Я спустился вниз по улице и встретил Гоги. Без очков и камеры я легко подчинился его просьбе укрыться в Театре имени Руставели, где другой актер, Кахи Кавсадзе, открыв дверь служебного входа, спас десятки людей, бежавших от дубинок.
Утром, взяв другой аппарат и надев запасные очки, я отправился по больницам, госпиталям (в том числе и в армейский, где пострадавших лежало немного, а убитых не было, к счастью, вовсе) собирать материал.
Город был набит войсками и военной техникой, но мы легко, сначала с Гоги Харабадзе, а затем с архитектором Лело Бокерия, объездили все места, где находились раненые, отравленные газом и убитые.
К этому моменту я понял, что каждый факт должен быть аргументирован. Ничего не надо додумывать. Рубленая рана на спине – фотография и текст на магнитофоне, труп – фотография, отравление газом – симптомы продиктованы врачом.
Кстати, о газе. Мой замечательный друг художник Миша Чавчавадзе предполагал, что никакого отравляющего, правда, не было. Просто слезоточивый был советский, некачественный или несвежий.
Мне приходилось собирать свидетельства с особой тщательностью. Мало того что я слышал выстрел из военной машины, видел, как упал мальчишка, и помог доставить его в хирургию, я дождался возможности сфотографировать пулю с рентгеновского снимка.
Вся эта работа проделывалась ради заметки в номер «Литературной газеты», где я тогда служил. Понимая, что много не напечатают, я изложил события на трех страницах и отправился в ЦК Компартии Грузии, где сохранилась связь с Москвой. По телефону правительственной связи из кабинета нынешнего госминистра Важи Лордкипанидзе я передал статью в редакцию. Но напечатана она не была. Стандартные «идеологически выверенные» и лживые тексты заполнили все газеты. Мне было стыдно смотреть в глаза людям, с которыми я был на площади.
Тбилиси. Ночь после рассвета…
Редактор тбилисской «Молодежи Грузии» Вахтанг Абашидзе нашел меня и предложил напечатать статью и фотографии… Я согласился с условием, что материал будет снабжен ссылкой, что именно в таком виде он был отправлен в Москву 10 апреля.
«Молодежь Грузии» была сверстана и не без сложностей, продиктованных комендантским часом, доставлена в типографию. Когда тираж был готов, ворвавшиеся солдаты конфисковали и уничтожили значительную его часть. Но типографские рабочие кое-что спасли…
Теперь прошли годы.
Мы живем в разных странах,
но воспоминания хорошие
и дурные все еще объединяют души.
Я по-прежнему люблю моих друзей, мою Грузию
и печалюсь на могилах, которые стали частью
моей единой и неделимой жизни.
(12)Тбилиси, Зимбабве, Бадхыз (Туркмения), Мадагаскар, Мир
(12)
Тбилиси. Ночь после рассвета 9 апреля 1989 года
В этот момент я понял: сейчас начнется. Еще один снимок, и, повернувшись, я быстро пошел назад к свету. В ту же секунду я услышал «Стой!» и увидел, как веером с автоматами наперевес ко мне бегут военные в пятнистой форме
Красно-коричневый, с рогами, но не страшный
Вернувшись из Африки, я встретился с Ахмадулиной и стал ей живописать сафари. Она была напряжена и насторожена до того момента, пока не узнала, что охотники вооружены лишь фото- и видеокамерами.
– Они их не убивают? Ну, слава богу. Рассказывай
Приключение Горелова
Юрий Константинович Горелов – зоолог, старший научный сотрудник заповедника Бадхыз на юге Туркмении. Рост выше среднего. Русоволос. В разговоре порывист. Реакция мгновенная. Отлично видит в темноте, за что получил кличку «кошачий глаз»
Дядя Том
Глядя на этого мадагаскарского красавца, хочется произнести какую-нибудь умную сентенцию. Например: чем меньше человек ждет от окружающего его мира, тем более он от него независим
Детство
Что остается от детства? Длинный день, долгое лето, бесконечная жизнь впереди и краткая внезапная мысль, рождающая оторопь и обиду
По направлению к людям
Бог устроил все толково. Он ограничил время нахождения в пути, но не сам путь. Конечна жизнь, сказал он, но желание жить – бесконечно
Красно-коричневый, с рогами, но не страшный
Жираф в Зимбабве – больше чем жираф.
Жираф – романтическое и нежное существо. Несуразный пример игры природы, из которой исключил себя цивилизованный человек своим прагматизмом, ненасытной жадностью и жестокостью.
Как они уцелели, как уцелели слоны и снежные барсы, тигры и киты? Как уцелели леса, пресная вода, воздух и Homo Ludens – человек играющий? Они ведь совершенно необязательны в технологическом пространстве. Возможно, пока без них нельзя обойтись, поскольку виртуальное пространство, наркотики и политика еще не полностью овладели людьми живыми.
Но может наступить время, когда маячащая над зонтичной акацией рогатая и безобидная голова жирафа и круглая голова наблюдателя его окажутся необязательными в этом прекрасном мире. Этой грустной мыслью я исключаю себя и вас из участников будущей жизни, полезной для развития прогрессивных процессов. Исключение сие и известный пессимизм, как ни странно, следствие не того, что жирафов нет в Зимбабве, а что они есть. Автор по советской еще привычке не радуется пейзажу, а скорбит, что его могло бы не быть. И что его нет в любимой стране, которая по уровню развития военной техники, богатству природы, культурному прошлому и количеству политиков, пекущихся о благе народа, сильно превосходит южноафриканскую страну.
Разумеется, мой взгляд скользит по поверхности этой замечательной земли. Наверное, там немало проблем и скрытых уродств жизни, но я, второй раз попав в Зимбабве, не утратил симпатии к ее природе, обретенные во время первого посещения.
Тогда одно сообщение в газете породило тревогу: в районе водопада Виктория лев напал на туриста из Германии. Это редкий случай, такой же, как покушение на жизнь дикого животного, охраняемого государством со строгостью, которой мы не достигли в отношении людей.
«Не кормите зверей» – написано везде, где они водятся. Видимо, немец не читал по-английски.
Я видел льва, точнее – львицу, готовившуюся к охоте, но она не внушала мне страха. И она, и я блюли законы. Я не вторгался в ее пределы, она – в мои, ограниченные открытыми сиденьями автомобиля, который катал нас по национальному парку. Я уважал ее свободу, она терпела передвижную клетку для людей, не предпринимая попытки покуситься на мою жизнь.
Национальный парк – пример невмешательства и свободы. Люди не кормят животных и поэтому лишены возможности управлять ими.
Скорее, звери кормят людей. Тысячи посетителей парка за умеренные деньги разъезжают по саванне, наслаждаясь стадами буйволов, слонов, антилоп… Охранять бывший вольный мир оказалось не только благодарным, но и выгодным делом.
Африканская охота, которой упивался кумир шестидесятников Хемингуэй, и в те времена была романтизированным убийством безоружного зверя вооруженным искателем адреналина.
Пощадить! – вот поступок.
Вернувшись из Африки, я встретился с Ахмадулиной и стал ей живописать сафари. Она была напряжена и насторожена до того момента, пока не узнала, что охотники вооружены лишь фото- и видеокамерами.
– Они их не убивают? Ну слава богу. Рассказывай.
И я стал рассказывать о фантастическом собрании на рассветном водопое, где полсотни слонов, купая малышей, толпились в определенном ими самими порядке у искусственного (единственное доброе вмешательство человека) источника, а другие полсотни ждали своей очереди. Как зебры, антилопы гну (ну чистые черти выражением лица), куду, импалы бродили среди них на фоне маячивших сзади жирафов. Как вылезшие из грязи и блестящие на утреннем солнце бегемоты, ступая по шагу в минуту, шли сквозь слоновью толпу к воде. Как пять львиц, умостившись возле качавшего воду насоса, словно банда хулиганов у забора, высматривала, кто годится для разбоя, до тех пор, пока молодой задиристый слон с одним клыком, озорства ради, не прогнал их прочь.
Я рассказывал про жирафов на закате, нарисованных на красном небе нетерпимым к статичности художником, про жирафов с переплетенными шеями, светлыми плавными призраками и неспешной иноходью плывущих в лунном свете вдоль изгороди гостиницы, где днем соколы в расчетливом пике крадут еду с тарелок зазевавшихся туристов, а бабуины и мартышки едят сахар из пакетиков, оставляя бумажки на столах…
– Изысканный бродит жираф, – сказала Белла, – я понимаю Гумилева.
Живое на земле прекрасно.
Вода и воздух изумительны.
Водопад Виктория – храм природы. Торговцы изгнаны из него. Сувениры, мороженое, напитки – за оградой. Ступай к обрыву, к основанию вечной радуги, окунись в белую водяную пыль, постой под деревьями, с листьев которых капает оседающая на них вода Замбези, и сопоставь себя, самозваный венец творения, царь природы, с истинным ее величием. Отступись от неумных преобразований, найди себя в масштабе полуторакилометрового фронта падающей со стометровой высоты воды в узкое ущелье, идущее перпендикулярно верхнему течению. И если тебе недостанет воображения, садись ниже водопада в надувной плот, ведомый веселым темнокожим красавцем, и попрыгай по порогам, пытаясь не вывалиться и не перевернуться.
Мне не удалось.
Счастливое, без жертв, унижение рекой решили отметить российской рыбной ловлей, для чего была куплена в местной лавке бутылка водки «Пушкин» «из лучших имперских спиртов». Местный снеток, огурчики, лучок, черный хлеб и пиво. «Рыбу тигр» мы не поймали, но все остальное, по словам капитана с белыми пучками усов, удалось.
– Совершенно как в низовьях Волги, – сказал мой друг Витя Такнов, не имея в виду ни отсутствия клева, ни черного нашего поводыря, ни гиппопотамов, всей семьей (пять единиц) переплывших реку в десяти метрах, ни вереницы слонов, перебредающих Замбези по мелководью, ни теплого летнего вечера в ноябре…