– Мне нужно в туалет, – промямлила она. Бен не ответил, и девушка повторила, уже громче. Но он снова промолчал, только пожал плечами, когда Лавчайлд, нахмурясь, снова на него посмотрела.
– Я не буду выводить тебя из камеры, – спокойно сказал охранник. – Только если тебе станет плохо.
– Но мне плохо! – Лавчайлд сорвалась на крик. Ответом ей снова было беспечное движение плечами.
– Пописай здесь.
Девушка вспыхнула и отвернулась. Она и так была в донельзя унизительном положении, усугублять его не хотелось. Но физиология взяла свое… Лавчайлд надеялась, что Бен если не уйдет, то хотя бы отвернется… но его взгляд, напротив, прикипел к ней, жадный, вожделеющий. И без того омерзительный, охранник стал совершенно противен девушке.
– Гребаный извращенец, – пискнула Лавчайлд, когда он понял, что она закончила и, отступив на шаг, закрывал железную дверь. Как только он ушел, девушка расплакалась. Она догадывалась, что он видит ее в камеру слежения и, возможно, получает от ее слез только еще большее удовольствие, но остановиться никак не могла.
***
– Тебе нужно помыться. От тебя уже плохо пахнет.
Лавчайлд вздрогнула. В ее камере воняло – и к исходу вторых суток она уже привыкла к этому, но слова Бена насторожили ее. Он не выпускал ее в туалет, а теперь вдруг озаботился состоянием пленницы? Если не играть дуру всерьез, сказала она себе, то можно предположить, что ее привезли в какую-то лабораторию, где будут узнавать ее секрет притягательности. Значит, она должна хорошо пахнуть. Для этого ее и выводят из камеры – чтобы очистить от грязи. От мысли, что этим, возможно, будет заниматься Бен, ее всю передернуло. Но напрасно. Он только освободил ее от смирительной рубашки, оставив в платье, и помог дойти до душевой. А там втолкнул за белую дверь и оставил в одиночестве.
Сначала Лавчайлд просто села на пол и тихо похныкала: напряженные нервы требовали разрядки. Потом кое-как поднялась, держась за стену, разделась и побрела в душ. Она любила принимать ванну, и, наверное, в другом каком-то случае вознегодовала от ее отсутствия, но два дня здесь были слишком тяжелы – девушка обрадовалась просто возможности помыться. Сперва она, правда, долго стояла под струями воды, не шевелясь, наслаждаясь ощущением капель, орошающих кожу. Потом пощупала мышцы – в порядке. Слабость, конечно, была: в том числе от неподвижности, но в большей степени, видимо, от неких препаратов, которыми мучители тайно пичкали пленницу. Ей особенно не было интересно, каким образом – все равно она не могла отказаться от еды и питья. Возможно, это даже был какой-то газ. Не все ли равно? Если бы Лавчайлд невольно не отрезала себе пути к отступлению, сейчас кто-то из бывших напарников или любовников разыскивал бы ее: Макс, Гарри Янг… Но она сожгла все мосты.
Лавчайлд вылезла из душа, взяла с плохо прокрашенной деревянной скамьи небольшое вафельное полотенце и, встав у запотевшего зеркала, принялась вытирать волосы. Серебристая поверхность напротив ее лица постепенно прояснялась – вот стал виден нос, различимы глаза и щеки… Лавчайлд опустила лицо. Не идеальные, хоть и довольно милые черты, но без косметики – какая-то серая мышка, ей-богу. Да, Лавчайлд всегда брала другим. Харизмой и, в первую очередь, запахом, но сейчас, уже решив для себя, что проживет и без феромонов, она поняла, что ошиблась. Без своего уникального запаха она уже не будет так соблазнительна. Девушка тяжело вздохнула. И тут на ее плечи легло пушистое мягкое полотенце. Огромное, она могла бы завернуться в него, укрывшись от шеи до пят. Лавчайлд подняла взгляд на зеркало – за ее спиной в мутном запотевшем отражении виделось лицо. Бена. Его руки, оставляя ее плечи, скользнули ниже, промокая влагу с грудей Лавчайлд. Приподняли их, будто невзначай лаская, продвинулись еще ниже, на талию, и замерли там.
– Я не настолько ослабла, – дрожащим голосом остановила мужчину девушка. – я могу вытереться сама.
– Как скажете, леди, – хмыкнул Бен, убрав руки. И вышел.
Полотенце соскользнуло на пол. Лавчйлд не подняла его – стояла, так и пялясь в зеркало, пока капли воды на ее теле не высохли.
Но передышка длилась недолго. Лавчайлд не ошиблась в своих предположениях: ей разрешили помыться ради того, чтобы вонь от грязи не перебивала аромат естественных феромонов. Невзирая на ее протесты, Бен подхватил (насильно!) закутанную в полотенце девушку на руки и отнес в ярко освещенную комнату со слепяще-белыми стенами. Судя по всему, лабораторию, где над пленницей с этого дня начинались опыты.
В комнате уже были все три женщины, навестившие Лавчайлд после того, как она очнулась.
Они завели ее в матовую то ли стеклянную, то ли пластиковую коробку, похожую на душевую кабину. Со всех сторон просветили желтыми и красными лучами, обдали паром и холодным воздухом. Потом открыли дверцу. Лавчайлд почти вывалилась в руки Бену – ее не держали ноги. Видимо, в еде, что ей дали с утра, все-таки были какие-то седативные средства, однако в слишком слабом количестве, чтобы сразу ее обездвижить. Но теперь, переволновавшись, девушка лишилась сил.
Самая старшая женщина что-то смотрела на компьютере, присоединенном к кабинке, и качала головой. Затем приказала приковать пленницу к некому подобию дыбы, которая стояла у Лавчайлд в комнате. Только теперь ее еще и как следует вытянули – плечевые суставы мгновенно заныли. Две женщины, те, что были помладше, встали по обе стороны от Лавчайлд и взяли у нее образцы слюны, крови и пота, состригли прядь и проделали еще много неприятных и унизительных процедур. Но пленница даже не пискнула. Только зажмурилась, чтобы не видеть, как шарит взглядом по ее телу Бен. Он же, черт побери, был извращенцем! А она, кажется, нормальная женщина. Не должна она была ему нравиться, не должна. И аромат ее был рассчитан на обычных мужчин, которые не тащатся от того, что связанная девушка мочится у них на глазах. Во всяком случае, так Лавчайлд казалось… Ее настоящий запах остался – исчез только химически созданный аромат цветов и фруктов, которым Лавчйалд сглаживала свою истинную магию. Какие-то запахи принято считать приятными и манящими, а какие-то – просто вонью, поэтому ей приходилось хитрить.
– Я больше не чувствую от нее ничего удивительного, – покачала головой блондинка, втягивая носом воздух, так что ноздри слипались, – то есть, конечно, что-то такое присутствует… Но слишком слабо.
– А как ты думаешь, я же мылась, – огрызнулась Лавчайлд. Блондинка обожгла пленницу неприязненным взглядом.
Старшая женщина отвернулась от компьютера и смерила их обеих долгим взглядом. Каждую, по очереди, просканировала от макушки до пят, словно видела насквозь. Затем хлопнула в ладоши:
– Бен!
Парень напрягся, вытянулся в струнку, подобно гончей, почуявшей след.
– Аманда, освободи нашу милую подопытную мышку.
К Лавчайлд подошла самая младшая из женщин, та, что приносила еду, покрутила зажимы и позволила кистям и щиколоткам выскользнуть на волю. Старшая женщина сделала знак рукой, и Бен шагнул к пленнице, легко обнял ее за талию, наклонился и поцеловал. Лавчайлд собиралась отстраниться, но не успела – горячие мягкие губы прижались к ее рту, обжигающий язык скользнул внутрь… Девушка вздрогнула, тот жадный розовый зверек у нее между ног, любящий заглатывать, задрожал и начал истекать слюной в неистовой жажде прижаться к Бену и попробовать его на вкус. На периферии сознания Лавчайлд крутилась мысль, ужасавшая ее – осознание, что она обжимается с извращенцем, – но тело жило своей жизнью, инстинкты поглотили ее разум, в голове ярче неоновой рекламы вспыхивало только одно: да, да, ДА, это мужчина!
Бен толкнул ее на кушетку, но, упав на холодную клеенку, Лавчайлд плотно свела ноги: как только поцелуй закончился, возбуждение сменилось отвращением, какое у нее с первой секунды вызывал этот моральный урод. Мир снова рухнул на девушку, мозг с удивлением, словно просыпаясь, вспомнил, что вокруг серые стены, безжалостное белое освещение и запах, как в больнице. Лавчайлд поежилась, сердце ее неистово заколотилось, так что грудь заболела, и весь белый свет перестал существовать – осталась только эта оглушающая, ослепляющая боль от страха, подобного которому Ребекка еще никогда не испытывала.
– Берите у нее образец, – скомандовала старшая женщина, и Аманда с третьей, чьего имени Лавчайлд не знала, схватив пленницу за щиколотки, развели ее ноги в стороны. Не деликатничая, точно их не волновало, не вывихнут ли они похищенной девушке колено. Та больше не сопротивлялась: ждала, пока боль утихнет.
Бен усмехнулся и направился прочь. С каждым шагом, увеличивавшим расстояние между ними, боль в груди Ребекки потихоньку уменьшалась.
Наконец, у Лавчайлд взяли последний анализ – мазнув ваткой между ног – и вернули ее на приспособление, похожее на дыбу. Девушка не сопротивлялась. Она слишком ослабла от пережитого страха, чтобы даже держать глаза открытыми. Нет, не в испуге было дело. В унижении, к чему Лавчайлд не привыкла. Как только ее руки оказались зафиксированы, Ребекка закрыла глаза и провалилась то ли в обморок, то ли в сон. Ей было мерзко. Ей было стыдно. И мозг предпочел отключиться.
Когда она вновь открыла глаза, то обнаружила себя все в той же комнате, все в том же положении. Двух женщин и Бена видно не было, одна только блондинка что-то усиленно вытирала с пола шваброй, медленно огибая «дыбу» по дуге. Лавчайлд покрутила запястьями:
– Зачем это все? Думаете, я сбегу?
Носатая блондинка не ответила, продолжая что-то протирать за спиной девушки.
– Ну что ж, можешь не отвечать. Я поняла, я тут полностью лишена прав. Странно только, что вы думаете, будто добьетесь того, чего хотите, с помощью насилия. Если бы вы давали мне нормальную пищу, а лучше – по четко составленному мною меню, позволили некоторую физическую активность и, в первую очередь, прекратили распинать, как мученицу, я бы вскорости дала вам то, чего вы так хотите.
Блондинка замерла, стоя возле плеча Лавчайлд, так что та видела только затылок собеседницы.