается собака, но она не умолкает. «Жучка! – говорит он заискивающе. – Ты чё ругаешься, чё шумишь? Ну пьян, пьян, Жученька. Не ругайся».
У входа в зал ожидания пожилой железнодорожник скалывает лед топором, приваренным к лому в виде наконечника.
– Этова Пониклева несчастного я знал, и всех их два десятка детей, и жену его… – говорит старик с ухоженной бородой, то ли продолжая начатый когда-то разговор, то ли затевая его для меня. – Теперь Пониклев в холме лежит, а она – потаскуха. Ну… Я с ними рядом жил.
Ледокол, здороваясь, сторонится, пропуская нас в теплый зал ожидания, обставленный деревянными скамьями с вырезанными на спинках буквами МПС. В углу окошко кассы с расписанием поездов.
– Это старое, – говорит Василий Георгиевич, – недействительное.
Он смотрит в большое, мелко переплетенное окно. Там идет снег.
«Сапунов! Где тебя носит, Сапунов?!»
Телеграмма от Дьякова 28 июля 1981 года – Центру штормовых предупреждений:
«Считаю долгом сообщить, что в течение периода 5–20 августа следует ожидать оформления весьма глубоких циклонов в Северной Атлантике. У берегов Мексиканского залива, Карибского моря, на востоке США должны появиться ураганные ветры более 40 м/сек. В морях Дальнего Востока от Филиппин до Японии в августе должны пройти весьма сильные тайфуны. С уважением и приветом Дьяков».
8 августа, «Известия»: «5 человек погибло, 70 домов полностью разрушено, 19 тысяч затоплено, в десятках мест повреждены железные дороги. Таковы последствия тайфуна над островом Хоккайдо».
11 августа, газета «Советская Россия»: «Сильнейшие ливневые дожди стали настоящим стихийным бедствием для американского города Уотертаун (штат Нью-Йорк). Вода затопила нижние этажи домов, работа магазинов, транспорта почти полностью прекратилась… Ущерб составляет несколько миллионов».
16 августа, «Правда»: «Тайфун Филипс налетел неожиданно, с невиданной силой он обрушился на Сахалин».
Воспользовавшись ясным днем, Дьяков проводил наблюдения Солнца. Пройдя в башенку и сдвинув купол, изготовленный по его чертежам на Кузнецком металлургическом комбинате (где любят и поддерживают Анатолия Витальевича), он направил небольшой, почти ученический телескоп, подаренный когда-то академиком Тихоновым.
– Вот видите, пятен мало, а те, что есть, далеки от центрального меридиана…
Это была чистая правда. Демонстрации пятен предшествовали долгие объяснения Дьяковым разработанных им методов, долгосрочных прогнозов с учетом активности Солнца.
Из его рассказов, насколько мне позволяли осколки весьма среднего образования, на котором обрывались и без того зыбкие связи с математикой, физикой и астрономией, понял, что прогнозирование в свое время пошло по неперспективному (на взгляд Дьякова) пути определения погоды по барометрическим полям, то есть по изменению давления. Совершенствуясь, синоптики выжали из этого метода все, но не угомонились.
Вера – это форма заблуждения. Каждый вправе выбрать себе заблуждение и аргументировать его, не унижая оппонента. Вера, обладающая роскошью аргументов, становится учением. Учение, не опровергнутое жизнью, может себе позволить называться наукой. Новые открытия могут вернуть науку на шаг-другой назад. Было время, когда любое прогнозирование, кроме барометрического, было верой.