«Миссис Ллевеллин», - обратилась леди Фэйрклаф к своей невестке, когда, наконец, та, казалось, не могла больше откладывать конфронтацию. «Я получил телеграмму по трансатлантической кабельной связи об исчезновении моего брата. Он не смогла поприветствовать нас по прибытии, и с тех пор не было никаких признаков его присутствия. Я требую знать его местонахождение.
«Сестра, дорогая, - ответила Анастасия Ромелли Ллевеллин, - эту телеграмму не следовало отправлять. Миссис Моррисси передала её из Мартир Тидла, когда она была в городе по поручению. Уверяю вас, когда я узнала о ее предположении, я решила отправить ее упаковывать вещи. Только ее кончина помешала мне сделать это ».
Тут к нашей хозяйке обратился мой друг Холмс.
«Мадам, леди Фэйрклаф приехала из Канады, чтобы узнать о положении своего брата. Она наняла меня вместе с моим коллегой доктором Ватсоном для оказания ей помощи в этом предприятии. Я не стремлюсь сделать это дело более неприятным, чем это необходимо, но я должен настоять на том, чтобы вы предоставили информацию, которую ищет леди Фэйрклаф.
Думаю, в этот момент я заметил ухмылку или, по крайней мере, намек на нее, появившуюся на лице миссис Ллевеллин. Но она быстро откликнулась на требование Холмса, ее особенный акцент был столь же резким и неприятным, как всегда.
«На этот вечер мы запланировали небольшую религиозную службу. Разумеется, вас всех приглашают, хотя я ожидала, что это сделает только моя дорогая невестка. Однако можете учвствовать все ».
«Каков характер этого религиозного служения?» - спросила леди Фэйрклаф.
Миссис Ллевеллин улыбнулась. - Конечно, это будет храм Мудрости. Храм Мудрости Темных Небес. Я надеюсь, что сама епископ Романова будет председательствовать, но без ее участия мы все равно сможем проводить богослужение сами ».
Я потянулся за карманными часами. «Уже поздно, мадам. Тогда могу я предложить нам начать!
Миссис Ллевеллин посмотрела на меня. В мерцающем свете свечей она казались больше и темнее, чем когда-либо.
«Вы не понимаете, доктор Ватсон. Скорее рано, чем поздно начинать нашу церемонию. Мы начнем ровно в полночь. А пока вы можете наслаждаться картинами и гобеленами, которыми украшен Антрацитовый дворец, или скоротать время в библиотеке г-на Ллевеллина. Или, если хотите, можете, конечно, удалиться в свои апартаменты и поспать ».
Таким образом, мы трое временно расстались: леди Фэйрклаф, чтобы провести несколько часов с избранными книгами своего брата, Холмс на осмотр сокровищ дворцового искусства, а я - поспать.
Я проснулся от беспокойного сна, которого преследовали странные существа туманной формы. Над моей кроватью стоял мой друг Шерлок Холмс и тряс меня за плечо. Я видел, как ободок снега прилипал к краям его ботинок.
«Пойдем, Ватсон, - сказал он, - игра действительно началась, и это, безусловно, самая странная игра, в которой мы когда-либо могли бы участвовать».
Быстро надев свою одежду, я сопровождал Холмса, пока мы шли в покои леди Фэйрклаф. Она уединилась там после того, как провела часы после обеда в библиотеке брата, чтобы освежиться. Должно быть, она ждала нашего прибытия, потому что незамедлительно отреагировала на стук Холмса и звук его голоса.
Прежде чем мы двинулись дальше, Холмс отвел меня в сторону. Он залез внутрь жилета и вытащил небольшой предмет, который спрятал в руке. Я не мог видеть его форму, потому что он держал его в сжатом кулаке, но я мог сказать, что он излучал темное сияние, слабое намек на которое я мог видеть между его пальцами.
«Ватсон, - сказал он, - я дам тебе это. Вы должны поклясться мне, что вы не будете смотреть на него под страхом ущерба, который вы даже не можете себе представить. Вы должны постоянно держать его при себе, если возможно, в прямом контакте с вашим телом. Если этой ночью все пойдет хорошо, я попрошу вас вернуть его мне. Если все пойдет не так, это может спасти тебе жизнь ».
Я протянул к нему руку.
Положив предмет на мою протянутую ладонь, Холмс осторожно сомкнул мои пальцы вокруг него. Конечно, это был самый странный объект, с которым я когда-либо сталкивался. Он был неприятно теплым, по консистенции напоминал пережаренное яйцо, и казалось, что он извивается, как будто он был живым, или, возможно, как будто в нем было что-то живое и стремящееся вырваться из сковывающей оболочки.
- Не смотри на это, - повторил Холмс. «Всегда держи его при себе. Обещай мне, что ты будешь делать это, Ватсон! »
Я заверил его, что сделаю так, как он просил.
На мгновение мы увидели, как миссис Ллевеллин движется к нам по коридору. Ее походка была такой плавной, а ее продвижение - настолько устойчивым, что казалось, что она скорее скользит, чем идет. Она несла керосиновую лампу, пламя которой отражалось от полированной черноты стен, отбрасывая призрачные тени на всех нас.
Не говоря ни слова, она махнула нам, призывая следовать за собой. Мы прошли по ряду коридоров, поднимались и спускались по лестницам, пока я не потерял чувство направления и высоты. Я не мог сказать, поднялись ли мы в комнату в одной из зубчатых стен Антрацитового дворца или спустились в темницу под домом предков Ллевеллинов. Я поместил предмет, который мне доверил Холмс, в свою одежду. Я чувствовал, как он пытается вырваться, но он был привязан на месте и не мог этого сделать.
Я спросил у миссис Ллевеллин. - «Где эта епископ, которую вы нам обещали?»
Наша хозяйка повернулась ко мне. Она сменила свой красочный цыганский наряд на темно-пурпурный. Его цвет напомнил мне излучение теплого предмета, скрытого теперь в моей собственной одежде. Ее халат был украшен вышивкой узора, запутывающего глаз, так что я не мог различить его природу.
«Вы меня неправильно поняли, доктор», - произнесла она со своим неприятным акцентом. «Я просто сказала, что надеюсь, что епископ Романова будет председательствовать на нашем богослужении. Это все еще так. Мы увидим это в свое время ».
Теперь мы стояли перед тяжелой дверью, обвязанной грубыми железными лентами. Миссис Ллевеллин подняла ключ, который висел у нее на шее на малиновой ленте. Она вставила его в замок и повернула. Затем она попросила Холмса и меня приложить все усилия, чтобы открыть дверь. Когда мы сделали это, прижавшись к нему плечами, у меня сложилось впечатление, что сопротивление было вызвано некоторым умышленным сопротивлением, а не просто вопросом веса или времени.
В комнату не проникал свет, но миссис Ллевеллин шагнула в дверной проем, неся перед собой керосиновую лампу. Его лучи теперь отражались от стен камеры. Комната была такой, как описала леди Фэйрклаф запечатанная комната в ее бывшем доме в Понтефракте. Конфигурация и даже количество окружающих нас поверхностей казались нестабильными. Я не мог их даже сосчитать. Сами углы, под которыми они встретились, бросали вызов каждой моей попытке понять.
Алтарь из полированного антрацита был единственным украшением этой ужасной иррациональной комнаты.
Миссис Ллевеллин поставила керосиновую лампу на алтарь. Затем она повернулась и необычным жестом руки указала, что мы должны стать на колени, как если бы прихожане на более традиционной религиозной церемонии.
Я не хотел подчиняться ее безмолвной команде, но Холмс кивнул мне, показывая, что он хочет, чтобы я сделал это. Я опустился, заметив, что леди Фэйрклаф и сам Холмс подражали моему поступку.
Перед нами, лицом к черному алтарю, миссис Ллевеллин тоже преклонила колени. Она подняла лицо, словно ища сверхъестественного руководства свыше, заставляя меня вспомнить, что полное название ее особой секты - Храм Мудрости Темных Небес.
Она начала странное пение на языке, которого я никогда не слышал во всех моих путешествиях. Было предположение об арго дервишей Афганистана, что-то от буддийских монахов Тибета, и намек на остатки древнего языка инков, на котором до сих пор говорят самые отдаленные племена высокогорной равнины Чоко в Чилийских Андах, но в самом деле язык не был ни одним из этих, и несколько слов, которые я смог разобрать, оказались одновременно озадачивающими и наводящими на размышления, но никогда не имели конкретного значения.
Продолжая петь, миссис Ллевеллин медленно подняла сначала одну руку, затем вторую над головой. Ее пальцы двигались по замысловатой схеме. Я попытался проследить за их движением, но обнаружил, что мое сознание растворяется в замешательстве. Я мог бы поклясться, что ее пальцы переплелись и скрутились, как щупальца медузы. Их цвета тоже изменились: киноварь, алый, обсидиан. Казалось, они даже исчезают и возвращаются из какого-то скрытого царства, невидимого для моих зачарованных глаз.
Предмет, который мне дал Холмс, пульсировал и корчился на моем теле, его неприятно горячее и плоское присутствие заставляло меня отчаянно желать избавиться от него. Только мое обещание Холмсу помешало мне сделать это.
Я стиснул зубы и зажмурился, вызывая образы из моей юности и своих путешествий, держа руку, сложенную над объектом, при этом. Внезапно напряжение спало. Объект все еще был там, но, как будто у него появилось собственное сознание, он, казалось, успокоился. Моя собственная челюсть расслабилась, и я открыл глаза и увидел удивительное зрелище.
Передо мной возникла еще одна фигура. Поскольку миссис Ллевеллин была коренастой и смуглой, по образцу цыганок, этот человек был высоким и изящным. Полностью одетый в черное, с волосами, кажущимися темно-синими, и лицом, черным, как у самых темных африканцев, он бросил вызов моим традиционным представлениям о красоте своим странным и экзотическим очарованием, не поддающимся описанию. Его черты были тонко очерчены, как говорят у древних эфиопов, его движения были наполнены грацией, которая могла бы посрамить гордость Ковент-Гардена или Русского балета Монте-Карло.
Но откуда взялось это привидение? Все еще стоя на коленях на черном полу запечатанной комнаты, я покачал головой. Казалось, оно появилось из-за угла между стенами.