Холмс оказался смелее меня. Плотно прижав ко рту платок, он осмотрел тело в лупу, хотя и тщательно избегал всяческих прикосновений. Через несколько секунд он отпрянул — лоб в каплях пота, глаза прищурены от отвращения. Было понятно, что он не в состоянии дольше находиться рядом с гниющим трупом.
Некоторое время мы молчали, я лишь почувствовал, что слёзы застилают мне глаза. Мне было от души жаль этого бедолагу, кем бы он там ни был, как бы ни прожил свою жизнь, поскольку ни один человек, ни грешник, ни святой, не заслуживает подобного конца. Можно было подумать, что все адские хвори вселились в тело неизвестного, разрушив его изнутри.
Адские хвори. Слова эти эхом отдались в моём мозгу, по телу мурашками пробежало смутное воспоминание.
Струны памяти задрожали, и вот я перенёсся в аудиторию Лондонского университета: я смотрю в иллюстрированный учебник, а профессор Линдстрем своим пронзительным голосом в мельчайших деталях описывает главную иллюстрацию на странице: «Похоже на дьявольские козни, верно? Воистину адская хворь!»
— Господи всемогущий! — произнёс я негромко, и будто ледяная рука сжала мне сердце. — Господи!
Оба моих спутника встревоженно посмотрели на меня.
— Что такое, Уотсон? — участливо произнёс Холмс.
Я посмотрел на него в упор:
— Это бубонная чума.
— Что? — воскликнул Лестрейд. — Так что… что это такое…
— Заразное бактериальное заболевание, которое принято считать побеждённым, характеризующееся появлением на коже бубонов — воспалённых нарывов, — ответил я, почти дословно цитируя учебник, который штудировал в юные годы.
— Она свирепствовала в Лондоне в тысяча шестьсот шестьдесят пятом году, погубив почти всех жителей. Прекратил эпидемию лишь Великий пожар, разразившийся на следующий год, — добавил Холмс.
Лестрейд уставился на обезображенный труп с ещё большим ужасом и повторил единственное слово, которое ножом врезалось ему в мозг:
— Заразное, — произнёс он. — Вы говорите, оно заразное?
Я мрачно кивнул:
— Да. В меньшей степени здесь, в холодном помещении, но даже и тут опасно длительное время находиться рядом с трупом.
Лестрейд поперхнулся и шагнул назад.
— Вы уверены? — спросил он. Вся краска схлынула с его лица.
Я кивнул:
— Совершенно уверен. Труп необходимо сжечь. Причём немедленно, прежде чем инфекция начнёт распространяться. А если это произойдёт, болезнь уже будет не остановить. Она подобна пожару в австралийском буше: против неё нет средств. Уничтожает всё на своём пути.
Инспектор старательно закивал:
— Поверю вам на слово, доктор. Вы меня убедили. Распоряжусь, чтобы это проделали немедленно. Идёмте, джентльмены, давайте покинем это помещение. У меня и так мурашки бегут по коже.
Через пятнадцать минут мы вновь сидели у Лестрейда в кабинете и пили крепкий горячий чай. Инспектор успел распорядиться, чтобы труп уничтожили, и приказал всем, кто будет этим заниматься, завязать рты и носы платками, а также надеть перчатки. И вот он сидел напротив нас, нервно позвякивая чайной ложкой, бледный как полотно.
— Чума… — проговорил он с недоверием, скорее самому себе, чем нам с Холмсом.
— Откуда, Господи прости, она могла взяться? И кому пришло в голову убивать человека, которого уже почти прикончила болезнь? — недоумевал я.
— Вы это о чём? — не понял Лестрейд.
— У него перерезано, горло, — проговорил Холмс. — Его убили. По всем признакам, труп пролежал в воде недолго, значит, убийство совершено недавно. Кровь на горле едва успела запечься. Скорее всего, убийство произошло прошлой ночью, причём этот несчастный уже был безнадёжно болен. То есть в любом случае стоял на пороге смерти — зачем же было его убивать? Какой тут возможен мотив?
— Избавить его от страданий, — предположил я.
— Не исключено. Но это предполагает, что о нём хотели позаботиться. Зачем же потом бросили труп в воду? Если горло перерезали для того, чтобы положить конец мучениям, почему было не закопать тело? А вместо этого его бросили в Темзу, где труп в любом случае рано или поздно обнаружили бы.
— Возможно, убийца был в состоянии аффекта и не мог мыслить рационально, — сказал я.
Холмс кивнул:
— Возможно, вы и правы, Уотсон.
Я улыбнулся про себя. Когда Холмс с такой лёгкостью соглашался с моими предположениями, это всегда значило, что у него есть собственное, иное объяснение.
— Меня заботит другое, джентльмены, — вступил в разговор Лестрейд. — Закончена на этом история или нет? Одно нераскрытое убийство для Лондона пустяк. Возвращение чумы — другое дело. А что, если убийца одновременно и переносчик заболевания? Как мне надлежит поступить?
Холмс удручённо покачал головой.
— Боюсь, мой совет не вернёт вам душевного спокойствия. В настоящий момент вы ничего не можете сделать. У нас в руках ни улик, ни нитей, так что придётся набраться терпения и ждать развития событий.
Лестрейд взъерошил волосы.
— Я… ощущаю свою полную беспомощность.
Холмс встал и жестом предложил мне последовать его примеру.
— Когда появятся новые факты — а они, скорее всего, появятся, — немедленно сообщите. Я в тот же миг брошу любое своё расследование и поспешу вам на помощь.
На измотанном лице инспектора засветилась грустная улыбка.
— Благодарю вас, мистер Холмс. Хоть какое-то утешение.
Мы оставили инспектора одного в его мрачном кабинете — он в оцепенении уставился на бумаги, которыми был завален стол, да так и застыл. Я почувствовал облегчение, когда мы вышли из здания, подавляющего всей своей атмосферой, и вновь оказались на свежем воздухе, оставив позади жуткое зловоние смерти, которое всё ещё будто бы преследовало нас. В привычной суете и толкотне Лондона, среди цоканья копыт и назойливых криков торговцев, тягостные мысли, порождённые гниющим трупом, постепенно растаяли. Похмелье моё как рукой сняло.
— Давайте-ка пройдёмся вдоль реки. Мне нужно подумать, — негромко предложил Холмс.
Мы перешли через дорогу к набережной Виктории и некоторое время шагали по ней в молчании. Я ощущал, как рядом катит свинцовые воды Темза, неся на своих плечах большие и малые суда — некоторые из них отплывают в заморские страны, другие везут в наши порты самые невероятные грузы. А может, не просто невероятные, но и смертоносные. Я содрогнулся от этой мысли.
Холмс шагал со мной рядом, низко наклонив голову и нахмурив лоб, погруженный в размышления. В воздухе чувствовалось изначальное дыхание осени, первые жертвы ночных холодов уже падали с деревьев, озорной ветерок сбивал их в небольшие кучки. Время от времени Холмс рассеянно взмахивал тростью, создавая у своих ног завихрение из жёлтых и бурых листьев. Через некоторое время мы остановились и облокотились на парапет набережной.
— Очень тёмное дело, — проговорил наконец мой друг. — Если мы не отыщем источник этого страшного заболевания, городу будет грозить страшная опасность.
— Я, как врач, прекрасно сознаю последствия вспышки бубонной чумы, — ответил я без обиняков.
— Ну, разумеется, друг мой. Простите, если мои слова прозвучали высокомерно и чересчур театрально. Это были лишь мысли вслух. Необходимо что-то предпринять.
— Согласен, но что? Вы же сами сказали Лестрейду, пока у нас ни улик, ни нитей. Придётся подождать пока не появится что-либо осязаемое.
Холмс обречённо вздохнул, повернулся спиной к реке и прислонился к парапету, закинув трость за плечо.
— С нашим приятелем Лестрейдом я был не до конца откровенен. Одна тоненькая ниточка у нас есть.
— Что?
— Ну, она действительно очень тоненькая, так что я хотел сначала размотать её, а потом уже подключать к делу официальную полицию. Возможно, нить просто оборвётся, но не исключено, что она приведёт нас к истине. В любом случае тут необходим хладнокровный и продуманный подход. Лестрейд — человек энергичный, но никогда не отличался умением действовать хладнокровно и продуманно.
— Понятно, — ответил я ровным голосом. — А мне будет позволено узнать ваш секрет?
— Разумеется. В этом деле, как и во многих других, ваша помощь будет совершенно неоценимой.
Я ждал продолжения, но мой друг вновь погрузился в собственные мысли, в глазах его появилось отрешённое выражение.
— Ну так, — не выдержал я, выдёргивая его из задумчивости, — что же это за ключ, что за тоненькая ниточка? Где вы её отыскали?
— На трупе, мой дорогой Уотсон. На трупе этого несчастного. Вы ведь обратили внимание, что я осмотрел его внимательнее вас.
Я кивнул и невольно передёрнулся — перед глазами вновь мелькнул образ несчастной жертвы чумы.
— Занятие было не из приятных, но мне удалось увидеть кое-что любопытное. Я заметил, что оба предплечья испещрены тёмными точками, следами уколов — как будто ему что-то вводили. Оба предплечья, заметьте. Очень похоже на то, что мы…
— Стэмфорд! Господи всемогущий!
— Да, Уотсон, очень похоже на то, что мы видели у Стэмфорда.
Глава третьяТайна исчезнувшего врача
Ближе к полудню мы с Холмсом вылезли из кэба на углу Таннаклиф-роуд в Чизике. Мой друг рассудил, что Стэмфорд, учитывая вчерашнее его состояние, вряд ли раньше вернётся в мир живых из страны навеянных алкоголем грёз, да и после возвращения голова его будет хрупка настолько, что может отвалиться от любого неожиданного движения или звука. А значит, у нас были все шансы застать Стэмфорда у него на квартире, а не в Барте.
— Если же ему удалось каким-то чудом подняться с утра и дотащиться до больницы, воспользуемся возможностью и повнимательнее осмотрим его жильё, — заключил Холмс, когда мы подходили к дому тридцать два, «пансиону миссис Сандерсон для достойных джентльменов».
В ярком свете дня здание выглядело ещё более обшарпанным, чем накануне вечером. Трудно было предположить, что почтенный врач может квартировать в таком месте.
— А как же домохозяйка, миссис Сандерсон? Вряд ли она обрадуется, если двое незнакомцев примутся осматривать его жильё.