– Но очень слабой. Я не уверен, что справлюсь и в следующий раз.
– Возможно. Однако мозг ваш инстинктивно отторгает ее воздействие, и в следующий раз ей придется значительно усилить напор. А если до того мы объединим силу наших умов, ваш интеллект и вашу сопротивляемость с моими возможностями, возможно, мы и сможем, как вы того хотите, проникнуть в ее мысли и что-то узнать.
Холмс усмехнулся.
– Это нам и нужно.
Маленький гипнотизер швырнул последний кусок хлеба – еще до того, как тот коснулся воды, его подхватил чей-то голодный клюв. Потом Сальвини повернулся и строго посмотрел на Холмса:
– Я полагаю, что это возможно. Но этого еще никогда не пробовал даже я, Великий Сальвини. Полагаю, что это далеко не безопасно. Однако я готов попытаться, мистер Холмс, – если и вы готовы.
Сальвини задернул занавески в своем гостиничном номере; лишь тонкая полоска света проникала в затемненное помещение. Холмс лежал на кровати, освещенный пламенем единственной свечи, стоявшей на прикроватном столике. Сальвини встал с ним рядом, глубоко дыша, он как будто выполнял какие-то подготовительные упражнения. Лицо его было сосредоточенно, лоб нахмурен.
– Вы готовы, мистер Холмс? Готовы к странствию по темному туннелю подсознания, к соприкосновению с врагом?
– Готов.
– Прекрасно, тогда начнем. А вы, доктор Уотсон, не шевелитесь и, что бы ни произошло, не произносите ни звука, если я не попрошу вас об обратном. Поняли вы меня?
Я кивнул.
– Да, сэр. Однако я буду записывать все, что Холмс скажет в состоянии гипноза.
– Мудрая мысль, доктор, – согласился Сальвини. – Скорее всего, выйдя из транса, мистер Холмс не сможет ничего вспомнить. Ладно, приступим.
Он поднес к лицу Холмса свои карманные часы, покачивая золотой диск.
– Следите взглядом за часами, следите за часами. Видите, как ярко светит свеча? Следите за часами. Если веки отяжелеют, не сопротивляйтесь. Просто следите за часами, пока будете в силах. Следите за часами, пока не наступит темнота. Пока не придет сон.
Даже меня чуть не усыпили заклинания Сальвини. Совсем скоро веки Холмса отяжелели. А еще я заметил, что его стиснутые руки расслабились, кулаки разжались.
Сальвини некоторое время говорил тихим, убаюкивающим голосом. Глаза моего друга закрылись, дыхание сделалось размеренным, сонным. Потом Сальвини умолк и взял с прикроватного столика булавку.
– Холмс, вы погрузились в сон, и вы в моей власти. Я подчинил себе ваш разум и ваше тело. Доверьтесь мне на некоторое время. Вы согласны сделать это? Если согласны, кивните.
Холмс медленно кивнул.
– Вот и хорошо. Очень хорошо. Итак, вы в моей воле, и я говорю вам, что, пока не прикажу иного, вы не будете чувствовать боли. Вы поняли? Вы не будете чувствовать боли.
Холмс снова кивнул.
Сальвини взял булавку и всадил ее Холмсу в тыльную сторону ладони. Я вздрогнул, когда острие вонзилось в нежную кожу, однако друг мой никак не отреагировал. Лицо его было неподвижно, словно маска, рука даже не шевельнулась, будто рука манекена.
– Пока все идет хорошо, – обратился ко мне Сальвини. – А теперь приступим к самому сложному.
Глава пятнадцатаяДичь на крыле
Гипнотизер возвел глаза к небу, осенил себя крестным знамением и только после этого склонился над Шерлоком Холмсом и тихо прошептал ему на ухо:
– Пора в путь, друг мой. Освободите свой разум, откройте свое подсознание, и в путь.
Веки Холмса дрогнули, язык прошелся по пересохшим губам.
– Я хочу, чтобы вы мысленно дотянулись до баронессы. Зовите ее. Тянитесь к ней всеми чувствами. Ступайте по темному коридору, который она создала. Проникните в ее мысли. Увидьте то, что видит она. Услышьте то, что она слышит. Зовите! Мысленно зовите ее.
Лицо моего друга отразило величайшую сосредоточенность, губы вытянулись, лоб нахмурился. Все его тело напряглось от волевого усилия.
– Дышите глубже, дышите глубже, – мягко подсказывал Сальвини. – А теперь скажите мне, чт́о видите.
Холмс покачал головой.
– Ничего. – Голос его был хриплым и чуть слышным. – Тьма… тьма.
– Попытайтесь еще раз, друг мой, нужно приложить усилие. Сильнее напрягите чувства. Сильнее толкните дверь.
Холмс покачал головой.
– Слишком темно.
Сальвини мрачно глянул на меня.
– Слишком она сильна. Слишком могущественна.
Но тут Холмс вдруг зашевелился. Приподняв голову на подушке – шейные мускулы напряглись, точно натянутые канаты, – он сел на кровати и заговорил. Голос его звучал все громче и настойчивее.
– Башня… там башня. Я вижу…
– Какая башня?
– Не знаю. Слишком темно…
– Попытайтесь разглядеть. Пытайтесь!
– Стертые ступени… вода… белые буквы на стенах.
– Какие буквы?
– Какие буквы? – Последовала долгая пауза. – Большое «е» и большое «эль».
– Расскажите подробнее.
– Не могу. Слишком темно. Цепь, звенья ржавые. Птица… хищная птица.
Тут мой друг внезапно умолк. Голова его упала на подушку, руки безвольно вытянулись.
– Расскажите еще. Пожалуйста, подробнее, – требовал Сальвини, ниже наклоняясь к пациенту.
– Становится темнее. Становится… темнее…
Лоб моего друга был мокрым от испарины, костяшки пальцев побелели – пытаясь справиться с волнением, он сжимал и разжимал кулаки. Потом он вдруг отчаянно вскрикнул, по телу прошла судорога, лицо исказилось от боли.
– Господи! – не сдержавшись, вскрикнул я. – Что случилось?
– Доктор Уотсон! – зашипел Сальвини, жестом приказывая мне молчать.
– Она заметила меня, – пробормотал Холмс. – Она знает, что рядом кто-то есть.
– Она не должна узнать, что это вы. Отойдите подальше. Отойдите подальше.
Сальвини склонился над моим другом и стал нашептывать что-то ему на ухо, что именно – я не мог разобрать, но было ясно, что он помогает Холмсу постепенно вернуться в сознание. Наконец тело Холмса расслабилось, дыхание стало ровнее. Гипнотизер успокаивающе провел ладонью по мокрому лбу Холмса, потом обернулся ко мне:
– Простите за резкость, доктор Уотсон, но я ведь предупредил вас: ни звука.
Я покаянно покачал головой.
– Виноват, – сказал я. – Надеюсь, моя реплика не нанесла особого вреда.
– И я надеюсь. Я успел вытащить его прежде, чем баронессе удалось полностью его подчинить. – Он посмотрел на Холмса, лицо которого теперь сделалось совершенно безмятежным, и слегка улыбнулся. – Скоро наш друг вновь будет с нами. Он сейчас в пути, к нему постепенно возвращаются его обычные чувства. Вот только боюсь, мы немногое узнали от баронессы и больше не выведаем ничего. Она очень сильный противник. Ей удалось прорвать мой защитный барьер и причинить Холмсу боль. Именно поэтому я и отозвал его обратно. Если бы он остался, она могла бы нанести непоправимый урон его рассудку.
При этой мысли я невольно содрогнулся.
– Эта женщина – пособница самого дьявола.
– Когда бы все было так просто, доктор. Да, она развила свои мыслительные и гипнотические способности до степени необычайной, но это само по себе еще не зло. А вот то, для чего она использует свою великую силу, уже от дьявола. Да, она так сильна, что, похоже, заранее подготовилась, отточила свои возможности, чтобы противостоять воздействию вроде того, которое мы к ней сегодня применили. Баронесса обнесла свой мозг незримым барьером, проникнуть за который не в силах никто. Хотя мистер Холмс показал себя с самой лучшей стороны.
Я глянул на свои записи.
– Увы, ваши совместные усилия принесли скудный урожай. Какая-то черная башня, вода, ржавая цепь, хищная птица и две большие белые буквы на кирпичной стене – все это совершенно невнятно. Боюсь, даже Шерлок Холмс вряд ли выстроит стройную гипотезу из этих фрагментов.
Сальвини пожал плечами.
– Мы оба сделали все, что могли. Кто знает, может, у него в результате и родятся какие-то мысли? – Он обернулся к своему пациенту и вновь заговорил с ним: – Вы сейчас отдыхаете после странствия, мистер Холмс. Через несколько секунд я верну вас в сознание. Вы меня поняли?
Холмс устало кивнул, не открывая глаз.
Сальвини тяжело вздохнул. Отойдя от кровати, он вскинул руки и потянулся всем телом, снимая накопившееся напряжение. Потом двумя отточенными движениями распахнул шторы, впустив в комнату неяркий дневной свет.
– Доктор, будьте так любезны, позовите горничную, пусть принесет чаю. Нашему другу нужно подкрепиться после изнурительного странствия.
Через двадцать минут мы с Холмсом и Сальвини сидели возле уютного камина в гостиной гипнотизера и попивали чай, будто трое друзей, встретившихся после долгой разлуки. На деле же все, разумеется, было куда серьезнее. По счастью, сеанс гипноза вроде бы не оставил никаких заметных следов, однако Холмс почти ничего не мог вспомнить.
– Смутно припоминаю какую-то черную башню. Тонкий черный силуэт до самого неба, – произнес он медленно, глядя перед собой, будто видение все еще стояло перед глазами. – Я помню, что никогда раньше ее не видел, однако если увижу, обязательно узнаю.
– А при чем тут вода, ржавая цепь и большие белые буквы «е» и «эль» на стене? – спросил я.
– И вы еще упомянули какую-то хищную птицу, – напомнил Сальвини.
Холмс безнадежно передернул плечами.
– Пока я понятия не имею. И уж всяко не помню, в чем их особая важность.
– Скажите, Холмс, – обратился к нему Сальвини, подавшись вперед, – а у вас остались какие-то периферические воспоминания, например запах?
Сыщик задумался, взгляд его потускнел, потом он наморщил нос.
– Запах горького миндаля, – выговорил он наконец. – И… да, еще застоявшейся воды. Вернее, мне так кажется. – Он поднес руки к вискам. – У меня мысли путаются. Ужасно болит голова. Будто в мозгу разразилось второе сражение при Майванде.
Он глянул на меня с хмурой улыбкой.
– Это было совершенно необычайное переживание, – напомнил Сальвини. – Вы измотаны, как телесно, так и умственно. Мой диван в вашем распоряжении, вам надо бы несколько часов поспать без всякого гипноза, тогда вы вновь станете самим собой.