Шепот за окном — страница 2 из 7

Сентябрь

8

Когда мы забрали ключи у агента по недвижимости в Фезербэнке, Джейк был в полном восторге, хотя я чувствовал некоторое беспокойство, пока мы ехали в свой новый дом. А что, если он окажется не таким, каким запомнился мне во время осмотров? Что, если я сейчас зайду туда, и там мне решительно не понравится – или, что еще хуже, там не понравится Джейку?

Все тогда будет напрасно.

– Прекрати пинать сиденье, Джейк.

Стук сзади было прекратился, но почти сразу же начался опять. Заворачивая за угол, я вздохнул про себя. Но зато он был в восторге, что само по себе было крайне редким событием, так что я решил просто не обращать на это внимания. По крайней мере, хотя бы один из нас был счастлив.

Впрочем, день стоял замечательный. Даже в своем взвинченном состоянии я не мог не признать, что Фезербэнк, греющийся в солнечных лучах на исходе лета, был просто прекрасен. Формально это пригород, и хотя от перенаселенного городского центра нас отделяли каких-то пять миль, ощущение было такое, будто попал в деревню. Вдоль реки, на южной стороне городка, протянулись мощенные булыжником переулочки, застроенные небольшими коттеджами. Дальше к северу, в стороне от единственного ряда магазинов, круто лезли в гору улицы симпатичных домов из песчаника, и большинство тротуаров были засажены деревьями, листва которых густым шатром нависала над головой. Ехали мы с опущенными стеклами, воздух снаружи пах свежескошенной травой, и мне было слышно, как где-то звучит музыка и играют дети. Атмосфера здесь казалась совершенно безмятежной и умиротворяющей – такой же неспешной и теплой, как то ленивое утро…

Мы доехали до нашей новой улицы, представлявшей собою тихую жилую дорогу, к которой с одной стороны примыкало большое поле. По краям его тоже густо росли деревья; солнце прорезалось сквозь листву, расцвечивая траву яркими пятнами света. Я попытался представить Джейка, бегущего по нему от нашего нового дома, – футболка ярко отсвечивает на солнце… Такого же радостного, каким он был сейчас.

Нашего дома.

Наконец мы приехали.

Я зарулил на подъездную дорожку. Дом по-прежнему выглядел так же, конечно, но казалось, что здание смотрит на мир несколько по-иному. Когда я увидел его в первый раз, оно казалось неприступным и угрожающим – почти опасным, – а во второй я подумал, что у него есть характер. Теперь, всего лишь на секунду, странное расположение окон напомнило мне избитое лицо, с одним глазом, вытаращенным над сильно распухшей щекой, с проломленным и перекосившимся черепом. Я тряхнул головой, и этот образ исчез. Но жутковатое чувство осталось.

– Ну ладно, пошли, – негромко произнес я.

Когда мы выбрались из машины, день был тих и спокоен. Ни ветерка в теплом воздухе – мы оказались словно в капсуле, наполненной тишиной. Но мир тихо гудел, когда мы подходили к дому, и мне показалось, будто его окна наблюдают за нами – или же кто-то, кого просто не видно за стеклом. Повернув ключ в замке, я открыл дверь, и наружу вырвался застоявшийся воздух. Секунду он пах так, словно дом был наглухо заперт гораздо дольше, чем на самом деле; возможно даже, что-то было забыто на солнце, – но через миг в ноздрях остался лишь аромат хлорки от моющих средств.

Мы с Джейком прошли по дому, открывая двери и встроенные шкафы, включая и выключая свет, раздергивая и задергивая шторы. Наши шаги эхом отдавались внутри – не считая их, тишина была теперь полной. Но, пока мы пробирались по комнатам, меня не оставляло чувство, что мы не одни. Что здесь есть кто-то еще, скрывающийся из виду, и что если я повернусь в нужный момент, то увижу лицо, выглядывающее из дверного проема. Это было совершенно глупое, иррациональное чувство, но оно было. И его, похоже, не избежал и Джейк. Он был в восторге, быстро перебегая из комнаты в комнату, но я то и дело ловил слегка недоуменное выражение у него на лице, словно он ожидал найти что-то, чего здесь не было.

– Это будет моя комната, папа?

Да, здесь должна была быть его спальня, на втором этаже, приподнятая над козырьком снаружи, так что его окно было меньше остальных – тот самый глаз, смотрящий на поле поверх распухшей щеки.

– Да. – Я взъерошил ему волосы. – Нравится?

Он поднял на меня взгляд.

– И он действительно наш?

– Да, – отозвался я. – Наш.

И тут Джейк обнял меня за ноги – настолько внезапно, что я чуть не потерял равновесие. Это было так, словно я показал ему лучший подарок, который он когда-либо видел, и Джейк волновался, что вдруг не сумеет его сохранить. Я присел на корточки, и мы уже по-человечески обнялись. Облегчение, которое я испытал, было буквально осязаемым, и вдруг только это и стало важным. Мой сын счастлив оказаться здесь, и я только что сделал для него что-то хорошее, а все остальное неважно. Я уставился поверх его плеча на открытую дверь и лестничную площадку за ним. Если и казалось по-прежнему, что там, прямо за углом, что-то есть, я знал, что это всего лишь мое воображение.

Мы будем здесь в безопасности.

Мы будем счастливы.

И первую неделю так все и было. 

* * *

В тот момент я стоял, глядя на только что собранный книжный стеллаж и восхищаясь собственным мастерством. Умение работать руками никогда не было моей сильной стороной, но я знал, что Ребекка хотела бы, чтобы я это сделал, и я представил, как она сейчас прижимается ко мне сзади, прильнув щекой к моей спине, обнимая руками за грудь и улыбаясь своим мыслям. «Вот видишь? А говорил, не получится!» И хотя я едва успел распробовать вкус успеха, в последнее время даже такое было необычным для меня чувством, и оно мне нравилось.

Не считая, конечно, того, что я по-прежнему оставался один.

Я принялся заполнять полки. Ведь это тоже было одной из вещей, которую Ребекка обязательно сделала бы, и даже хотя в этот новый дом мы с Джейком въехали лишь сегодня, мне все равно хотелось этим гордиться. «Ты всегда раскидываешь книги, – сказала мне как-то Ребекка. – Это все равно что приманивать кота куском колбасы». Чтение было самым любимым ее занятием. Было так много теплых, умиротворяющих вечеров, когда мы уютно устраивались на разных концах дивана – я в меру сил писал на лэптопе, а она с головой уходила в роман за романом. За годы у нас накопились сотни книг, и теперь я принялся за работу по их распаковке, расставляя одну за другой по местам.

И тут дело дошло до моих собственных. Полки рядом с компьютерным столом были оставлены для экземпляров четырех моих романов, вместе с различными заграничными переводами. Выставлять их на всеобщее обозрение казалось некоторым бахвальством, но Ребекка гордилась мной и всегда на этом настаивала. Так что это был еще один жест в ее сторону – как и пустое пространство, которое я оставил на полках для книг, которые еще не написаны, но обязательно будут.

Я бросил опасливый взгляд на компьютер. Если не считать кратковременного включения, чтобы проверить, как работает вай-фай, за прошедшую неделю я практически ничего на нем не сделал. За год не написал ни строчки. Это тоже теперь изменится. Новая жизнь, новый…

Кр-к!

Какой-то скрип у меня над головой, звук единственного шага. Я поднял взгляд. Прямо над головой располагалась комната Джейка, но я оставил его играть в передней комнате, пока занимался сборкой стеллажа и распаковкой.

Я двинулся к двери и выглянул на лестницу. Никого на площадке не было. Вообще-то показалось, что весь дом вдруг погрузился в тишину и спокойствие, как будто здесь не было никакого движения вообще. Тишина буквально звенела в ушах.

– Джейк? – крикнул я наверх.

Молчание.

– Джейк?

– Папа?

Я чуть не подпрыгнул на месте. Его голос донесся из передней комнаты, прямо рядом со мной. Не сводя взгляда с площадки, я сделал шажок в сторону передней комнаты и заглянул внутрь. Мой сын сгорбился на полу спиной ко мне, что-то рисуя.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Да. А что?

– Просто проверяю.

Я отступил назад, а потом снова несколько секунд смотрел на площадку. Там по-прежнему было тихо, но в пространстве теперь появилось странное чувство напряженности. И опять, – словно кто-то стоял, скрываясь из виду. Это было смешно, конечно же, поскольку никто не мог войти сюда без моего ведома. Дома́, бывает, скрипят. Нужно какое-то время, чтобы привыкнуть к их звукам, только и всего.

Но даже если так…

Я стал подниматься наверх медленно и осторожно, тихо ступая, подняв левую руку, готовый отразить нападение того, что выскочит на меня с той стороны. Поднялся на самый верх – и, конечно, площадка оказалась пуста. Когда я ступил в комнату Джейка, там тоже никого не оказалось. Клин дневного света падал из окна, и я хорошо видел крошечные завитки пыли, висящие в воздухе, совершенно непотревоженные.

Просто скрипит старый дом…

Я более уверенно спустился вниз, чувствуя себя полным дураком, но и с бо́льшим облегчением, чем мне хотелось бы признать. В самом низу мне пришлось обойти раскиданную на двух последних ступеньках почту. Пока ее было достаточно много – обычные документы, которые неизбежно поступают с переездом в новый дом, вместе с бессчетным числом рекламных листовок заведений, работающих навынос, и прочими бумажным спамом. Но было здесь и три нормальных письма, адресованных некоему Доминику Барнетту. На всех трех имелись пометки «Лично» или «В собственные руки».

Мне припомнилось, что предыдущая владелица, миссис Ширинг, долгие годы сдавала этот дом, и, повинуясь какому-то непонятному побуждению, я вскрыл один из конвертов. Внутри обнаружился официально зарегистрированный счет от какого-то коллекторского агентства. Мое сердце упало. Кем бы ни был этот Доминик Барнетт, он задолжал этому агентству чуть более тысячи фунтов за услуги мобильной связи. Я открыл другие письма, и они оказались тем же самым – уведомлениями о невыплаченных долгах. Я внимательно изучил подробности, нахмурившись про себя. Суммы были не очень большими, но тон писем – угрожающим. Я сказал себе, что это отнюдь не непреодолимая проблема – во всем можно разобраться за несколько телефонных звонков, – но этот переезд означал для нас с Джейком начало новой жизни. Я не ожидал, что он окажется сопряжен с необходимостью преодолевать какие-то препятствия.

– Папа?

В дверях рядом со мной появился Джейк. В одной руке он держал свой Пакет для Особых Вещей, в другой – лист бумаги.

– Ничего, если я поиграю наверху?

Я подумал про тот скрип, который услышал, и на секунду мне захотелось сказать «нет». Но опять-таки, это было просто абсурдно. Никого там не было, и это его спальня – он имел полное право играть там. Однако в тот день мы не слишком часто видели друг друга, и казалось, что если он скроется наверху, то окажется в полном одиночестве.

– Пожалуй, – проговорил я. – А можно сначала посмотреть твой рисунок?

Джейк помедлил.

– А зачем?

– Потому что мне интересно. Потому что мне хочется.

– Это личное.

Вполне разумно, и какая-то часть меня хотела отнестись к этому с уважением, но мне не нравилась мысль, что у него могут быть от меня какие-то секреты. Священный Пакет – это одно, но казалось, что если сын сейчас не покажет мне свои рисунки, тогда разделяющее нас расстояние еще больше увеличится.

– Джейк… – начал было я.

– Ну хорошо.

Он сунул мне лист. Теперь, когда его предложили, мне было уже неохота его брать.

Но я взял.

Джейку никогда раньше не удавались простые реалистичные сцены – он предпочитал свои замысловатые, разворачивающие во множестве направлений битвы, – однако сейчас он все-таки сделал такую попытку. Картинка была довольно грубой, но все же в ней узнавался вид нашего дома снаружи, напоминающий оригинальную фотографию, которая привлекла его внимание в Интернете. Джейк неплохо уловил странноватый вид дома. Кривые, детские линии придали ему несколько странный силуэт, растянув по вертикали, удлинив окна и сделав его еще больше похожим на человеческое лицо. Из входной двери-рта словно вырывался плаксивый стон.

Но особо привлек мое внимание верхний этаж. В правом окне Джейк изобразил меня, стоящего одного в моей спальне. Слева виднелся он сам в своей собственной комнате – окно было достаточно большим, чтобы показать его тело целиком. На лице сияет улыбка, а джинсы и футболка, которые были сейчас на нем, закрашены цветным мелком.

А рядом с собой в своей спальне Джейк изобразил еще какого-то человека. Маленькую девочку, черные волосы которой почти сердито свесились набок. Ее платье было усеяно синими пятнышками, оставляя остальное белым.

Красные царапинки на одной коленке.

И улыбка росчерком-птичкой.

9

В тот же вечер, когда Джейк принял ванну, я сел возле его постели, чтобы мы могли почитать друг другу. Он был отличный чтец, и в настоящий момент мы преодолевали «Силу трех» Дианы Уинн Джонс[5]. В детстве это была моя любимая книга, и я выбрал ее не задумываясь. Ужасная ирония названия открылась мне только потом.

Когда мы закончили предназначенную на этот вечер главу, я отложил книгу к остальным и спросил:

– Обнимашки?

Джейк без единого слова выскользнул из-под одеяла и сел боком мне на колени, обхватив меня руками за шею. Я смаковал обнимашки настолько долго, насколько смог, а потом он залез обратно в постель.

– Я люблю тебя, Джейк.

– Даже когда мы ссоримся?

– Конечно. Особенно когда мы ссоримся. Тогда это наиболее важно.

Это напомнило мне о картинке, которую я ему нарисовал – которую, как я знал, он бережно хранил. Я опустил взгляд на его Пакет для Особых Вещей, который теперь лежал под кроватью, так что если б он ночью опустил туда свою маленькую руку, то смог бы до него дотронуться. Но это в свою очередь заставило меня вспомнить тот рисунок, который он нарисовал днем. Ему не доставило большого удовольствия показывать его мне, так что в тот момент я не стал его про него расспрашивать. Но в теплом, мягком свете его спальни казалось, что сейчас можно попробовать.

– Хорошо ты нарисовал наш дом сегодня, – произнес я.

– Спасибо, папа.

– Хотя мне кое-что любопытно… Кто эта девочка в окне рядом с тобой?

Джейк прикусил губу и не ответил.

– Да ладно, – мягко произнес я. – Мне-то ты можешь сказать.

Но он опять ничего не ответил. Было ясно: что бы это ни означало, эта девочка и была причиной, по которой он не хотел мне сегодня показывать рисунок и говорить про нее тоже не желал. Но почему?

Ответ пришел мне в голову буквально через секунду:

– Это девочка из «Клуба 567»?

Джейк немного помедлил, потом кивнул.

Я сел на пятки, изо всех сил стараясь скрыть, что немного обижен. Разочарован даже. В течение последней недели все, казалось бы, было просто отлично. Мы были счастливы здесь, Джейк вроде хорошо привыкал к новому месту, и я проявлял осторожный оптимизм. И все же совершенно очевидно, что его воображаемая подруга последовала за ним и сюда. Эта мысль заставила меня слегка поежиться – мысль, что мы оставили ее в прежнем доме, и с тех пор она терпеливо преодолевала оказавшиеся между нами мили, чтобы найти нас…

– Ты по-прежнему с ней разговариваешь? – спросил я.

Джейк помотал головой.

– Ее здесь нет.

По разочарованию в его собственном голосе было ясно, что он хотел, чтобы она была здесь, и я опять почувствовал беспокойство. В том, что мой сын зациклился на ком-то, кого здесь не было, ощущалось нечто нездоровое. В то же самое время, прямо сейчас он выглядел таким удрученным и одиноким, что я почти испытал вину за то, что лишаю его друга. И, как и всегда, обиду за то, что меня ему недостаточно.

– Ну что ж, – осторожно произнес я. – Завтра ты идешь в школу. Я уверен, что там ты заведешь множество новых друзей. А тем временем я здесь. Мы здесь. Новый дом, новая жизнь.

– А здесь безопасно?

– Безопасно? – Почему он это спрашивает? – Да, конечно же.

– А дверь заперта?

– Да.

Ложь – розовая ложь – пришла автоматически. Дверь не была заперта – не думаю, чтобы я даже набросил цепочку. Но Фезербэнк – городок тихий. И, во всяком случае, сейчас только ранний вечер и везде горит свет. Да у кого хватит наглости?..

Но вид у Джейка был настолько испуганный, что я внезапно осознал расстояние между нами обоими и входной дверью. Шум, с которым наполнялась его ванна. Если кто-то прокрался в дом, пока мы были здесь, услышал бы я это?

– Не стоит об этом беспокоиться. – Я изо всех сил постарался говорить твердо. – Я никогда не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Почему ты так волнуешься?

– Тебе нужно закрыть дверь, – сказал он.

– В каком это смысле?

– Нужно держать ее запертой.

– Джейк…

– Если дверь прикрыть забудешь, скоро шепот слышать будешь.

По спине у меня побежал холодок. Джейк был явно испуган, а эту фразу он явно не сам придумал.

– Что это означает? – спросил я.

– Я не знаю.

– Где ты это слышал?

Он не ответил. Но я тут же понял, что ему и не было особой нужды отвечать.

– От той девочки?

Он кивнул, и я только покачал головой, совершенно сбитый с толку. Джейк не мог слышать странный стишок от кого-то, кого на самом деле не было. Так что, возможно, тогда в «Клубе 567» я ошибся и девочка была реальной? Наверное, Джейк просто попрощался, не заметив, что она уже ушла? Если не считать того, что, когда я вошел, за столом он был один… Тогда, должно быть, это кто-то из других детей пытался его напугать. Судя по выражению его лица в данный момент, это получилось.

– Ты в полной безопасности, Джейк. Обещаю.

– Но я не отвечаю за дверь!

– Нет, – я кивнул. – Это я за нее отвечаю. Так что беспокоиться тебе не о чем. Мне плевать, кто там тебе чего наплел. Сейчас тебе нужно слушать меня. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда.

Он слушал, по крайней мере, – хотя я не был уверен, что это его убедило.

– Я тебе обещаю. И знаешь, почему я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось? Потому что я люблю тебя. В самом деле очень люблю. Даже когда мы ссоримся.

Это вызвало буквально тень улыбки.

– Ты мне веришь? – спросил я.

Он кивнул, явно чувствуя себя немного уверенней.

– Отлично. – Я взъерошил ему волосы и встал. – Потому что это правда. Спокойной ночи, зайчик.

– Спокойной ночи, папа.

– Я поднимусь и проверю тебя через пять минут.

Выключив свет, я вышел из комнаты, а потом как можно тише спустился вниз по ступенькам. И как бы мне ни хотелось немедленно свалиться на диван, остановился у входной двери.

«Если дверь прикрыть забудешь, скоро шепот слышать будешь».

Чушь полная, конечно, где бы он это ни слышал. Но слова по-прежнему бередили меня. И точно так же, как тревожила меня мысль о той девочке, тянущейся по нашим следам сквозь страну, теперь я никак не мог выбросить из головы образ, как она сидит рядом с ним, свесив взлохмаченные волосы набок, с той странной улыбочкой на лице, и угрожающе шепчет ему в ухо какие-то страшные вещи.

В тот вечер я все-таки накинул цепочку.

10

Детектив-инспектор Пит Уиллис проводил выходные в нескольких милях от Фезербэнка, совершая прогулки по сельской местности и тыча посохом в густые заросли подлеска. Осматривал живые изгороди. Время от времени, когда на полях никого не было, перепрыгивал через перелазы и пробирался прямо по траве.

Любой, кому он попался бы на глаза, мог принять его за бродягу, и сам Пит полагал, что, согласно собственным целям и задачам, он таковым и являлся. Вообще-то в такие дни он намеренно думал о таких экспедициях, как просто о прогулках, возможности размять ноги – как просто о еще одном стариковском способе убить время. Двадцать лет уже прошло, в конце-то концов. И все же какая-то часть его оставалась сосредоточенной. Вместо того чтобы впитывать красоту окружающего мира, он постоянно изучал землю в поисках фрагментов костей и обрывков старой ткани.

Синие тренировочные штаны. Маленькая черная рубашка-поло.

По какой-то причине описание одежды намертво застряло в памяти.

Как бы он ни старался не думать об этом, Питу никогда не забыть того дня, когда он увидел весь тот ужас, что замарал изнутри пристройку Фрэнка Картера. Вернувшись потом в отдел, он все никак не мог отойти от увиденного. Однако когда только открыл те раздвижные двери, то, по крайней мере, испытал нечто вроде облегчения. Четыре маленьких мальчика жестоко убиты. Но даже хотя Картер на тот момент оставался на свободе, чудовище наконец получило имя – настоящее имя, а не то, каким окрестили его газетчики, – и четыре жертвы были всем, на что эта сволочь предъявила свои права.

На тот момент Пит верил, что все практически кончилось.

Но потом увидел Смитов, Миранду и Алана, сидящих в приемной. Даже сейчас он мог представить их, как наяву. Алан, в строгом костюме, сидит выпрямившись, как палка, и уставившись куда-то в пространство, руки сложены в виде сердечка у него на коленях. Руки Миранды прижаты к бедрам, она прислонилась к своему мужу, положив ему голову на плечо, ее длинные темные волосы спадают ему на грудь. Вечер еще не наступил, но вид у обоих совершенно измотанный, словно у людей в долгом путешествии, когда они пытаются, но не могут заснуть прямо где сидят.

Пропал их сын Тони.

И через двадцать лет после того дня он по-прежнему числился пропавшим.

Фрэнк Картер ухитрился пробыть в бегах еще полтора дня, прежде чем его наконец арестовали – его фургон остановили на сельской дороге почти в ста милях от Фезербэнка. Имелись вещественные улики, что Тони Смита держали в грузовом отсеке фургона, но никаких признаков тела мальчика. И хотя Картер признался, что убил Тони, он напрочь отказался открыть, где избавился от останков.

В последующие недели проводились широкомасштабные поиски по множеству возможных маршрутов, которые мог избрать Картер, и все они не привели ни к какому результату. Пит сам участвовал в нескольких таких поисковых операциях. Со временем количество участников поисков все уменьшалось, и вот теперь, двадцать лет спустя, лишь он один не оставлял этих попыток. Даже Миранда и Алан Смит куда-то переехали. Теперь они жили далеко от Фезербэнка. Если б Тони остался жив, сейчас ему было бы двадцать семь лет. Пит знал, что дочери Миранды и Алана, Клэр, родившейся в последующие смутные годы, недавно исполнилось шесть. Он ни в чем не винил Смитов, заново отстроивших свою жизнь после гибели сына, но оставался факт, что сам он никак не мог сдаться и забыть.

Пропал маленький мальчик.

Маленького мальчика нужно найти и доставить домой. 

* * *

Когда Пит сейчас возвращался в Фезербэнк, у домов, мимо которых он проезжал, был очень уютный вид. Их окна мягко светились во тьме, и он мог представить, как из-за них доносятся тихий смех и обрывки разговоров.

Люди собрались вместе, как и полагается людям.

Это вызвало у него некоторое чувство одиночества, но всегда можешь найти удовольствие там, где его ищешь, даже в такой уединенной жизни, как у него. Дорогу обрамляли огромные деревья, их листва почти терялась во тьме, оставаясь на виду лишь там, где ее касался свет уличных фонарей, разбрасывая по улице замысловатые зелено-желтые пятна, колеблющиеся вместе с ними под слабым ветерком. В Фезербэнке царили мир и покой, и было почти невозможно поверить, что некогда он стал прибежищем такой отвратительной мерзости, как Фрэнк Картер.

В конце его улицы на столбе под фонарем белела листовка – одно из множества объявлений «Внимание – розыск!», которые были развешаны в предыдущие недели родственниками Нила Спенсера: фотография мальчика, подробное описание его одежды и обращение к свидетелям выйти на связь. И снимок, и текст уже порядком выцвели под безжалостными лучами летнего солнца, так что, когда сейчас он проезжал мимо, одинокий листок напомнил ему увядшие и сморщенные цветы, оставшиеся лежать на месте какого-нибудь давнего ДТП. Пропавший мальчик начал пропадать по второму разу.

Со времени исчезновения Нила Спенсера прошло уже почти два месяца, и, несмотря на значительные ресурсы, а также сердце и душу, вложенные в расследование, сейчас полиция знала почти столько же, сколько в тот вечер, когда он пропал. Насколько мог судить Пит, Аманда Бек все делала правильно. Лишним подтверждением ее эффективности вообще-то можно было счесть и тот факт, что даже старший детектив-инспектор Лайонс, человек, постоянно следящий лишь за собственной репутацией, стоял за нее горой и оставил ответственной за ведение дела. Хотя в последнее время, когда Пит сталкивался с Амандой в коридоре, вид у нее был такой вымотанный, что он гадал, не стало ли это для нее в некотором роде наказанием.

Жаль, нельзя сказать ей, что со временем все станет проще…

После вызова в кабинет старшего детектива-инспектора Пит обговорил с Амандой некоторые аспекты первоначального расследования, но пока его привлекали к делу только поверхностно и эпизодически. Делая запрос на посещение Фрэнка Картера, он испытал знакомое чувство обреченности. Сразу представил, как будет сидеть напротив этого чудовища, которое будет обращаться с ним, как с игрушкой. Как всегда, терялся в догадках, сможет ли пройти через это – не станет ли их столкновение той каплей, которая наконец переполнит чашу терпения. И все же его страхи оказались напрасны. Впервые, насколько он помнил, его запрос на беседу с Картером закончился отказом. Так называемый Шептальщик, похоже, на сей раз решил хранить молчание.

Пит неоднократно посещал его в прошлом и готовился сделать это снова, но все же… Оказалось просто невозможно подавить чувство облегчения. Это принесло с собой чувство вины и стыда, конечно же, но он сумел убедить себя, что стыдиться нечего. Сидеть напротив Фрэнка Картера – тяжелое испытание. Это просто вредно для здоровья. А поскольку единственным связующим звеном были слова матери Нила о том, что тот якобы видел и слышал нечто за окном, не имелось никаких причин считать, что это хоть как-то поможет.

Облегчение было совершенно правильной реакцией. 

* * *

Вернувшись домой, Пит бросил ключи на стол в столовой, уже определив, что приготовит на ужин и какие программы посмотрит, чтобы заполнить несколько часов, оставшихся до сна. Завтра – опять спортзал, разбор бумажек, распределение обязанностей среди подчиненных. Все как всегда.

Но перед этим – обычный ритуал.

Открыв кухонный шкафчик, Пит вытащил бутылку водки, которую постоянно держал там, повертел ее в ладонях, прикинул на вес, ощутив, какое толстое у нее стекло – крепкий защитный слой между ним и заманчивой жидкостью внутри. Уже давным-давно он не открывал подобных бутылок, но все равно хорошо помнил приятный и успокаивающий щелчок, с которым вскрывалась винтовая крышечка.

Достал фотографию из выдвижного ящика.

А потом сел за обеденный стол, выставив перед собой бутылку и положив фотографию, и в тысячный раз задал себе все тот же вопрос:

«Хочу ли я сделать это?»

На протяжении многих лет тяга выпить приходила и уходила, но в какой-то степени присутствовала всегда. Толчком к ее пробуждению могло послужить множество совершенно банальных вещей, но бывали также времена, когда она начинала шевелиться совершенно без всякого повода, словно следуя какому-то своему собственному кривому расписанию. Бутылка частенько оставалась мертвой и бессильной, как мобильный телефон с разряженной в ноль батарейкой, но иногда вдруг что-то неожиданно вспыхивало. Прямо сейчас тяга оказалась куда сильнее, чем он мог припомнить. Вообще-то в течение последних двух месяцев бутылка разговаривала с ним все громче и громче.

«Ты только оттягиваешь неминуемое, – говорила она сейчас ему. – Зачем заставлять себя страдать?»

Бутылка была полной – это важно. Налить себе порцию из начатой бутылки было бы менее успокаивающим, чем с треском скрутить крышечку с новой. Спокойствие крылось в сознании того, что спиртного у тебя предостаточно.

Пит осторожно взялся за крышечку, соблазняя себя. Поверни чуть посильнее – защитное колечко хрустнет и сломается, и бутылка будет открыта.

«Можешь с равным успехом сдаться».

«Это заставит тебя почувствовать себя никчемным, но мы и так оба знаем, что ты как раз такой и есть».

Голос мог быть настолько же жестоким, насколько и дружеским. Играл минорные аккорды с таким же успехом, что и мажорные.

«Ты никчемный. Ты беспомощный».

«Так что открывай пузырь, не тяни».

Как и почти всегда, голос принадлежал его отцу. Старик уже давно умер, но даже по прошествии сорока лет Пит мог легко его себе представить: толстый, развалившийся на потертом кресле в пыльной передней комнате, с презрительным выражением на лице. Абсолютно ничто из того, что делал маленький Пит, его не устраивало. «Никчемный» и «беспомощный» были словами, которые он узнал рано и слышал чаще всего.

С возрастом пришло понимание, что его отец был просто маленьким человеком, разочарованным абсолютно во всем в своей жизни, а его сын представлял для него всего лишь подходящую грушу для битья, на которой он мог выместить свое раздражение от собственного пребывания во вселенной. Но это понимание пришло слишком поздно. К тому моменту послание было впитано и стало частью жизненной программы. Объективно Пит понимал, что это неправда, что никакой он не никчемный и не неудачник. Но это всегда казалось правдой. Фокус, даже если объяснить его секрет, по-прежнему выглядит убедительно.

Он поднял со стола фотографию Салли. Снимку было уже много лет, цвета со временем поблекли, словно бумага пыталась стереть образ, напечатанный на ней, и вернуться к своему первоначальному пустому состоянию. Вид у них обоих на фото такой счастливый, головы прижаты друг к другу… Снято было летним днем. Салли, казалось, так и переполнена радостью, белозубо улыбаясь солнцу, в то время как Пит лишь нерешительно кривит в улыбке плотно сжатые губы, прищуриваясь против яркого света.

«Вот что ты потерял оттого, что пил».

«Вот почему не стоит этого делать».

Он посидел так несколько минут, медленно дыша, а потом убрал бутылку с фотографией на место и принялся готовить ужин. Было легко понять, почему губительная тяга усилилась в последние несколько недель, и вот потому-то и хорошо, что его зависимость так ни к чему и не привела. «Пусть себе вспыхивает в свете недавних событий, – подумал Пит. – Пусть пользуется случаем».

«А потом пусть умрет».

11

В ту ночь, как и всегда, мне было трудно заснуть.

Некогда, после выхода моей новой книжки, я мог отправиться на всякие литературные мероприятия и даже время от времени скататься в рекламный тур, подписывая экземпляры своих книг для читателей. Обычно я ездил сам по себе и мог лежать потом в незнакомом гостиничном номере, скучая по семье. Мне всегда бывало трудно заснуть, когда рядом не было Ребекки.

А теперь было еще труднее, потому что больше ее никогда уже рядом не будет. Раньше, протягивая руку на холодную сторону гостиничной постели, я мог по крайней мере представить, что она делает то же самое у нас дома – что мы чувствуем хотя бы призрачное присутствие друг друга. После ее смерти, вытягивая руку в своей собственной кровати, я не чувствовал ничего, кроме холодной пустоты простыней. Возможно, новый дом и новая кровать должны были изменить это, но такого не произошло. Когда я протягивал руку в старом доме, то по крайней мере знал, что Ребекка лежала здесь когда-то.

Так что я долго ворочался без сна, тоскуя по ней. Даже если переезд сюда был верным решением, я осознавал разделявшее нас с Ребеккой расстояние куда сильнее, чем когда-либо. Это было ужасно – оставить ее там. Я постоянно представлял, как ее дух бродит по нашему старому дому, выглядывая в окна и гадая, куда запропастились ее муж и сын…

Это напомнило мне про воображаемую подругу Джейка. Маленькую девочку, которую он нарисовал. Я изо всех сил старался выгнать этот рисунок из головы и взамен сосредоточиться на том, как тихо и спокойно здесь, в Фезербэнке. Мир за задернутыми шторами тих и недвижим. Дом вокруг меня был теперь совершенно безмолвен.

Это позволило мне понемногу задремать – по крайней мере, через какое-то время. 

* * *

Звон бьющегося стекла.

Визг моей матери.

Мужские крики.

– Папа!

Я толчком проснулся от кошмарного сна, поначалу совершенно дезориентированный и смутно сознавая, что Джейк зовет меня и мне нужно что-то сделать.

– Подожди! – крикнул я в ответ.

У противоположной стороны кровати шевельнулась какая-то тень, и сердце у меня упало. Я быстро сел.

«Господи!»

– Джейк, это ты?

Маленькая тень двинулась от изножья кровати в мою сторону. На миг я не был убежден, что это вообще он, но потом Джейк оказался достаточно близко, чтобы я мог различить очертания его взъерошенной головы. Хотя лица мне не было видно. Оно полностью скрывалось в темноте, окутавшей комнату.

– Что ты тут делаешь, дружок? – Сердце по-прежнему колотилось, как бешеное – и от того, что происходило сейчас, и как пережиток кошмара, от которого я только что пробудился. – Еще рано вставать. Даже близко не пора.

– Можно мне сегодня поспать с тобой?

– Что?

Такого раньше никогда не бывало. Вообще-то мы с Ребеккой всегда проявляли в этом вопросе твердость, когда он изредка просился к нам, считая, что стоит разок дать слабину, и дальше уже все покатится как под горку.

– Мы так не делаем, Джейк. Ты знаешь это.

– Ну пожалуйста!

Я осознал, что его голос намеренно тих, словно в соседней комнате был кто-то – кто-то, кто мог нас подслушать.

– В чем дело? – спросил я.

– Я слышал шум.

– Шум?

– Там какое-то чудовище за моим окном.

Я молча сидел, вспоминая стишок, который он зачитал мне перед сном. Но там говорилось про дверь. И по-любому никто не мог оказаться за его окном. Мы на втором этаже.

– Тебе это просто приснилось, дружок.

Он помотал головой в темноте.

– Оно меня разбудило. Я подошел к окну, и оно стало громче. Я хотел открыть шторы, но слишком испугался.

«Ты увидел бы темное поле через дорогу, – подумал я. – Вот и всё». Но произнесено это было настолько серьезно, что я не смог ему такого сказать.

– Хорошо. – Я выбрался из постели. – Давай сходим посмотрим.

– Не надо, папа!

– Я не боюсь никаких чудовищ, Джейк.

Он последовал за мной в холл, где я включил свет наверху лестницы. Правда, входя в его комнату, оставил свет в ней выключенным и подошел к окну.

– А что, если там что-то есть?

– Нет там ничего, – сказал я.

– Но что, если?..

– Тогда я с этим разберусь.

– Ты набьешь ему морду?

– Вот именно. Но там ничего нету.

И все же я не чувствовал такой уверенности, какая звучала в моем голосе. Задернутые занавески выглядели угрожающе. Секунду я прислушивался, но ничего не было слышно. Просто невероятно, чтобы там кто-то был.

Я распахнул их.

Ничего. Просто косой уголок тропы и сада, за ними – пустая дорога, вдали расстилается темное пространство поля. В комнату заглядывало неясное отражение моего лица. Но больше ничего. Похоже, что весь окружающий мир мирно спал, в отличие от меня.

– Видишь? – Я изо всех сил старался говорить терпеливо. – Никого нет.

– Но было!

Я задернул занавески и присел на корточки.

– Джейк, иногда сны кажутся очень реальными. Но это не так. Как кто-то мог оказаться прямо у тебя за окном, когда до земли так далеко?

– Он мог влезть по водосточной трубе.

Я начал было отвечать, но тут же представил себе дом снаружи. Водосточная труба действительно проходила возле самого его окна. Тут в голову мне пришла совершенно дикая мысль. Если ты запер дверь на замок и на цепочку, чтобы чудовище сюда не пробралось, то что ему еще остается, кроме как вскарабкаться по трубе и попасть в дом в каком-то другом месте?

Дурь полная.

– Никого там не было, Джейк.

– Можно я сегодня посплю с тобой, папа? Ну пожалуйста!

Я тихонько вздохнул про себя. Ясно, что сейчас он не собирается спать здесь один, и либо слишком поздно, либо слишком рано спорить. Я не мог этого решить. Прямо сейчас было проще уступить.

– Хорошо. Но только сегодня. И только чтобы не вертеться.

– Спасибо, папа. – Джейк подхватил свой Пакет для Особых Вещей и последовал за мной. – Обещаю, что не буду вертеться.

– Это ты так говоришь… А как насчет перетягивания одеяла?

– Тоже не буду.

Я выключил свет в холле, и потом мы забрались в постель – Джейк туда, где должна была быть половина Ребекки.

– Пап? – позвал он. – А тебе раньше снились кошмары?

Звон бьющегося стекла.

Визг моей матери.

Мужские крики.

– Да, – отозвался я. – Думаю, что да.

– А про что они были?

Сам сон уже немного потускнел, но он был в равной степени как ночным кошмаром, так и реальным воспоминанием. Я еще ребенок, иду к двери, ведущей в крошечную кухню в доме, в котором я рос. Во сне время было уже позднее, и шум снизу разбудил меня. Я оставался в кровати, натянув на голову одеяло, с ужасной тяжестью в сердце, пытаясь делать вид, что всё в полном порядке, хоть и прекрасно знал, что это не так. Через некоторое время я прокрался на цыпочках вниз по лестнице, не желая видеть то, что там происходило, но все равно рисуя это у себя в голове и чувствуя себя совсем маленьким, перепуганным и беспомощным.

Помню, как подходил к ярко освещенной кухне из темной прихожей, слыша доносящийся оттуда шум. Голос моей матери был сердит, но тих, словно бы она думала, что я по-прежнему сплю, и желая меня от всего этого оградить, но мужской голос звучал громко, безразличный к такого рода тонкостям. Все их слова накладывались одно на другое. Я не мог разобрать, кто из них что говорит, понимал лишь, что говорили что-то дурное и что разговор развивался крещендо – стремительно приближался к чему-то ужасному.

Дверь в кухню.

Я дошел до нее как раз вовремя, чтобы увидеть искаженное злобой и ненавистью красное лицо мужчины, когда тот изо всей силы швырнул в голову матери стакан. Чтобы заметить, как она пытается увернуться, но не успевает, и услышать ее визг.

Последний раз, когда я видел своего отца.

Это было так давно, но воспоминание постоянно то и дело всплывало на поверхность. По-прежнему выкарабкивалось из покрывающей его грязной жирной земли…

– Всякие взрослые вещи, – ответил я Джейку. – Может, когда-нибудь я тебе расскажу, но это всего лишь сон. И вообще все нормально. Все всегда хорошо кончается.

– А что происходит в конце?

– Ну, ты сам, со временем.

– Я?

– Угу. – Я взъерошил ему волосы. – А теперь давай спи.

Я прикрыл глаза, и мы оба лежали молча так долго, что я уже решил, что Джейк наконец заснул опять. В какой-то момент я вытянул руку вбок и осторожно положил ее на одеяло поверх него, словно чтобы убедиться, что он все еще там. Что мы по-прежнему вместе. Моя маленькая, израненная семья…

– Шепчет, – тихо произнес Джейк.

– Что?

– Шепчет.

Его голос доносился так издалека, что я подумал, что он уже спит.

– Оно шепчет у моего окна.

12

«Вам нужно поспешить!»

Во сне Джейн Картер шептала ему это по телефону. Ее голос был тих и настойчив, словно она говорила самые страшные вещи на свете.

Но она все равно это сделала. Наконец-то.

Пит сидел за своим письменным столом, и его сердце глухо стучало в груди. Он множество раз разговаривал с женой Фрэнка Картера в ходе того расследования. То вдруг появлялся возле места ее работы, то якобы случайно пристраивался рядом с ней на многолюдном тротуаре, всегда стараясь не быть увиденным с ней вместе, о чем мог прознать ее муж. Как будто втайне от самого себя делал попытки превратиться в шпиона, – что, как он полагал, было недалеко от истины.

Джейн обеспечила несколько алиби для своего мужа. Она защищала его. Но после первой же встречи с ней Питу стало ясно, что она жутко боится Фрэнка, причем по веской причине, и Пит делал все возможное, чтобы обратить ее в свою веру – убедить ее, что разговор с ним не сулит ей никакой беды. Чтобы она отказалась от своих слов и поведала про мужа всю правду: «Поговорите со мной, Джейн. Я позабочусь о том, чтобы Фрэнк больше не причинил зла ни вам, ни вашему сыну».

А потом стало похоже, что она так и собирается поступить. За годы в Джейн Картер был вбит такой страх, что даже сейчас, звоня ему из дома, в котором уже не было этого мерзавца, она по-прежнему могла выдавить из себя всего лишь шепот. Смелость – это не отсутствие страха, Пит хорошо это знал. Смелости нужен страх. И вот так, даже в момент собственного адреналинового всплеска – даже когда почувствовал, что дело начинает закрываться перед ним, – он тоже осознал истинную храбрость этого звонка.

– Я вас впущу, – прошептала она, – но вам нужно поспешить. Я не знаю, сколько его не будет.

В действительности же Фрэнк Картер так никогда и не вернулся в дом. Буквально через час там уже кишмя кишели полицейские и криминалисты, а по радио поступил приказ определить местонахождение Картера и фургона, на котором тот уехал. Но в тот момент Пит действительно спешил. Поездка до дома убийцы заняла всего десять минут, но эти минуты были самыми долгими во всей его жизни. Даже заранее вызвав подкрепление, он чувствовал себя одиноким и испуганным, когда приехал туда, – словно какой-то сказочный персонаж, проникший в пещеру в момент отсутствия чудовища, но знающий, что оно может нагрянуть абсолютно в любой момент.

Внутри Пит наблюдал, как Джейн Картер трясущимися руками открывает дверь в пристройку украденным ключом. Во всем доме стояла тишина, и он чувствовал, как некая тень нависает над ними.

Замок наконец открылся.

– А теперь отойдите назад, пожалуйста, вы оба!

Джейн Картер стояла посреди кухни, ее сынишка прятался за ее ногами, когда Пит рукой в перчатке распахнул дверь.

Нет.

Поначалу – жаркий дух гниющего мяса. Он посветил внутрь фонариком – а потом увидел картинки, появляющиеся перед ним одна за другой в стремительной последовательности, словно озаряемые всполохами фотовспышки.

Нет.

Еще нет.

На миг он поднял руки, на сей раз направляя фонарик на стены. Они были выкрашены белой краской, но Картер дополнительно украсил их, намалевав в самом низу грубые травинки и порхающих над ними бабочек, словно на детском рисунке. Ближе к потолку – перекошенное подобие желтого солнца. На нем было несколькими взмахами нарисовано лицо, мертвые черные глаза которого уставились на пол внизу.

Пит проследил за направлением этого взгляда и наконец опустил луч фонарика.

Стало трудно дышать.

Он искал этих детей три месяца, и хотя всегда ожидал подобного исхода, но никогда не оставлял надежды. Однако они были здесь, лежали в этой зловонной, жаркой тьме. Четыре тела выглядели одновременно реальными и нереальными. Как живые, и при этом словно сломанные куклы, которые теперь лежали совершенно неподвижно – одежда нетронута, за исключением футболок, задранных наверх, чтобы прикрыть лица. 

* * *

Наверное, самое худшее в данном конкретном кошмаре было то, что за многие годы он настолько к нему привык, что тот даже не мешал ему спать. Лишь будильник пробудил его на следующее утро.

Пит лежал, не двигаясь, несколько секунд, стараясь успокоиться. Пытаться закрыть глаза на воспоминание было все равно что разгонять руками туман, но он напомнил себе, что все дело лишь в недавних событиях, которые опять вызвали к жизни эти кошмары, и что со временем они сойдут на нет. Выключил будильник.

«Спортзал, – подумал он. – Бумажки. Задания подчиненным. Обычная рутина».

Пит принял душ, оделся, собрал сумку для тренировки, и к тому времени, как стал спускаться вниз, чтобы приготовить кофе и легкий завтрак, мысли пришли в сравнительный порядок, а сон окончательно отступил. Это была короткая перебивка в привычном течении его жизни – только и всего. Совершенно объяснимо: когда перекапываешь почву, из-под земли освобождаются какие-то едкие испарения, но вскоре они рассеются. Тяга выпить опять ослабеет. Жизнь вернется в нормальную колею.

Набрав номер, Пит прослушал сообщение, медленно жуя очередной кусок.

И с трудом заставил себя его проглотить. Горло сжалось.

Через два месяца Фрэнк Картер наконец согласился увидеться с ним.

13

– Просто встань возле стены, сделай одолжение, – сказал я. – Немного правее. Нет, от меня правее. Вот так. А теперь улыбнись.

Это был первый день Джейка в его новой школе, и меня эта перспектива нервировала гораздо больше, чем его. Ну сколько раз можно заглядывать в комод, чтобы убедиться, что одежда приготовлена и все надписано? Куда я задевал его рюкзачок для учебников и бутылку с водой? Так много приходилось держать в голове, и я хотел, чтобы все для него прошло без сучка без задоринки…

– Ну можно уже пошевелиться, папа?

– Погоди.

Я держал перед собой телефон, когда Джейк стоял возле единственной пустой стены в спальне, одетый в новую школьную форму: серые брюки, белая рубашка и синий джемпер – все свеженькое и чистое, естественно, с бирками с его именем абсолютно на всем. Его улыбка была застенчивой и славной. Он выглядел таким взрослым в этой форме, но при этом настолько маленьким и беззащитным!

Я ткнул пальцем в экран еще пару раз.

– Можно посмотреть?

– Ну, конечно же, можно!

Я присел на корточки, и он прислонился к моему плечу, пока я показывал ему только что сделанные фотографии.

– Неплохо выгляжу. – Интонация у него была удивленная.

– Выглядишь по-деловому, – сказал я ему.

Так оно и было. Я постарался насладиться моментом, пусть и порядком омраченным грустью, поскольку Ребекка тоже должна была быть с нами. Как и большинство родителей, мы с ней делали снимки Джейка в первый день нового учебного года, но я недавно сменил телефон и только на этой неделе сообразил, что это значит. Все мои фотографии пропали – потерялись навсегда. Что вдвойне обидней, у меня оставался телефон Ребекки, но хотя фото были и там, мне было никак не получить к ним доступ. Целую минуту я в полном расстройстве рассматривал ее старый аппарат, подавленный тяжелой правдой ситуации. Ребекки больше не было, а это означало, что этих воспоминаний теперь не было тоже.

Попытался сказать себе, что это неважно. Что это лишь очередная жестокая шутка, которую сыграла со мной утрата, – и на общем фоне достаточно незначительная. Но все равно было жутко обидно. Казалось, что я и тут дал маху.

«Ладно, еще нащелкаем».

– Ну, пошли, дружок.

Перед уходом я сгрузил копии фоток в «облако». 

* * *

Начальная школа «Роуз-террас» представляла собой низкое, широко раскинувшееся здание, отделенное от улицы чугунной решеткой. Главная часть его, явно очень старая, выглядела весьма симпатично – единственный этаж, увенчанный ступенчатым набором разномастных двускатных крыш. На черном камне над отдельными входами были выбиты надписи «МАЛЬЧИКИ» и «ДЕВОЧКИ», хотя более новые таблички указывали, что это викторианское разделение теперь используется только чтобы разграничить различные возрастные группы[6]. Перед тем как записать сюда Джейка, мне всё показали. Внутри имелся зал с натертым паркетным полом, служивший общей рекреацией для окружающих его классов. Стены между их дверями покрывали разноцветные отпечатки маленьких рук, оставленные бывшими учениками – судя по всему, отличниками, – с датами учебы под ними.

Мы с Джейком остановились возле чугунной ограды.

– Ну, что думаешь?

– Не знаю, – замялся он.

Трудно было винить его за сомнения. Игровая площадка за оградой кишела детьми, вместе с родителями, разделившимися на группки. Был первый день нового учебного года, но все здесь – и дети, и родители в равной степени – уже хорошо знали друг друга с предыдущих двух лет, а нам с Джейком предстояло войти сюда совершеннейшими чужаками, знакомыми только друг с другом. Его старая школа была значительно больше и более анонимна. А тут все казались настолько тесно связанными между собой, отчего у меня сразу возникло чувство, что мы всегда так и будем чувствовать себя здесь посторонними… Господи, будем надеяться, что он сюда все-таки впишется!

Я слегка сжал его руку.

– Ну пошли. Будем смелей.

– Все нормально, папа.

– Это я про себя.

Шутка, но только наполовину. Оставалось всего пять минут до того, как должны были открыть двери, и я знал, что мне потребуется определенное усилие, чтобы заговорить с кем-то из других родителей и начать завязывать собственные связи. Вместо этого я прислонился к стене и стал ждать.

Джейк стоял рядом со мной, слегка пожевывая губу. Я наблюдал, как остальные дети носятся вокруг, и страстно желал, чтобы он пошел к ним и сделал попытку поиграть.

«Просто позволь ему быть самим собой», – повторял я себе.

В этом нет ничего такого, так ведь?

Наконец дверь младшей возрастной группы открылась, и оттуда вышла новая учительница Джейка с улыбкой на лице. Дети принялись строиться, размахивая рюкзачками для учебников. Поскольку это был самый первый день четверти, большинство этих рюкзачков были сейчас пусты, но только не у Джейка. Как обычно, он настоял на том, чтобы взять с собой свой Пакет для Особых Вещей.

Я передал ему рюкзачок и бутылку с водой.

– Будешь за ним присматривать, хорошо?

– Да.

Господи, я надеялся, что так и будет. Мысль о том, что эта штука может потеряться, была наверняка настолько же невыносима для меня, как и для него. Драгоценный Пакет был для моего сына эквивалентом той любимой мягкой игрушки, которую многие дети повсюду таскают с собой, прижимая к груди, и было совершенно немыслимо, чтобы он вышел из дома без него.

Мой сын уже двигался к очереди детишек.

– Я люблю тебя, Джейк, – тихонько произнес я.

– Тоже тебя люблю, папа.

Я стоял там, глядя ему вслед, пока Джейк не вошел внутрь, надеясь, что он обернется и помашет. Он этого не сделал. Хороший знак, предположил я, что он ко мне не липнет. Это показывало, что предстоящий день его не пугает и что в утешении он не нуждается.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо!»

– Новенький, гляжу?

– Простите?

Я повернулся, увидев стоящую рядом со мной женщину. Хотя день обещал быть теплым, на ней было длинное темное пальто, руки засунуты в карманы, словно в ожидании студеного зимнего ветра. Крашеные волосы длиной по плечи пронзительно-черные, на лице – слегка насмешливое выражение.

Новенький.

– О! – сказал я. – Это вы про Джейка? Ну да, это мой сын.

– Вообще-то я имела в виду вас обоих. У вас обеспокоенный вид. Не переживайте, я уверена, что все с ним будет нормально.

– Да, я тоже уверен. Он даже не обернулся.

– Мой давно уже перестал это делать. Вообще-то, как только мы утром зашли на игровую площадку, я с равным успехом могла бы и вовсе не существовать. Обидно поначалу, но постепенно привыкаешь. На самом-то деле это хорошо. – Она пожала плечами. – Кстати, я Карен. А моего сына зовут Адам.

– Том, – представился я. – Рад познакомиться. Карен и Адам? Похоже, мне пора запоминать все эти новые имена.

Она улыбнулась.

– Это займет некоторое время. Но я уверена, что у Джейка никаких проблем не будет. Всегда трудно, когда переезжаешь в какое-то новое место, но детская компашка тут дружная. Адам поступил сюда только в середине прошлого года. Это хорошая школа.

Когда она направилась обратно к воротам, я постарался отложить имена в памяти. Карен. Адам. Она показалась довольно милой, и, наверное, мне стоило вести себя несколько более активно. Пожалуй, несмотря на все свидетельства обратного, я действительно мог стать одним из этих нормальных взрослых, которые разговаривали с другими родителями на игровой площадке.

На коротком пути пешком домой я вытащил свой телефон и надел наушники, загруженный на сей раз уже другим поводом понервничать. Я одолел лишь треть нового романа, когда умерла Ребекка, и хотя некоторые писатели жадно набрасываются на работу, только чтобы отвлечься от горестных дум, я с тех пор даже и не заглядывал в текст. Мысль о том, чтобы продолжать работать, казалась мне сейчас совершенно пустой, и я подозревал, что в итоге все это заброшу и оставлю разлагаться на жестком диске, словно некую незавершенную причуду.

В таком случае, что я буду писать?

Вернувшись домой, я включил компьютер, открыл в «Ворде» пустой документ, а потом сохранил файл под именем «плохие мысли». Я всегда поступал так, чтобы начать. Признание того факта, что начинать всегда трудно, сняло с меня некоторое психологическое напряжение. А потом, раз уж я всегда полагал, что приготовление кофе не считается просто поводом впустую потянуть время, направился в кухню, поставил на плиту чайник, а после прислонился к столу и выглянул из окна в садик позади дома.

Там стоял какой-то человек.

Он располагался ко мне спиной и вроде как тряс висячий замок гаражной двери.

«Какого хрена?!»

Я постучал по стеклу.

Человек вздрогнул и быстро обернулся. Лет за пятьдесят, низенький и грузный, с монашеским кружком седых волос на в остальном лысой голове. Одет очень аккуратно, даже франтовато – костюм с галстуком, серое пальто, шарф… Короче говоря, типаж настолько далекий от потенциального взломщика, насколько я только мог себе вообразить.

Я выразительно изобразил это свое «какого хрена?!» руками и лицом. Он секунду смотрел на меня в ответ, все еще с испуганным выражением на лице, а потом развернулся и исчез в направлении подъездной дорожки.

Я на секунду замешкался, все еще потрясенный увиденным, а потом двинулся обратно через дом, решительно настроенный встретить незваного гостя лицом к лицу и выяснить, чем он там занимался.

И едва подошел к входной двери, как зазвонил дверной звонок.

14

Слишком резко распахнув дверь, я обнаружил на крыльце того самого человека, стоящего с виноватым выражением на лице. Вблизи он выглядел еще большим коротышкой, чем казалось через окно.

– Я жутко извиняюсь, что побеспокоил вас… – Изъяснялся он каким-то чуть ли не протокольным тоном, в полном соответствии со старомодным костюмом, в который был одет. – Я был не в курсе, есть ли кто-нибудь дома.

«Совершенно очевидный способ узнать, есть ли кто-нибудь дома, – подумал я, – позвонить в этот хренов звонок!»

– Понятно. – Я сложил руки на груди. – Так чем могу?..

Человек неловко переступил с ноги на ногу.

– Ну, должен признать, это не совсем обычная просьба. Но дело в том, что… Этот дом. Вообще-то я вырос здесь, понимаете? Естественно, это было много лет назад, но у меня с этим домом связаны столь добрые воспоминания…

Он не договорил.

– Ясненько, – сказал я.

И стал ждать, когда этот тип продолжит. Но он просто стоял с выжидательным видом, словно уже снабдил меня достаточной информацией и было бы просто некрасиво и, наверное, даже грубо с моей стороны заставлять его высказывать все остальное.

Через секунду я не выдержал.

– Вы хотите сказать, что хотите зайти и осмотреться, или что?

Он благодарно кивнул.

– Это жутко навязчиво, я понимаю, но чрезвычайно был бы вам благодарен, если б вы позволили. Понимаете, этот дом полон для меня совершенно особенных воспоминаний…

И вновь его тон был столь нарочито формальным, что я чуть не расхохотался. Но все-таки не стал, поскольку мысль о том, чтобы впустить этого человека в мой дом, заставила меня порядком занервничать. Одет он был так прилично, а его манеры настолько абсурдно вежливы, что, казалось, это какая-то маска. Несмотря на явное отсутствие физической угрозы, человек казался опасным. Я мог запросто представить, как он втыкает в кого-то ножик, глядя тому в глаза и облизывая губы.

– Боюсь, что это невозможно.

Жеманная манера немедленно пропала, и на лице его мелькнул намек на раздражение. Кем бы ни был этот человек, но он явно привык все делать по-своему.

– Какая жуткая досада, – произнес он. – Могу я спросить почему?

– Для начала, мы только что сюда переехали. Там внутри везде коробки.

– Понятно. – Он едва заметно улыбнулся. – Может, тогда как-нибудь в другой раз?

– Вообще-то нет. Потому что я не особо расположен пускать совершенно посторонних людей в собственный дом.

– Это… крайне досадно.

– Почему вы пытались попасть в мой гараж?

– Я ничего такого не делал! – Он отступил на шаг, теперь с оскорбленным видом. – Я просто хотел разыскать вас.

– Где? В запертом гараже?

– Я не знаю, что, по-вашему, вы видели, но нет. – Он печально покачал головой. – Насколько я понимаю, налицо некая прискорбная ошибка. В самом деле крайне досадно. Может, вы все-таки передумаете?

– Не передумаю.

– Тогда простите великодушно, что пришлось вас побеспокоить.

Он развернулся и стал уходить по тропинке.

Я последовал за ним во двор, вспомнив полученные письма.

– Мистер Барнетт?

Услышав это, он сбился с шага, после чего обернулся и посмотрел на меня. Я остановился там, куда успел выйти. Теперь выражение его лица было совершенно другим. Глаза стали совершенно пустыми, и, несмотря на различие в наших габаритах, я подумал, что если он шагнет в мою сторону, то лучше уж я отступлю.

– Боюсь, что нет, – произнес он. – Прощайте.

А потом двинулся дальше и, свернув на улицу, без единого слова направился прочь. Я опять было последовал за ним, но остановился на тротуаре, не зная, преследовать его дальше по дороге или нет. Несмотря на жаркое солнце, по спине пробежал противный холодок. 

* * *

Я был настолько поглощен самим домом, что до сих пор не удосужился заглянуть в гараж. Конечно, это была не самая соблазнительная часть участка: две синие проржавевшие створки, которые едва сходились посередине, шероховатые белые стены с треснувшим оконцем сбоку… Фундамент зарос высоко вымахавшей сорной травой. Агент по недвижимости сказал мне, что в покрытии крыши использован асбест и что мне потребуется помощь специалистов, если я решу его снести, хотя вид у этого строения был такой, будто в какой-то момент оно рухнет само собой. Казалось, будто гараж притулился на задах дома, словно старый пьянчуга, нетвердо держащийся на ногах и тщетно пытающийся не завалиться набок.

Двери были заперты на висячий замок, но агент по недвижимости выдал мне ключ. Отперев замок и потянув за одну из дверей – металл противно зацарапал и заскрежетал по асфальту, – я слегка пригнулся и шагнул внутрь.

Недоверчиво огляделся. Гараж был полон всякого хлама.

Я-то думал, что когда миссис Ширинг освобождала дом после первого осмотра, то наняла какую-то транспортную фирму, чтобы вывезти старую мебель. Теперь стало ясно, что на этом она сэкономила и что весь этот утиль, воняющий плесенью и пылью, перекочевал сюда. В центре громоздились стопки картонных коробок – те, что внизу, заметно сплющились под весом верхних. Старые столы и стулья, наваленные горой вдоль одной стороны, переплелись между собой, словно какая-то деревянная головоломка. К задней стене был прислонен старый матрас, на ткани обивки которого так заметно выделялись большие бурые пятна, что он напоминал рельефную карту какого-то иного мира. Я ощутил запах застарелой гари от закопченного мангала для барбекю, стоявшего сбоку возле двери.

Вокруг стен сугробами лежали сморщенные коричневые листья. Я осторожно подвинул ногой миску со следами засохшей краски в углу – и обнаружил самого большого паука, какого когда-либо видел. Эта тварь только слегка подскочила, где сидела, явно ничуть не смущенная моим присутствием.

«Ну что ж, – подумал я, озираясь по сторонам, – спасибо вам большое, миссис Ширинг!»

Внутри было особо не развернуться, но я пробрался вперед к груде коробок и открыл одну из верхних – сырой картон едва не расползался под пальцами. Заглянув внутрь, обнаружил старые елочные игрушки. Сложенная кольцами поблекшая мишура, потерявшие блеск шары и нечто, похожее на яркие фантики на самом верху.

И тут один из этих «фантиков» взлетел мне прямо к лицу.

– Господи!

Я едва не потерял равновесие, размахивая одной рукой перед лицом – одна нога поехала по прелым листьям назад. Эта штуковина взлетела к потолку, тут же отскочила вниз и крутнулась на месте, после чего ударилась в серое стекло окна и принялась размеренно биться об него.

Туп, туп, туп. Мягчайшие, едва слышные столкновения.

Бабочка, догадался я. Какого вида, я не узнал – хотя должен признать, что мои познания в этой области не распространяются дальше белых капустниц и крапивниц.

Я осторожно приблизился к окну, где бабочка все еще колотилась о стекло, и несколько секунд наблюдал за ней, пока она наконец не уловила намек и не опустилась на облупленный подоконник, плоско расправив крылышки. Тварь была размером с только что виденного мной паука, но тот был уродливо-серый, а бабочка оказалась на удивление разноцветной. На ее крылышках с пурпурным отливом на самых кончиках играли желтые и зеленые вихри. Она была прекрасна.

Переместившись обратно к коробке, я опять заглянул внутрь и увидел еще трех бабочек, покоящихся на поверхности мишуры. Они не двигались, так что, наверное, были мертвы, но опустив взгляд, на боковой стороне самой нижней коробки в стопке я увидел еще одну – ее крылышки шевелились медленно и мягко, словно дыхание.

Я не имел ни малейшего представления, сколько они здесь пробыли или каков может быть их жизненный цикл, но, похоже, особой надежды здесь у них не было ни на что, если не считать перспективы угодить на обед к пауку. Я ощутил стремление нарушить эту сложившуюся экосистему. Оторвав сырой лоскут картона с верхней коробки, сделал попытку выгнать одну из бабочек в дверь. Бабочка, впрочем, не послушалась. Я попытался проделать то же самое с той, что у окна, но та оказалась не менее упрямой. И, несмотря на внушительные размеры, строение у них было такое эфемерное, что, казалось, они были готовы рассыпаться в пыль при малейшем прикосновении. Мне не хотелось идти на риск повредить их.

Ладно, ничего не попишешь.

– Ну что ж, ребята… – Я отбросил картонку в сторону и вытер руки о джинсы. – Я сделал все, что мог.

Похоже, оставаться более в гараже не было смысла. Что есть, то есть. Теперь очистка его – в моем длинном списке предстоящих задач, но, по крайней мере, не в числе первоочередных.

Что было в этом гараже такого, что так интересовало моего загадочного визитера? Тут явно один хлам. Но теперь, когда впечатление от нежданной встречи немного ослабло, я подумал: уж не говорил ли он и в самом деле правду, а я просто как-то не так понял то, что видел?

Выбравшись наружу, я повесил защелкнувшийся замок на место, заперев бабочек внутри. Просто удивительно, как им удается так долго выживать в столь бесплодных и негостеприимных условиях! Но, направившись назад ко входу в дом, я подумал про нас с Джейком и осознал, что на самом-то деле удивляться нечему.

Что у бабочек не было иного выбора, в конце-то концов.

Что это как раз то, что и делают все живые существа. Даже в самых жестких обстоятельствах они продолжают жить.

15

Комната была маленькой, но, поскольку все поверхности здесь были выкрашены в белый цвет, создавалось впечатление безграничного пространства. Ме́ста без стен. Или чего-то вне пространства и времени вообще. Пит всегда воображал, что для того, кто просматривает записи с камер наблюдения, это должно выглядеть, как сцена из какого-нибудь научно-фантастического фильма, где один человек сидит в бесконечной пустоте, в которой еще только предстоит выстроить некое виртуальное окружение.

Он провел пальцем по поверхности стола, полностью разделявшего помещение. Та слегка скрипнула. Все здесь было чисто, надраено до блеска, стерильно.

А потом в комнате опять воцарилась полная тишина.

Он ждал.

Когда предстоит встретиться лицом к лицу с чем-то ужасным, лучше встретиться с этим без задержки – каким бы плохим ни было предстоящее событие, оно все равно произойдет, и, по крайней мере, при этом не придется выносить еще и его ожидание. Фрэнк Картер хорошо понимал это. Пит посещал его по меньшей мере раз в год с момента заключения Картера в тюрьму, и этот человек всегда заставлял его ждать. Обязательно возникнет какая-нибудь пустячная задержка там, в тюремном блоке, – какое-нибудь подстроенное происшествие. Это – заявление о контроле, делающее ясным, кто из двоих мужчин действительно держит ситуацию в руках. Тот факт, что по окончании встречи именно Пит уйдет отсюда, вроде как должен был бы разубеждать в этом, но нет. Ему было нечего предложить Картеру, кроме отвлечения и развлечения. Только у одного из них было то, что требовалось другому, и оба об этом прекрасно знали.

Так что Пит ждал, как примерный мальчик.

Через несколько минут дверь в дальнем конце напротив стола отперли, и вошли два тюремных охранника, став по обе стороны от нее. Сам дверной проем оставался пустым. Чудовище, как и всегда, не спешило явить себя.

Возникло обычное чувство беспокойства, когда этот момент наступил. Пульс ускорился. Пит давно оставил попытки заготовить вопросы для этих встреч, поскольку слова неизбежно рассыпались в беспорядочную мешанину у него в голове, словно птицы, вспархивающие с дерева. Но заставил себя придать себе безучастное выражение лица и попытался, насколько возможно, сохранять спокойствие. Верх тела побаливал от утренних упражнений в спортзале.

Наконец Картер шагнул за порог.

Он был одет в бледно-голубой комбинезон, скован кандалами по рукам и ногам. По-прежнему щеголял знакомо выбритым черепом и рыжеватой козлиной бородкой. Как всегда, немного пригнулся, шаркающей походкой заходя внутрь, хотя в этом и не было никакой нужды. При росте шесть футов пять дюймов и весе в семнадцать стоунов[7] Картер и так был реально огромным человеком, но он никогда не упускал возможности выглядеть еще крупнее.

За ним вошли еще двое охранников, сопровождая его к креслу на противоположной стороне стола. Потом все четверо удалились, оставив Пита наедине с Картером. Лязг захлопнувшейся за ними двери показался ему самым громким звуком, какой он когда-либо слышал.

Картер насмешливо уставился на него.

– С добрым утречком, Питер.

– Здравствуй, Фрэнк, – сказал Пит. – Хорошо выглядишь.

– Жизнь хороша. – Картер похлопал себя по животу, отчего цепочки, соединяющие его запястья, негромко забрякали. – Реально крайне хороша.

Пит кивнул. Когда бы он ни посещал Картера, его всегда поражало, что тот, судя по его виду, не только прекрасно выживает в заключении, но и чуть ли не благоденствует тут. Похоже, бо́льшую часть времени Картер проводил в тюремном спортзале, и все же, хоть он оставался столь же физически внушительным, как и во время его ареста, нельзя было отрицать, что годы в тюрьме в некотором роде смягчили его. Вид у него был умиротворенный. Сидящий сейчас здесь, вольготно раскинув ноги и положив одну мясистую лапищу на подлокотник кресла, он вполне мог быть королем, восседающим на троне и обозревающим какого-нибудь мелкого царедворца. За пределами этих стен считалось, что Картер – опасный зверь, злобный и находящийся в состоянии войны со всем окружающим миром, но здесь, даже запертый в клетке, со своим статусом знаменитости и кружком подхалимствующих поклонников, он наконец нашел нишу, в которой смог расслабиться.

– Ты тоже неплохо выглядишь, Питер, – отозвался Картер. – Хорошо питаешься. Поддерживаешь форму, я гляжу… Как семья?

– Я не знаю, – сказал Пит. – Как твои?

В глазах Картера при этих словах мелькнула искорка. Всегда было ошибкой подкалывать этого человека, но иногда было трудно удержаться, а жена и сын Картера оказывались легкой мишенью. Пит до сих пор помнил выражение на лице Картера, когда тот прослушивал показания Джейн, транслировавшиеся в суде по видеосвязи. Этот человек, наверное, полагал, что она слишком испугана и полностью сломлена, чтобы выступать против него, но под конец она все-таки выступила, впустив Пита в пристройку и отозвав несколько алиби, которые предоставила своему мужу несколько месяцев назад. Выражение его лица в тот день очень напоминало то, которое он напустил на себя сейчас. Как ни вольготно Картер мог себя здесь чувствовать, ненависть, которую он испытывал к своей семье, так и не пошла на убыль.

Он вдруг подался вперед и произнес:

– Знаешь, прошлой ночью мне приснился совершенно невероятный сон.

Пит выдавил улыбку.

– В самом деле? Господи, Фрэнк, не думаю, что так уж хочу про него услышать.

– Вот уж нет, еще как хочешь! – Картер откинулся назад и улыбнулся сам себе. – Действительно хочешь. Поскольку там был один мальчишка, понимаешь? Смитов мальчишка. Поначалу, когда спал, я точно не знал, что это он, потому как все эти маленькие паршивцы такие одинаковые, точно? Любой из них подойдет. Плюс его рубашка была натянута ему на моську, так что мне не было видно как следует, – именно так, как я больше всего люблю. Потому что, видишь ли, я помню, что на нем было, просекаешь?

Синие тренировочные штаны. Маленькая черная рубашка-поло.

– И кто-то плакал, – продолжал Картер. – Но не он. Для начала, сейчас он уже вышел из плаксивого возраста – с этим давно покончено. И хныканье по-любому слышалось откуда-то сбоку. Так что поворачиваю я голову и замечаю там их обоих – мать и отца. Они вроде как прочухали, что я наделал с их мальчишкой, и оба всхлипывают – все их надежды и мечты пошли прахом, и, типа, что же ты, гад, натворил. – Он нахмурился. – Как там бишь их звали?

И вновь Пит ничего не ответил.

– Миранда и Алан. – Картер кивнул сам себе. – Теперь вспомнил. Они вроде тогда приходили на суд, так ведь? Ты сидел вместе с ними.

– Да.

– Точно. Так вот, Миранда и Алан плачут этими огромными слезами и смотрят на меня. «Скажи нам, где он!» Умоляют меня, просекаешь? Зрелище довольно жалкое, но мне-то пофиг, я только сразу про тебя вспоминаю, и вот думаю про себя: Питер хочет знать это тоже, и он может скоро прийти меня навестить. – Картер улыбнулся через стол. – Он ведь мой друг, точно? Я должен сделать еще одну попытку и помочь ему разрулить все эту историю. Так что я оглядываюсь вокруг более внимательно, пытаюсь просечь, где я и где мальчишка. Потому как мне никогда не удавалось этого припомнить, так ведь?

– Нет.

– И тут происходит совершенно удивительная вещь.

– В самом деле?

– В натуре удивительная. И знаешь какая?

– Ты проснулся, – сказал Пит.

Картер откинул голову назад и залился смехом, а потом со всех сил захлопал в ладоши. Цепочки дребезжали, пока он аплодировал. Когда закончил и заговорил опять, его голос вернулся к нормальной громкости, а в глазах опять появился знакомый огонек.

– Ты слишком хорошо меня знаешь, Питер. Угу, я проснулся. Стыд и позор, точно? Пожалуй, Миранде и Алану – и тебе тоже – придется порыдать немного еще.

Пит не собирался заглатывать наживку.

– Видел ты кого-нибудь еще в этом сне? – спросил он.

– Кого-нибудь еще? Типа кого?

– Ну, не знаю… Еще кого-нибудь, кто был с тобой. Кто помогал тебе, например.

Это был слишком прямолинейный подход, чтобы получить прямой же ответ, но, как и всегда, Пит тщательно наблюдал за реакцией Картера на этот вопрос. На тему потенциального сообщника тот в общем и целом всегда реагировал одинаково: иногда насмешливо, иногда утомленно, но никогда ни подтверждал, ни отрицал, что в убийствах был замешан еще один человек. На сей раз он улыбнулся сам себе, но реакция отличалась от обычной. Сегодня вопрос вызвал дополнительную напряженность.

«Он знает, почему я здесь».

– Мне было интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы прийти и повидать меня, – сказал Картер. – С этим новым пропавшим мальчишкой и всем прочим. Я реально удивлен, что ты тянул до сегодняшнего дня.

Пит заставил себя пожать плечами.

– А что такого, Фрэнк? Ты вообще-то у меня не в первых приоритетах. Ты провел в тюрьме достаточно долгое время, так что можно смело сказать, что в данном случае ты точно не являешься подозреваемым.

Улыбка вернулась на лицо убийцы.

– Я-то уж точно нет. Но для тебя это всегда возвращается обратно ко мне, разве не так? Всегда заканчивается там, где начинается.

– Как это прикажешь понимать?

– Как знаешь, так и понимай. Так ты что-то хотел у меня спросить?

– Твой сон, Фрэнк, как я уже сказал. Был там еще кто-то?

– Не исключено. Хотя сам знаешь, что такое сны… Они слишком быстро стираются из памяти. Какая досада, точно?

Пит секунду не сводил взгляда с Картера, оценивая его. Тому было достаточно просто узнать об исчезновении Нила Спенсера – это было во всех новостях. Хотя не знал ли Картер и что-нибудь еще? Ему явно доставляло удовольствие создавать впечатление, будто оно так, но само по себе это ровным счетом ничего не значило. Это легко могла быть просто очередная демонстрация власти, еще один способ сделать себя больше и важнее, чем на самом деле.

– Да много чего стирается, – сказал Пит. – Скандальная известность, для начала.

– Только не здесь.

– В наружном мире, по крайней мере. Люди давно про тебя забыли.

– О, я уверен, что это не так!

– Тебя довольно давно не упоминали в газетах, знаешь ли. Человек вчерашнего дня. Если вообще не позавчерашнего, вообще-то говоря – тот мальчик пропал всего два месяца назад, как ты уже сказал, и знаешь, в скольких новостных репортажах ты упоминался?

– Не знаю, Питер. Почему бы тебе не сказать?

– Ни в одном.

– Ха! Может, мне стоит начать раздавать интервью всем этим ученым и журналистам, которые постоянно об этом просят? Могу и так поступить…

Он ухмыльнулся, и тщетность ситуации больно ударила Пита. Он терпел все это абсолютно без толку – Картер ничего не знал. И все закончится точно так же, как и всегда. Он прекрасно знал, как будет чувствовать себя потом – то, как разговор с Картером вернет все назад. Вскоре тот кухонный шкафчик будет притягивать его сильней, чем когда-либо.

– Да, может, и стоило бы. – Он встал, повернулся спиной к Картеру и направился к двери. – Пока, Фрэнк.

– Их может заинтересовать шепот.

Пит остановился, уже взявшись за ручку двери. Мурашки пробежали по спине, потом распространились по рукам.

Шепот.

Нил Спенсер рассказывал своей матери, что какое-то чудовище шептало у него за окном, но эта подробность исчезновения мальчика никогда не становилась публичным достоянием и не попадала в новости. Но все равно могла как-то просочиться. Тем более что Картер вел себя куда более торжествующе, словно разыгрывая козырную карту.

Пит медленно обернулся.

Картер сидел, все так же небрежно развалившись в кресле, но теперь на лице у него было написано самодовольство. Насадил на крючок чуть больше наживки, чтобы его рыбка не уплыла… И Пит вдруг почувствовал уверенность, что упоминание про шепот вовсе не было простым предположением.

Откуда-то этот мерзавец знал.

Но откуда?

Прямо сейчас больше, чем когда-либо, нужно сохранять спокойствие. Картера подкармливает любое чувство нужды, которое он подмечает в сидящем напротив, и он уже получил достаточно, чтобы начать игру.

«Их может заинтересовать шепот».

– Что ты под этим понимаешь, Фрэнк?

– Ну, этот мальчик увидел чудовище в окне, так ведь? Которое с ним разговаривало. – Картер опять подался вперед. – Разговаривало. Очень. Тихо.

Пит попытался справиться с тоскливым раздражением, но оно, помимо воли, начало вихриться внутри него. Картер что-то знал, и пропал маленький мальчик. Его нужно найти.

– Откуда ты знаешь про шепот? – спросил он.

– А! Долго рассказывать.

– Так расскажи.

Картер улыбнулся. Улыбкой человека, которому нечего терять или приобретать, кроме боли и горя остальных.

– Ладно, расскажу, – произнес он. – Но сначала тебе придется дать мне то, чего я хочу.

– И что же это будет?

Картер откинулся назад. Теперь с лица его вдруг исчезло насмешливое выражение. На миг его глаза стали пустыми, но потом там зажглась злость, столь же видимая, как два булавочных прокола в черной бумаге, за которыми пылает огонь.

– Приведи сюда моих, – сказал он.

– Твоих?

– Эту суку и этого мелкого выблядка. Приведи их сюда и оставь меня с ними на пять минут с глазу на глаз.

Пит уставился на Картера. Секунду его переполняли гнев и бешенство, которые брызгали через стол от сидящего за ним человека. Потом Картер запрокинул голову, звякнул цепочкой на запястьях, и тишину в комнате нарушил безудержный смех. Он все смеялся, смеялся и смеялся без передышки.

16

– Дать ему пять минут наедине с его старой семьей? – Аманда призадумалась. – А мы вообще можем это сделать, даже чисто теоретически?

Но тут увидела выражение лица Пита.

– Я шучу, кстати.

– Я знаю.

Он сгорбился на стуле с противоположной стороны письменного стола и прикрыл глаза.

Секунду Аманда наблюдала за ним. По сравнению с прошлой встречей Пит выглядел каким-то опустошенным и пришибленным. Она не слишком хорошо знала его, конечно, и пересекались они за последние два месяца не так чтобы часто, но он поразил ее, как… да, как кто? Как человек, способный контролировать свои эмоции. И удивил превосходной физической формой для человека его возраста, конечно же. Спокойный и толковый мужик. Он едва ли потратил зря хотя бы слово, рассказывая ей про то старое дело, и был безмятежен и отстранен, даже когда показывал ей фотографии, снятые внутри пристройки Фрэнка Картера, – ужасные сцены, первым свидетелем которых стал лично. Вообще-то это было довольно страшно. Это заставило Аманду обеспокоиться, как она сама уже это выдерживает, не говоря уж о том, как будет справляться, если события станут развиваться по худшему сценарию.

«Не станут».

Разумные копы умеют отстраняться. Старший детектив-инспектор Лайонс как раз из таких, потому что это единственный способ забраться наверх – чтобы вниз тянул как можно меньший груз. Прежде чем пропал Нил Спенсер, она представляла себя такой же, как он, но теперь уже больше не была так в этом уверена. И если на первых порах Аманда подумала, что Пит Уиллис – человек спокойный и отстраненный, то его нынешний вид заставил ее пересмотреть первое впечатление. Он просто хорошо держал мир на расстоянии, подумала она, а Фрэнк Картер просто сумел подобраться к нему ближе большинства остальных.

Не так удивительно, учитывая историю, которая была у них одна на двоих, и тот факт, что одна из жертв Картера так и не была найдена – ребенок, который, по сути, пропал на дежурстве Пита. Бросив взгляд на экран компьютера, она увидела знакомое фото Нила Спенсера в футбольной рубашке. Мальчик бесследно исчез чуть более двух месяцев назад, и его отсутствие отзывалось настоящей физической болью где-то внутри нее. Неважно, как сильно она старалась не думать об этом, – чувство безысходного провала ухудшалось день ото дня. Она просто не могла представить, сколь ужасным это чувство может оказаться после двадцати лет. Ей не хотелось закончить так же, как человек, сидящий сейчас напротив нее.

«До такого не дойдет».

– Расскажи мне еще раз про версию с сообщником, – попросила она.

– Вообще-то рассказывать особо нечего. – Пит открыл глаза. – Один из свидетелей сообщил, что с Тони Смитом разговаривал какой-то пожилой человек с седыми волосами, что не соответствует описанию Картера. А потом, есть кое-какие накладки в хронологии похищений.

– Довольно зыбкая материя – эта самая хронология…

– Знаю. Иногда люди хотят, чтобы вещи оказались более сложными, чем они есть на самом деле.

– У него имелась полная возможность совершить все эти преступления без какой-либо посторонней помощи. «Бритва Оккама»[8] гласит…

– Я знаю это правило. – Пит провел рукой по волосам. – «Не следует множить сущее без необходимости». Самое простое решение, которое подходит ко всем фактам, – и есть то, которое надо избрать.

– Совершенно верно.

– И как раз это мы здесь и делаем, верно? Мы взяли своего парня, доказали, что именно он это сделал, и этого нам достаточно. Так что мы завязываем расследование бантиком, засовываем его в шкаф и движемся дальше. Дело закрыто, работа сделана. Переходим к следующему.

Аманда опять подумала про Лайонса. О подъеме наверх.

– Поскольку это то, что мы вынуждены делать, – сказала она.

– Но иногда этого недостаточно. – Пит покачал головой. – Иногда то, что выглядит простым, оказывается гораздо более сложным, и в результате что-то дополнительное упускается из виду.

– А это «дополнительное» в данном деле может включать кого-то, кто избежал ответственности за убийство?

– Кто знает… Я пытался не думать об этом на протяжении многих лет.

– По-моему, это мудро.

– Но теперь мы имеем Нила Спенсера. Мы имеем шепот и «чудовище». И мы имеем Фрэнка долбаного Картера, сидящего там и что-то про это знающего.

Аманда выждала.

– И я не знаю, что со всем этим поделать, – произнес Пит. – Картер не собирается ничего нам рассказывать. Информация про шепот никогда не попадала в прессу, а он про это знает. Его никто не посещал, кроме меня. Вся корреспонденция, которую он получает, просматривается. Так откуда же он знает?

Его тоскливое раздражение вдруг стало таким осязаемым, что ее удивило, что Пит не стукнул кулаком по столу. Но вместо этого он лишь опять покачал головой и посмотрел куда-то вбок. По крайней мере, это немного вернуло его к жизни, подумала Аманда. И это хорошо. К чертям спокойствие: она искренне верила в то, что гнев – это отличный мотиватор, и бывают времена, когда тебе нужно что-то такое, чтобы ты не останавливался. В то же самое время она могла сказать, что бо́льшая часть злости Пита была направлена внутрь – что он винил только себя за собственную неспособность добраться до правды. А вот это уже нехорошо. Она столь же искренне верила в идею о том, что чувство вины примерно настолько же непродуктивно, насколько полезны порой любые иные эмоции. Стоит тебе позволить чувству вины наложить на тебя лапы, как эта сволочь уже никогда не отпустит.

– Картер никогда не собирался нам помогать, – заметила она. – По крайней мере, по доброй воле.

– Это да.

– Сон про Тони Смита?..

Пит лишь отмахнулся.

– Обычные его штучки. Все это я уже и раньше слышал. Не сомневаюсь, что это он убил Тони и что он знает в точности, где его искать. Но он никогда не скажет. Только не тогда, когда что-то дает ему власть над нами. Надо мной.

Теперь ей было ясно, сколько отняло у Пита посещение Картера. Но, как это ни было тяжело, он все равно пошел – все-таки заставил себя пройти через это испытание, – поскольку найти Тони Смита столь многое для него значило. Но Картер обнаружил новую игру, в которую можно поиграть, и им надо было сосредоточиться на этом. И хотя она прекрасно понимала смятение Пита, оставался факт, что Тони Смит уже давно мертв, в то время как Нил Спенсер вполне мог быть еще жив.

Был жив.

– Ну что ж, сейчас у него опять есть возможность демонстрировать свою власть над нами, – сказала Аманда. – Но не забывай кое-что. Ты сказал, что пойдешь повидаться с ним на тот случай, если он вдруг случайно выдаст какую-нибудь информацию.

– Да.

– Ну, так он и ее выдал – он знает что-то, так ведь? Что не могло произойти по волшебству. Так что нам надо просто выяснить, как это получилось.

Когда Пит не ответил, она сама поразмыслила на эту тему.

Ни посетителей… Ни корреспонденции…

– А как насчет дружков в тюрьме? – спросила она.

– У него их там полным-полно.

– Что в некотором роде странно. Детоубийца, и все такое…

– В этих убийствах не было сексуальной составляющей, что немного ему помогает. А в физическом плане он по-прежнему настоящий монстр. Плюс самая большая среди них знаменитость – вся эта чушь про Шептальщика… У него там свое собственное королевство.

– Хорошо. С кем он там наиболее близок?

– Не имею ни малейшего представления.

– Но мы ведь можем выяснить, так? – Аманда подалась вперед. – Может, он получает информацию из вторых рук? Кто-то посещает кого-то из его дружков. Тот рассказывает Картеру. Картер пересказывает тебе.

Пит поразмыслил над этим. Через секунду вид у него был раздраженный самим собой – что сам до такого не додумался.

Аманда почувствовала прилив гордости – не то чтобы ей было особо нужно произвести на него впечатление, конечно же. Ей просто требовалось его мотивировать, – или, по крайней мере, хоть как-то поддержать, чтобы он не ходил столь очевидно задетым.

– Да, – произнес Пит. – Хорошая мысль.

– Так сделай это… – Тут она слегка замешкалась. – Я не в том положении, чтобы приказывать тебе, что надо делать. Но это может оказаться для нас прорывом вперед, так ведь? Если у тебя, конечно, есть время.

– У меня есть время.

Приостановившись в дверях, он сказал:

– Вот что еще… Ты говоришь, что Картер кое-что выдал – что он каким-то образом узнал про шепот.

– Верно.

– Но есть еще все та же хронология событий. Вот уже два месяца он отказывался встречаться со мной. Раньше такого никогда не случалось. И тут вдруг он передумал и хочет встречи.

– И это значит?..

– Точно не знаю. Но нам нужно быть готовым к тому, что этому была какая-то причина.

Аманда не сразу поняла, на что он намекает, а потом посмотрела на фото Нила Спенсера, не желая даже думать о такой возможности.

«До такого не дойдет».

Не считая того, что Пит был прав. Прошло два месяца без единого достижения или прорыва по делу. Возможно, решение Картера говорить означало, что таковые на подходе.

17

В обеденное время Джейк устроился в одиночестве на скамейке на игровой площадке, наблюдая, как остальные дети носятся вокруг, разгоряченные и взопревшие. Было очень шумно, и, казалось, никто не обращал на него внимания. Начался новый учебный год, но в его классе все давно знали друг друга, и в это первое утро стало ясно, что они не особо заинтересованы познакомиться с кем-нибудь еще. Что вполне его устраивало. Джейк предпочел бы просто сидеть внутри и рисовать, но оставаться в классе на перемене не разрешалось, так что пришлось устроиться рядом с какими-то кустами, бить баклуши и ждать, когда прозвенит звонок.

«Завтра ты идешь в школу. Я уверен, что там ты заведешь множество новых друзей».

Довольно часто папа не понимал, как сильно он ошибается. Хотя, размышлял Джейк, может, все-таки понимал, поскольку в его словах звучала больше надежда, чем что-либо еще, и, может, где-то в глубине души они оба знали, что так никогда не будет. Мамочка сказала бы ему, что все это неважно, и заставила бы в это поверить. Но Джейк думал, что для папы это все-таки важно. Он сознавал, что иногда становится для него большим разочарованием.

Утро, по крайней мере, в общем и целом проходило нормально. Они изучали какие-то таблицы глагольных времен, что довольно просто, и это было хорошо. Для оценки поведения учеников в классе на стене висело нечто вроде светофора, и фамилии всех пока располагались в зеленой зоне внизу. Джордж, воспитатель, – славный парень, но вот миссис Шелли, классная руководительница, казалась действительно очень строгой, и Джейку в самом деле не хотелось в первый же день угодить в желтую зону. Подружиться он ни с кем не мог, но вести себя хорошо ему вполне под силу. В конце концов, в школе это твоя работа – делать то, что тебе говорят, заполнять ответы в бланках и не создавать какие-либо проблемы, выдумывая слишком много своих собственных вопросов.

Хруп!

Джейк вздрогнул, когда футбольный мяч врезался в кусты рядом с ним. Он уже запомнил имена всех ребят в классе, и это был Оуэн, кто мчался сейчас к нему, чтобы подобрать его. Бежал тот к мячу, но в то же время сердито смотрел на Джейка, и это заставило того подумать, что все это могло быть сделано нарочно. Если только на самом деле Оуэн просто не умеет играть в футбол.

– Извиняй, что так вышло.

– Ничего.

– Угу. Я знаю, что ничего.

Оуэн грубо выдернул мяч из кустов, все еще сердито глядя на Джейка, словно это тот был во всем виноват, а потом вразвалку двинулся прочь. Что не имело абсолютно никакого смысла. Наверное, Оуэн просто действительно дурак. Даже если так, наверное, будет лучше двигать отсюда.

– Привет, Джейк!

Он посмотрел вбок и увидел маленькую девочку, присевшую на корточки в кустах. Сердце скакнуло от облегчения, и Джейк начал приподниматься.

– Ш-ш! – Она приложила палец к губам. – Не надо.

Он опять сел. Но это было трудно. Ему хотелось прыгать и скакать на скамейке! Выглядела она в точности так же, как и всегда, в том же сине-белом платьице, с той же ссадиной на коленке, и волосы странно свисали набок.

– Просто сиди, где сидишь, – почти прошептала она. – Я не хочу, чтобы другие дети видели, как ты со мной разговариваешь.

– А почему?

– Потому что мне нельзя быть здесь.

– Да. Для начала, у тебя нету школьной формы.

– Для начала – да. – Она призадумалась. – Здорово увидеть тебя опять, Джейк! Я скучала по тебе. А ты скучал?

Он неистово закивал, но тут же заставил себя успокоиться. Вокруг были другие дети, и мяч по-прежнему стучал поблизости. Ему не хотелось выдать девочку. Но так классно ее увидеть! Правда заключалась в том, что ему очень-очень одиноко в новом доме. Папа пытался играть с ним несколько раз, но было понятно, что сердце его не занято игрой. Он мог поиграть десять минут, а потом встать и сказать, что его ногам нужен отдых, даже хотя совершенно ясно, что ему просто хочется заняться чем-нибудь другим. В то время как девочка всегда играла с ним столько, сколько ему хотелось. Джейк ждал встречи с ней все время после переезда в новый дом, но она так и не появилась.

До настоящего момента.

– Ты еще тут ни с кем не подружился? – спросила она.

– Вообще-то нет. Адам, Джош и Хасан вроде нормальные ребята. А вот Оуэн не очень.

– Оуэн просто поганец, – сказала девочка.

Джейк уставился на нее.

– Но ведь куча людей такие, правда? – быстро произнесла она. – И не все, кто ведет себя, как друзья, на самом деле друзья.

– Ну, а ты?

– Я, конечно же, друг.

– Ты придешь и поиграешь со мной опять?

– Мне хотелось бы. Но не все так просто, понимаешь?

Сердце у Джейка упало, поскольку – да, он знал, что не все так просто. Он хотел видеть ее все время, но папа не хотел, чтобы Джейк с ней разговаривал. «Я здесь. Мы здесь. Новый дом, новая жизнь», – сказал бы он.

Или, по крайней мере, Джейк хотел бы видеть ее все время, когда она не выглядит такой серьезной, как сейчас.

– Скажи мне, – произнесла девочка. – Скажи мне стишок.

– Не хочу.

– Скажи.

– Если дверь прикрыть забудешь, скоро шепот слышать будешь…

– И остальное.

Джейк прикрыл глаза.

– Если выйдешь поиграть, приготовься умирать.

– Продолжай.

Казалось, что она едва здесь.

– Коль окно открытым будет, стук в стекло тебя разбудит.

– И?..

Слово прозвучало так тихо, что казалось, что это всего лишь ветер. Джейк сглотнул. Он не хотел произносить этого, но заставил себя, произнося слова столь же тихо, как и девочка.

– Если ты совсем пропащий, за тобой придет Шептальщик.

Зазвонил звонок.

Открыв глаза, Джейк увидел перед собой детей на игровой площадке. Оуэн был там с парой ребят постарше, которых Джейк не знал. Они наблюдали за ним. Воспитатель Джордж тоже был там, с сосредоточенным выражением на лице. Через секунду дети рассмеялись, а потом направились к входным дверям, оглядываясь на него через плечо.

Джейк посмотрел вбок.

Маленькая девочка опять исчезла. 

* * *

– С кем это ты там разговаривал на перемене?

Джейку хотелось не обращать внимания на Оуэна. Им полагалось писать от руки буквы в линованных тетрадях, и ему хотелось сосредоточиться на этом – ведь это как раз то, что им было велено делать. Оуэна это явно не заботило – он перегнулся через стол и не сводил взгляда с Джейка. Тому было ясно, что Оуэн из тех ребят, которым плевать на то, что ему говорят. Он также знал, что рассказывать Оуэну про девочку было бы очень плохой мыслью. Папе не нравилось, что он с ней разговаривает, но Джейк не думал, чтобы он стал бы над ним по этому поводу потешаться. Но не сомневался, что Оуэн будет.

Так что он просто пожал плечами.

– Ни с кем.

– Нет, с кем!

– Я никого там не видел. А ты?

Оуэн немного поразмыслил над этим вопросом, после чего откинулся назад.

– Это, – произнес он, – был стул Нила.

– Какой?

– Твой стул, болван. Он был Нила.

Оуэн, похоже, разозлился, хотя опять-таки Джейк не думал, что как-то неправильно поступил. Утром миссис Шелли сама показала, кому куда сесть. Так что не похоже, чтобы он намеренно захватил стул этого самого Нила.

– Какого еще Нила?

– Он был здесь в прошлом году, – сказал Оуэн. – Его здесь больше нет, потому что кто-то его забрал. А теперь тебе достался его стул.

В образе мыслей Оуэна явно имелась какая-то ошибка.

– В прошлом году все вы были в первом классе, – сказал Джейк. – Так что никакой это не стул Нила.

– Был бы его, если б его не забрали.

– А куда он переехал?

– Никуда он не переехал. Кто-то его забрал.

Джейк не знал, что и думать… бессмыслица какая-то. Родители Нила куда-то его забрали, но он не переехал? Джейк посмотрел на Оуэна, и сердитые глаза мальчишки были явно полны темного знания того, что он отчаянно пытался передать.

– Плохой человек его забрал, – буркнул Оуэн.

– Забрал куда?

– Никто не знает. Но он сейчас мертв, а ты сидишь на его стуле.

Девочка по имени Тэбби тоже сидела за тем же столом.

– Это просто ужасно, – обратилась она к Оуэну. – Ты точно не знаешь, что Нил умер. И когда я спрашивала свою маму, она сказала, что вообще нехорошо про это говорить.

– Он умер! – Оуэн опять повернулся к Джейку и показал на стул. – Это означает, что ты следующий.

Это тоже полная бессмыслица, решил Джейк. Оуэн не продумал все как следует. Для начала, что бы ни случилось с Нилом, он никогда не сидел на этом конкретном стуле, так что непохоже, чтобы на нем лежало проклятье или еще чего.

Вдобавок существовала гораздо более реальная возможность. Та, про которую, как он знал, ему нельзя говорить, поэтому секунду сохранял молчание. Но потом вспомнил, о чем девочка говорила ему во дворе и как одиноко он себя чувствовал, и Джейк решил, что если Оуэн будет так с ним обращаться, то почему бы в ответ точно так же не обращаться с Оуэном?

– Может, это означает, что я буду последним, – сказал он.

Оуэн прищурился.

– Как это прикажешь понимать?

– Может, плохой человек будет забирать весь класс одного за другим, и всех их будут заменять новыми мальчиками и девочками. Так что это означает, что Шептальщик заберет передо мной всех вас.

Тэбби испуганно ахнула, а потом разразилась слезами.

– Ты довел Тэбби до слез, – объявил Оуэн, как нечто само собой разумеющееся. Учительница уже направлялась к их столу. – Миссис Шелли, Джейк сказал Тэбби, что Шептальщик убьет ее, как Нила, и она расстроилась!

Вот так Джейк в первый же день заработал желтую оценку по поведению.

Папа будет очень разочарован.

18

День прошел получше, чем я ожидал.

Восемьсот слов – это, пожалуй, довольно скудный итог, но после месяцев, за которые не было написано ни строчки, хотя бы какое-то начало.

Теперь я все это еще раз перечитывал.

Ребекка.

Тогда это было про нее. Не сам по себе сюжет, даже не начало такового на данный момент, а нечто вроде первых строк письма к ней, – и читать его было тяжело. Пришлось вытащить так много счастливых воспоминаний, и я знал, что они так и будут вылезать на поверхность, когда я продолжу, но в то же самое время, как я ни любил ее, как ни скучал по ней так, что не выразить словами, я также не мог отрицать уродливое ядро негодования, которое, как мне чувствовалось, поселилось где-то у меня внутри – горькое разочарование от того, что остался один на один с Джейком, от одиночества пустой постели. Ощущение того, что я брошен на произвол судьбы, оставлен один на один разбираться с вещами, с которыми, как мне казалось, я никогда не справлюсь. Ни в чем из этого не было ее вины, конечно же, но горе – это варево из тысячи ингредиентов, и далеко не все из них удобоваримы. Все, что я написал, было правдивым выражением лишь малой доли того, что я чувствовал.

Фундаментом, в общем и целом. У меня теперь было представление о том, про что я мог бы написать. Про некоего человека, немного похожего на меня самого, который потерял женщину, немного похожую на нее. И как ни болезненно было все это исследовать, я все-таки смог бы это сделать, двигаясь от уродства к красоте и, надеюсь, к какому-то финальному чувству решимости и принятия неизбежного. Изложение своих мыслей в виде набора букв иногда может помочь исцелиться. Я не знал, мой ли это случай, но это было нечто, хотя бы просто способствующее исцелению.

Сохранив файл, я отправился забирать Джейка.

Когда я подошел к школе, все другие родители уже выстроились вдоль стены в ожидании. Наверняка имелся строгий, хотя и неписаный этикет насчет того, где кому стоять, но день был долгий, и я решил на это наплевать. Вместо этого отыскал взглядом Карен, стоявшую в одиночестве у ворот, и просто направился к ней. Днем было заметно теплее, чем утром, но она по-прежнему была одета так, словно приготовилась к снегопаду.

– Здрасьте еще раз, – сказала она. – Как думаете, он выжил?

– Более чем уверен, что они уже позвонили бы, если б это было не так.

– Да уж, пожалуй… Как ваш день? Ну, это я так называю – день… Как ваши шесть часов свободы?

– Прошли крайне интересно, – сказал я. – Я наконец заглянул в наш новый гараж и обнаружил, что предыдущий владелец решил упрятать туда весь хлам, вместо того чтобы выбросить.

– О!.. Безобразие. Но зато как ловко!

Я рассмеялся, но только слегка. Работа забрала некоторую часть тревоги от появления незваного гостя, но теперь она опять вернулась.

– И еще какой-то тип болтался во дворе.

– А вот это уже звучит не столь весело.

– Угу. Он сказал, что вырос в этом доме, и хотел зайти посмотреть. Не думаю, что я ему поверил.

– Вы ведь его не впустили, надеюсь?

– Господи, да конечно же, нет!

– А куда вы переехали?

– На Гархольт-стрит.

– Совсем неподалеку от нас, – она кивнула. – Не в «дом ужасов», случайно?

Дом ужасов. Сердце немного упало.

– Наверное. Хотя я предпочитаю думать, что у него просто есть характер.

– О, еще как! – Она опять кивнула. – Я видела, что летом его выставили на продажу. Конечно, никаких ужасов там нет, но Адам постоянно твердит, что вид у него странноватый.

– Тогда это совершенно подходящее место для меня и Джейка.

– Я уверена, что это неправда. – Она улыбнулась, а потом оторвалась от стены, когда двери школы открылись. – Пора. Звери вырвались на свободу!

Классная руководительница Джейка вышла и встала возле двери, оглядывая родителей и вызывая через плечо одного ребенка за другим. Те торопливо выбегали друг за другом, размахивая рюкзачками и бутылками с водой. Миссис Шелли, припомнил я. Вид у нее был какой-то неумолимый. Я был уверен, что ее взгляд останавливался на мне несколько раз, но двигался дальше, прежде чем мне удавалось сказать, что я отец Джейка. Один из мальчиков – судя по всему, Адам – подбежал к нам, и Карен взъерошила ему волосы.

– Хорошо прошел день, малыш?

– Да, мам.

– Пошли тогда. – Она повернулась ко мне: – До завтра!

После того как они ушли, я еще немного выждал, пока, похоже, не остался единственным родителем, стоящим у школы. Наконец миссис Шелли поманила меня к себе. Я послушно подошел, словно подчиненный к начальнице.

– Это вы отец Джейка?

– Да.

Джейк подступил ко мне, уставившись в землю, маленький и подавленный. «О господи, – подумал я. – Что-то уже случилось».

Вот потому-то нас и оставили напоследок.

– Какие-то проблемы?

– Ничего из ряда вон выходящего, – отозвалась миссис Шелли. – Но мне все равно хотелось бы коротенько переговорить. Не хочешь рассказать отцу, что произошло, Джейк?

– Я попал в желтый квадрат, папа.

– В какой еще квадрат?

– У нас на стене висит стенд, вроде светофора, – объяснила миссис Шелли. – Для шалунов. И в результате своего сегодняшнего поведения Джейк первым из наших детей переместился в желтую зону. Так что далеко не идеальный первый день.

– А что он натворил?

– Я сказал Тэбби, что она умрет, – буркнул Джейк.

– И Оуэну тоже, – добавила миссис Шелли.

– Ну что ж… – произнес я. А потом, поскольку не мог придумать что-нибудь более вразумительного, добавил: – Вообще-то мы все когда-нибудь умрем.

На миссис Шелли это не произвело особого впечатления.

– Это не смешно, мистер Кеннеди.

– Я знаю.

– Здесь в прошлом году был один мальчик, – сказала миссис Шелли. – Нил Спенсер. Вы, наверное, встречали упоминания о нем в новостях.

Я смутно что-то такое припоминал.

– Он пропал, – сказала она.

– Ах, да…

Теперь вспомнилось. Что-то насчет того, что родители отпустили его домой одного.

– Все это крайне неприятно… – Посмотрев на Джейка, миссис Шелли нерешительно помедлила. – Нам не хотелось бы, чтобы об этом тут шли разговоры. Джейк предположил, будто кто-то из детей окажется следующим.

– Понятно. Так что он… в желтой зоне?

– На всю следующую неделю. Если переместится в красную, то будет вызван к директору школы.

Я опустил взгляд на Джейка, вид у которого был совершенно несчастный. Мне не особо нравилась мысль о том, что он будет публично опозорен на стене класса, однако в то же самое время сын меня здорово расстроил. Ну зачем он такое замутил?

– Понятно, – повторил я. – Ну что ж, я разочарован, узнав о подобном поведении, Джейк. Крайне разочарован.

Его голова упала еще ниже.

– Поговорим об этом по пути домой. – Я повернулся к миссис Шелли: – И такого больше не повторится, обещаю.

– Будем надеяться, что нет. И вот еще что. – Она подступила ближе ко мне и заговорила более тихо, хотя было ясно, что Джейку по-прежнему все слышно. – Наш воспитатель видел его на перемене и был немного обеспокоен. Он сказал, что Джейк вроде как разговаривал сам с собой.

Я прикрыл глаза, сердце окончательно упало. Господи, только не это вдобавок! Только не при всех…

Ну почему, ну почему все не может быть проще? Ну почему мы не можем просто быть как все?

– Я поговорю с ним, – пообещал я еще раз. 

* * *

Вот только Джейк отказался разговаривать со мной.

Я попытался вытянуть из него какую-то информацию по пути домой, но, будучи всякий раз встречен каменным молчанием, немного вышел из себя. Хотя даже вспылив, я понимал, что это неправильно, поскольку правда заключалась в том, что на самом-то деле сердился я вовсе не на него. Скорее на всю ситуацию в целом. Испытывал раздражение из-за того, что все шло не так хорошо, как я надеялся. Разочарование – по той причине, что его воображаемая подруга вернулась. Озабоченность тем, что могли подумать другие дети и как они будут к нему относиться. Через некоторое время я и сам погрузился в молчание, и мы шли рядом друг с другом, словно совершенно посторонние люди.

Вернувшись домой, я перебрал содержимое его рюкзачка. Пакет для Особых Вещей был там, по крайней мере. Как и кое-какое приготовленное чтение, которое показалось мне для него слишком простеньким.

– Ну что, я все испортил? – тихо произнес Джейк.

Я отложил бумаги. Он стоял возле дивана, опустив голову, и выглядел меньше, чем всегда.

– Нет, – ответил я. – Конечно же, нет.

– Но ты так думаешь.

– Я так не думаю, Джейк. Вообще-то я очень горжусь тобой.

– А я нет. Я ненавижу себя.

Услышать это от него было словно нож в сердце.

– Не говори так, – быстро сказал я, после чего опустился на колени и попробовал обнять его. Но он был абсолютно неотзывчив. – Ты не должен никогда так говорить.

– Можно я пойду порисую? – произнес он без всякого выражения.

Я сделал глубокий вдох и слегка отодвинулся. Я отчаянно пытался пробиться к нему, но было ясно, что сейчас этого не произойдет. Впрочем, мы можем поговорить об этом позже. Обязательно поговорим.

– Хорошо.

Я прошел к себе в кабинет и коснулся трекпэда, чтобы проглядеть проделанную за день работу. «Я ненавижу себя». Я запрещал ему произносить такие слова, но, если б я был окончательно честен, то это были слова, которые в последний год я довольно часто мысленно произносил, обращаясь к самому себе. Я опять ощутил, как они вертятся у меня на языке. Почему я такой неудачник? Как могу проявлять такую неспособность говорить и делать правильные вещи? Ребекка всегда говорила мне, что мы с Джейком очень похожи, так что, наверное, такие же мысли крутились сейчас в голове и у него. И хотя это могло быть правдой – то, что мы все равно любили друг друга, даже когда ссорились, – это не означало, что мы так же сильно любили самих себя.

Почему Джейк сказал такие жуткие вещи в школе? Он уже не в первый раз разговаривал сам с собой – но, конечно, дело было не в этом. Я нисколько не сомневался, что разговаривал он с той девочкой – что она в конце концов нашла нас, – и совершенно не знал, что с этим поделать. Если мой сын не способен завести настоящих друзей, то ему всегда придется полагаться на воображаемых. А если они заставляют его вести себя так, как он вел себя сегодня, наверняка это означает, что ему нужна помощь?

«Поиграй со мной».

Я поднял взгляд от экрана.

Последовало мгновение тишины, в течение которого мое сердце забилось сильнее.

Голос доносился из гостиной, но это был точно не голос Джейка. Был он какой-то хрипловатый и недобрый.

– Я не хочу.

А вот это уже точно Джейк.

Я подступил ближе к двери, напряженно вслушиваясь.

– Поиграй со мной, говорю.

– Нет.

Хотя оба голоса могли принадлежать только моему сыну, они казались такими разными, что было легко поверить: там с ним разговаривает какой-то другой ребенок. Вот разве что голос был совершенно не детский. Слишком старый и сиплый для этого. Я посмотрел на входную дверь рядом с собой. Я не запер ее, когда мы вернулись домой, и не накинул цепочку. Мог ли кто-нибудь войти в дом? Нет – я находился прямо в соседней комнате. Я бы точно услышал, если что.

– Да. Ты обязательно поиграешь со мной.

Голос звучал так, будто это была крайне заманчивая перспектива.

– Ты меня пугаешь, – произнес Джейк.

– А я и хочу напугать тебя.

На этом я наконец вошел в переднюю комнату, быстрым шагом. Джейк сидел на коленях на полу рядом со своими рисунками, глядя на меня широко раскрытыми, испуганными глазами.

Он был совсем один, но это не заставило мой пульс хоть сколько-нибудь замедлиться. Как уже случалось раньше в этом доме, возникло ощущение какого-то томительного присутствия в комнате, словно кто-то или что-то немедленно метнулось в укрытие при моем появлении.

– Джейк? – негромко произнес я.

Он с трудом сглотнул, с таким видом, будто вот-вот заплачет.

– Джейк, с кем это ты разговариваешь?

– Ни с кем.

– Но я же слышал, как ты разговариваешь! Ты делал вид, будто тут есть кто-то еще. Кто-то, кто хотел, чтобы ты с ним поиграл.

– Нет, не делал! – Вдруг он показался не столько испуганным, сколько разгневанным, словно бы я каким-то образом его подвел. – Ты всегда так говоришь, и это нечестно!

Я изумленно заморгал и лишь беспомощно застыл на месте, когда Джейк суматошно принялся запихивать бумаги в свой Пакет для Особых Вещей. Я ведь все-таки не всегда так говорю? Сын, должно быть, понял, что мне не нравится, когда он разговаривает сам с собой – что это беспокоит меня, – но это никогда не выглядело так, будто я действительно пытался ему это запретить!

Я пересек комнату и присел на диван рядом с ним.

– Джейк…

– Я иду к себе в комнату!

– Пожалуйста, не надо. Я беспокоюсь за тебя.

– Нет, не беспокоишься. Тебе вообще на меня наплевать.

– Нет, это не так!

Но он уже прошмыгнул мимо меня, направляясь к двери гостиной. Инстинкт подсказывал мне – пусть пока что идет, пусть остынет, после поговорим, – но я также хотел утешить его. Я с трудом подбирал слова.

– Я думал, тебе нравится та девочка. Я думал, ты захочешь увидеть ее снова.

– Это была не она!

– А кто же тогда?

– Это был мальчик в полу.

И с этими словами он скрылся в прихожей.

Я некоторое время продолжал сидеть, не в состоянии придумать, что бы сказать. Мальчик в полу… Я припомнил сиплый голос, которым сам с собой разговаривал Джейк. И, конечно, это было единственным объяснением тому, что я только что слышал. Но даже если так… Я чувствовал, как по спине побежали мурашки. Голос был совсем не Джейка.

«А я и хочу тебя напугать».

И тогда я опустил взгляд на пол. Хотя Джейк собрал большинство своих сокровищ, там остался единственный листок бумаги, в окружении нескольких брошенных мелков – желтого, зеленого и ярко-красного.

Я уставился на рисунок. Джейк нарисовал бабочек. Нарисовано было по-детски неточно, но все же стало совершенно ясно, что это именно те бабочки, которых я видел утром в гараже. Но это ведь совершенно невероятно, поскольку Джейк никогда не был в гараже! Я собрался было подхватить листок и изучить его более пристально, как вдруг услышал, как сын ударился в слезы.

Я вбежал обратно в прихожую в тот самый момент, когда он, всхлипывающий, появился там из моего кабинета, протолкался мимо меня и взбежал вверх по лестнице.

– Джейк…

– Оставь меня в покое! Я ненавижу тебя!

Я смотрел, как он скрывается наверху, чувствуя полную беспомощность, совершеннейшую неспособность управиться с тем, что происходило, абсолютно ничего не понимая.

Громко хлопнула дверь его спальни.

Не чувствуя под собой ног, я вошел в кабинет.

И тут увидел жуткие вещи, которые написал Ребекке на экране. Слова о том, как все тяжело без нее и как какая-то часть меня винит ее в том, что оставила меня разбираться со всем этим… Слова, которые мой сын только что прочитал. И я прикрыл глаза, начиная все слишком хорошо понимать.

19

Когда зазвонил телефон, Пит сидел за своим обеденным столом. Ему сейчас полагалось бы заниматься готовкой или смотреть телевизор, но кухня у него за спиной оставалась темной и холодной, а в гостиной царила тишина. Вместо этого он не сводил взгляда с бутылки и фотографии.

И не сводил уже очень давно.

Прошедший день дорого ему обошелся. Как и всегда после встреч с Картером, но на сей раз было гораздо хуже, чем обычно. Несмотря на то что Пит отмахнулся от вопроса Аманды, описание сна про Тони Смита, данное убийцей, глубоко проняло его – это было что угодно, но только не «обычные штучки» Картера. Прошлым вечером он был полон решимости напрочь забыть про Нила Спенсера, но теперь это было решительно невозможно. Дела оказались связаны. Его официально привлекли.

Но какой от него толк? День, проведенный за изучением людей, навещавших в тюрьме дружков Картера, оказался совершенно бесплодным – по крайней мере, на настоящий момент. Осталось проверить еще нескольких. Печальная правда заключалась в том, что в тюрьме у этого мерзавца оказалось больше друзей, чем имелось у Пита за ее пределами.

«Так что выпей тогда».

«Ты никчемный. Ты беспомощный. Просто выпей».

Выпить тянуло сильней, чем обычно, но Пит мог это пережить. В конце концов, он успешно сопротивлялся этому голосу в прошлом. И все же мысль о том, чтобы вернуть закрытую бутылку обратно в шкафчик, принесла с собой чувство отчаяния. Казалось, что выпивка неизбежна.

Он прижал руку к подбородку, медленно потер кожу вокруг рта и посмотрел на фотографию с собой и Салли.

Много лет назад, в попытке сражаться с разъедающим его самобичеванием, Салли посоветовала ему завести список: две колонки, одна для его положительных черт, другая для отрицательных, – так, чтобы он сам мог наглядно увидеть, насколько они уравновешивают друг друга. Это не помогло. Чувство собственной несостоятельности внедрилось слишком глубоко, чтобы быть рассеянным простой арифметикой. Она так старалась помочь ему, но под конец он обращался за помощью именно к бутылке…

И ему было хорошо видно это на фотографии. Хотя на вид оба выглядели совершенно счастливыми, все признаки были налицо. Тогда как глаза у Салли были широко раскрыты навстречу солнцу, а кожа так и светилась, сам он казался каким-то неуверенным, словно некая часть его упорно не желала пускать свет внутрь. Пит любил ее столь же глубоко, как она любила его, но дарить и принимать любовь было для него языком с иностранной грамматикой. А поскольку он был уверен, что не заслуживает такой любви, то постепенно допился то того, что действительно перестал ее заслуживать. Как и с отцом, расстояние помогло ему понять все это. Понять смысл большой битвы зачастую можно только при взгляде с неба.

Слишком поздно.

Сейчас уже столько лет прошло, но Пит все гадал, где сейчас может быть Салли и что делает. Единственным утешением была уверенность, что она должна быть счастлива где-то и что развод спас ее от жизни с ним. Мысль о том, что она где-то там, живет той жизнью, которую всегда заслуживала, поддерживала его.

«Вот что ты потерял из-за того, что пил».

«Вот почему это того не стоит».

Но, естественно, у голоса и на это был ответ, точно так же, как у него самого находились ответы абсолютно на все. Если он уже потерял большинство чудесных вещей, которые у него когда-либо были в жизни, зачем преодолевать такую пытку?

Какое это имеет значение?

Пит уставился на бутылку. И тут ощутил, как в кармане брюк завибрировал телефон. 

* * *

«Но для тебя это всегда возвращается обратно ко мне, разве не так?»

«Всегда заканчивается там, где начинается».

Слова Фрэнка Картера постоянно возвращались к Питу, когда он водил лучом фонарика по пустырю, двигаясь медленно и осторожно в самое его непроглядно черное сердце. Чувство тошноты и дурного предчувствия в груди можно было сравнить только с чувством собственной несостоятельности. Уверенности в ней. Слова Картера тогда показались небрежными и пустяковыми, но ему следовало отнестись к ним с куда большей серьезностью. Картер ничего не говорил и не делал просто так. Питу следовало распознать едва заметный смысл послания, намеренно сформулированного так, чтобы быть понятым только в ретроспективе.

Он увидел шатер и прожекторы над ним, силуэты полицейских осторожно двигались вокруг. Тошнота усилилась, и Пит почти спотыкался. «Шаг за шагом!» Два месяца назад он искал маленького мальчика, который только что пропал. Этой ночью он оказался здесь, потому что маленького мальчика нашли.

Пит помнил, как июльским вечером бросил только что приготовленный ужин остывать на столе. Сегодня вечером там осталась еще и бутылка. Если он найдет то, что, как он ожидал, должно было найтись здесь, то откроет ее, когда вернется домой.

Пит дошел до шатра и выключил фонарик – его лучу было не сравниться с мощью прожекторов, расставленных вокруг. И без того слишком много света для того, чтобы смотреть на то, что лежало в самом центре. Пит пока не был к этому готов. Отведя взгляд, он заметил старшего детектива-инспектора Лайонса, который стоял сбоку от шатра и смотрел на него в ответ, с ничего не выражающим лицом. На миг Пит вообразил, что видит вспышку презрения – «ты должен был предотвратить это!» – и опять быстро отвернулся. Взгляд его упал на телевизор с дырами в экране. И в этот момент он осознал, что рядом стоит Аманда.

– Здесь его и захватили, – произнес Пит.

– Мы этого точно не знаем.

– Зато я точно знаю, – сказал он.

Она посмотрела куда-то в темноту. Яркий свет и бурная деятельность перед ними лишь подчеркивали черноту окружающего их пустыря.

– Всегда заканчивается там, где начинается, – произнесла Аманда. – Картер именно так тебе и сказал, верно?

– Да. Мне надо было сразу уловить.

– Или мне. Это не твоя вина.

– Тогда и не твоя тоже.

– Наверное. – Она грустно улыбнулась. – Но вид у тебя такой, будто тебе это надо услышать больше, чем мне.

Он мог бы сказать, что это не так. Вид у нее был бледный и больной. В последние два месяца Пит обратил внимание, какую высокую отдачу и способности она продемонстрировала, но предполагал, что при всей своей амбициозности и расчетах на то, что дело вроде этого может поспособствовать ее карьере, Аманда не совсем хорошо понимала, что еще оно может сделать с ней самой. Он ощущал с ней сейчас какое-то странное родство. Обнаружение мертвых детей в доме Картера на какое-то время его сломало. Он знал, что Аманда работала – и надеялась – изо всех сил, как и он сам двадцать лет назад, и что в данный момент, каковы бы ни были ее ожидания, ее душа должна была представлять собой саднящую открытую рану.

Но это было не то родство, о котором следовало упоминать вслух. Ты идешь по этой дороге один. И либо преодолеваешь ее, либо нет.

Аманда медленно выдохнула.

– Этот гад знал, – произнесла она. – Разве нет?

– Да.

– Так что теперь встает вопрос: откуда знал?

– Точно не знаю. У меня пока ничего нет в этом направлении. Но по-прежнему остается достаточно длинный список тюремных дружков, которых надо проверить.

Она помедлила.

– Хочешь взглянуть на тело?

«Ты можешь выпить, когда вернешься домой».

«Я тебе разрешаю».

– Да, – отозвался Пит.

Они вместе вошли в шатер, под крышей которого рядом со старым телевизором, раскинув руки и ноги, лежал мальчик. На земле рядом с ним валялся его армейский рюкзак. Пит изо всех сил постарался воспринимать детали насколько можно более беспристрастно. Одежда определенно та же – синие тренировочные штаны и белая футболка, которая была натянута на лицо мальчика, отчего надпись на ней просвечивала с изнанки.

– Это никогда не попадало в прессу, – произнес он.

Очередная связь с Картером.

– Почти нет крови. – Пит внимательно обвел взглядом тело. – Недостаточно, во всяком случае, – не для таких ран. Он был убит в другом месте.

– Похоже на то.

– Вот отличие нашего нового человека от Картера. Картер убивал тех детей там, где я их нашел, и держал их у себя в доме. Он никогда не делал попыток избавиться от останков.

– Не считая Тони Смита.

– Думаю, ему пришлось сделать так вынужденно. А потом, это публично. – Он обвел рукой вокруг. – Тот, кто это сделал, хотел, чтобы тело обнаружили. И не просто где-нибудь. Там, где это началось, в точности как сказал мне Картер.

«Ты можешь выпить, когда вернешься домой».

– Одежда та же, в которой он пропал. Если не считать ран, похоже, что с ним довольно хорошо обращались. Явных признаков истощения не вижу.

– Еще одно отличие от Картера, – заметила Аманда.

– Да.

Пит прикрыл глаза, пытаясь все обдумать. Перед убийством Нила Спенсера два месяца где-то держали. О нем худо-бедно заботились. А потом что-то изменилось. После этого его вернули на то самое место, с которого он был похищен. «Как игрушку, – подумал Пит. – Игрушку, которую кто-то получил в подарок, а потом вернул, поскольку досыта наигрался».

– Рюкзак. – Он открыл глаза. – Бутылка с водой там?

– Да. Сейчас покажу.

Пит последовал за ней ближе к телу, но все еще сторонясь его. Рукой в перчатке Аманда открыла верхний клапан рюкзака, и он заглянул внутрь. Бутылка была там, наполненная водой наполовину. И что-то еще. Голубой кролик – игрушка из тех, которые дети берут перед сном в постель. Ее не было в списке.

– У него это было с собой?

– Сейчас пытаемся уточнить у родителей, – ответила Аманда. – Но да. Думаю, что она тоже была у него при себе, просто они не знали.

Пит медленно кивнул. Теперь он знал про Нила Спенсера все. В школе мальчик отличался деструктивным поведением. Был агрессивным. Не по годам взрослым и зачерствевшим, какими люди становятся, когда получают от жизни в основном синяки и шишки.

Но при всем этом мальчишкой шести лет от роду.

Пит заставил себя смотреть на тело мальчика, не обращая внимания на чувства, которые оно вызывало, или воспоминания, которые оно всколыхивало. Можно будет выпить, когда он доберется домой.

«Мы обязательно найдем того, кто это с тобой сделал».

А потом он повернулся и вышел, опять включив фонарик, когда вышел в темноту за прожекторами.

– Ты нам скоро понадобишься! – крикнула ему вслед Аманда.

– Я знаю. – Но сейчас Пит думал лишь о бутылке на кухонном столе и старался не сорваться на бег. – Можешь на меня рассчитывать.

20

Мужчина стоял, поеживаясь во тьме.

Густо-синее небо у него над головой было ясным и усеянным звездами, ночь – суровым, холодным контрастом с жарой дня, оставшегося позади. Но отнюдь не низкая температура вызывала у него дрожь. И хотя он отказывался напрямую думать о том, что сотворил днем, последствия мощного потрясения, полученного в результате его собственных действий, остались с ним, просто не на виду – забурившись куда-то глубоко под кожу.

До сегодняшнего дня он никогда никого не убивал.

До этого он лишь воображал, что готов это сделать, а гнев и ненависть, которые он ощущал в тот момент, помогли ему это пережить. Но потом это деяние оставило его в смятении и полной неуверенности в том, что же на самом деле он чувствует. Он и хохотал в этот вечер, и плакал. Содрогался от стыда и ненависти к себе, но при этом и плясал на полу ванной в бестолковом восторге. Это было просто невозможно описать! Что вполне объяснимо, предположил он. Он открыл дверь, которая теперь никогда не закроется, и испытал на себе то, что лишь немногие на планете когда-либо испытывали или испытают. Для путешествия, в которое он пустился, не существовало ни подготовительных курсов, ни туристских проспектов. Акт убийства оставил его дрейфовать в море эмоций, фарватеры и мели которого не отмечены ни на каких картах.

Теперь он медленно вдыхал холодный ночной воздух, его тело по-прежнему пело. Тут было так тихо, что он слышал шевеление воздуха, словно окружающий мир во сне выбалтывал ему свои секреты. Вдали ярко горели уличные фонари, но здесь он был так далек от их света и стоял так неподвижно, что кто-нибудь мог пройти буквально в считаных метрах и не заметить его. Хотя сам он всех видел – или чувствовал, по крайней мере. Ощущал себя на одной волне с миром. А прямо сейчас, в ранние утренние часы, мог сказать, что совершенно одинок здесь.

Замерший в ожидании.

Полный трепета.

Теперь было трудно вспомнить, насколько разозлен он был сегодня днем. В то время гнев попросту поглотил его, полыхал в груди, пока под его напором не стало перекручиваться все тело, словно марионетка, запутавшаяся в своих веревках. Голова была настолько полна ослепительного света, что, наверное, он не смог бы припомнить, что делал, даже если б очень постарался. Казалось, он вышел за пределы самого себя на какое-то время и, поступив так, позволил возникнуть чему-то еще. Если б он был верующим, было бы легко представить, будто им завладела некая потусторонняя сила. Но в такие вещи он не верил и знал: то, что завладело им в те ужасные минуты, зародилось где-то у него внутри.

Сейчас оно уже ушло – или, по крайней мере, спряталось обратно в свою пещеру. То, что ощущалось прямо в тот момент, сейчас лишь слегка отзывалось мимолетным чувством вины и неудачи. В Ниле Спенсере он нашел мятущегося ребенка, которого надо было спасти и о котором надо было заботиться, и он верил, что ему и надо этим заняться. Он поможет и воспитает Нила. Даст ему кров. Даст ему заботу.

Это никогда не было его намерением – причинить ему вред.

И два месяца это вполне получалось. Мужчина чувствовал такой покой! Присутствие мальчика и явное удовлетворение были для него что бальзам на душу. Впервые, насколько он мог припомнить, его мир ощущался не только как нечто возможное и достижимое, но и как правильное, словно порожденный некоей застарелой инфекцией нарыв внутри него наконец начал заживать.

Но, естественно, это была лишь иллюзия.

Нил всю дорогу врал ему, оттягивая время, и лишь притворялся, что счастлив. Пока, в конце концов, мужчина не был вынужден принять мысль, что та искра доброты, которую он видел в глазах мальчишки, никогда не была настоящей, что это было всего лишь надувательство и обман. С самого начала он оказался слишком наивен и доверчив. Нил Спенсер всегда был лишь змеей, вырядившейся в костюм мальчишки, и правда заключалась в том, что заслуживал он в точности того, что случилось с ним сегодня.

Сердце мужчины гулко забилось.

Он помотал головой, а потом заставил себя успокоиться, опять дышать размеренно и выбросить все подобные мысли из головы. То, что случилось сегодня, было мерзко и отвратительно. Если бы, среди всех прочих эмоций, это не принесло бы с собой также и свое собственное странное чувство гармонии и удовлетворения, все было бы ужасно и неправильно, и с этим надо было бороться. Взамен ему приходилось хвататься за умиротворяющее спокойствие предыдущих недель, какими бы фальшивыми они ни оказались. Он просто плохо выбрал, вот и всё. Нил был ошибкой, и этого больше не повторится.

Следующий мальчик будет ровно тем, что надо.

21

Заснуть в ту ночь оказалось труднее, чем когда-либо.

Я ничего не сумел уладить с Джейком после нашей ссоры. В то время как я мог оправдать все, что написал про Ребекку, перед самим собой, было невозможно заставить понять это семилетнего мальчишку. Для него это были всего лишь нападки на его мать. Джейк не стал мне ничего отвечать, и было непонятно, слушает ли он меня вообще. Укладываясь спать, он отказался от чтения, и я опять секунду беспомощно стоял, разрываясь между тоскливым раздражением и ненавистью к себе и отчаянной нуждой заставить его понять. Под конец я лишь легонько поцеловал его в висок, сказал, что люблю его, и пожелал спокойной ночи, надеясь, что к утру все как-нибудь образуется. Как будто так хоть когда-нибудь получалось… Завтра – это всегда новый день, но никогда нет никакой причины думать, что он окажется лучше, чем предыдущий.

Позже я лежал в своей собственной спальне, ворочаясь с боку на бок и пытаясь привести мысли в порядок. Мне было невыносимо видеть, как увеличивается разделяющее нас расстояние. Даже еще более худшим представлялся тот факт, что у меня не было ни малейшего представления, как остановить расширение этой пропасти, не говоря уже о том, чтобы вообще устранить ее. И, лежа там в темноте, я постоянно припоминал сипловатый голос, который напустил на себя Джейк, и каждый раз поеживался.

«А я и хочу тебя напугать».

Мальчик в полу.

Но, как это ни нервировало, по какой-то причине больше всего беспокоило меня не это, а нарисованные Джейком бабочки. Гараж был заперт на висячий замок. Джейк никак не мог проникнуть туда без моего ведома. И все же я снова и снова рассматривал рисунок, и узнавались они безошибочно. Каким-то образом он их видел. Но как и где?

Это просто совпадение; конечно же, по-другому и быть не может. Может, эти бабочки более распространены, чем я думал, – те, что в гараже, просто попали туда откуда-то еще, в конце-то концов. Естественно, я пытался поговорить с Джейком и насчет бабочек. И, столь же естественно, он отказался мне отвечать. В итоге постепенно, пока я метался и ворочался, пытаясь заснуть, пришло осознание того, что загадка бабочек нисходит к тому же самому, что и сама наша ссора. Мне оставалось лишь надеяться, что к утру все будет лучше.

Звон бьющегося стекла.

Визг моей матери.

Мужские крики.

«Просыпайся, Том!»

Просыпайся сейчас же!

Кто-то тряс меня за ногу.

Вздрогнув, я проснулся, пропитанный по́том; сердце молотом ухало в груди. В спальне было тихо и темно, хоть глаз выколи – все еще середина ночи. Джейк опять стоял в ногах кровати – черный силуэт на фоне черноты у него за спиной. Я потер лицо.

– Джейк? – тихо проговорил я.

Никакого ответа. Я не видел лица, но верхняя часть его тела немного двигалась из стороны в сторону, покачиваясь на ногах, как метроном. Я нахмурился.

– Ты не спишь?

И опять нет ответа. Я сел в кровати, гадая, что лучше всего сделать. Если он ходит во сне, следует ли осторожно его разбудить или же попытаться отвести его, все еще сонного, обратно в его комнату? Но тут мои глаза немного привыкли к темноте, и силуэт стал четче. С волосами у него было явно что-то не то… Они выглядели гораздо длиннее, чем им полагалось бы быть, и, казалось, свешивались набок.

И…

И кто-то шептал.

Но фигура возле дальнего конца кровати, все так же очень медленно покачивающаяся из стороны в сторону, была совершенно безмолвна. Звук, который я слышал, доносился из какого-то другого места в доме.

Я посмотрел влево. За открытой дверью спальни темнела прихожая. Она была пуста, но мне показалось, что шепот доносится откуда-то оттуда.

– Джейк…

Но когда я повернулся обратно, силуэт возле моей кровати бесследно исчез и комната была пуста.

Я потер лицо, стирая остатки сна, потом скользнул через холодную сторону постели и на цыпочках вышел в прихожую. Здесь шепот стал немного громче. Хотя я не мог разобрать ни единого слова, теперь было ясно, что я слышу два голоса: приглушенный разговор, один собеседник слегка погрубее другого. Джейк опять разговаривал сам с собой. Инстинктивно я двинулся в сторону его комнаты, но потом бросил взгляд вниз по лестнице и застыл на месте.

Мой сын был в самом низу лестницы, сидел перед входной дверью. Мягкий клин света уличного фонаря выбивался из-за края занавески в моем кабинете, сбоку, пятная его взъерошенные волосы оранжевым. Он сидел, поджав под себя ноги и прислонившись лбом к двери, одна рука прижата к косяку рядом с ней. Другая, лежащая на коленке, сжимала запасные ключи, которые я держал в ящике письменного стола в кабинете.

Я прислушался.

– Ну, я не знаю, – прошептал Джейк.

Ответом был тот более грубый голос, который я уже слышал.

– Я присмотрю за тобой, обещаю.

– Я не знаю…

– Впусти меня, Джейк.

Мой сын стал протягивать руку к двери – к ящику для писем. Тогда-то я и заметил, что тот открыт снаружи. Там виднелись чьи-то пальцы. Мое сердце скакнуло при виде их. Четыре бледных тонких пальца, раздвигающие тугие черные щетинки защитных щеток, перекрывающих щель для писем и держащие внутреннюю крышечку почтового ящика открытой.

– Впусти меня.

Джейк приложил свою маленькую ручку боком к одному из этих пальцев, и тот согнулся, чтобы погладить ее.

– Просто впусти меня.

Джейк потянулся к цепочке.

– Не двигайся! – выкрикнул я.

Это вырвалось у меня даже помимо воли, откуда-то из сердца, а не изо рта. Пальцы немедленно отдернулись назад, и ящик с лязгом захлопнулся вслед за ними. Джейк повернулся посмотреть на меня, когда я с топотом ссыпался по ступенькам к нему. Сердце гулко барабанило в груди. В самом низу я выхватил ключи у него из руки.

Сидя в той же позе, он загораживал дверь.

– Прочь! – заорал я. – Прочь!

Он неловко посторонился, отползя на четвереньках к двери кабинета. Я выдернул цепочку из паза, потом попробовал дверную ручку, которая легко повернулась – Джейк уже отпер эту долбаную хрень ключами. Дернув на себя дверь, я быстро выступил на дорожку и всмотрелся в ночь.

Насколько я мог судить, по обеим сторонам улицы никого не было. Размытая янтарная муть под уличными фонарями, тротуары пусты. Но, когда я посмотрел прямо через дорогу, мне показалось, что я вижу какую-то фигуру, поспешно убегающую через поле. Неясный силуэт, ноги, лупящие прочь через темноту.

Уже слишком далеко, чтобы догнать.

Инстинкт, тем не менее, увлек меня на подъездную дорожку, но я остановился на полпути к улице – дыхание вырвалось облачками пара в холодном ночном воздухе. Что, черт пробери, я делаю? Мне нельзя оставлять дом открытым у себя за спиной и мчаться догонять кого-то через поле! Мне нельзя оставлять Джейка на произвол судьбы, совершенно одного и без всякой защиты!

Так что я постоял там несколько секунд, всматриваясь в темноту над полем. Фигура – если там вообще была какая-то фигура – уже бесследно исчезла.

Но она точно была там!

Я постоял еще совсем немного. А потом вернулся в дом, запер дверь и позвонил в полицию.

Часть III