ШЕРЛОК ХОЛМС В РОССИИАнтология русской шерлокианы первой половины ХХ векаТом 3
Шерлок, придавший логике прелесть грезы, Шерлок, составивший монографию о пепле всех видов сигар и с этим пеплом, как с талисманом, пробирающийся сквозь хрустальный лабиринт возможных дедукций к единственному сияющему выводу…
Дело канадских грабителейЮмор и сатира
Аркадий АверченкоПРОПАВШАЯ КАЛОША ДОББЛЬСА(Соч. А. Конан-Дойля)
Мы сидели в своей уютной квартирке на Бэкер-стрит в то время, когда за окном шел дождь и выла буря. (Удивительно: когда я что-нибудь рассказываю о Холмсе, обязательно мне без бури и дождя не обойтись…)
Итак, по обыкновению, выла буря, Холмс, по обыкновению, молча курил, а я, по обыкновению, ожидал своей очереди чему-нибудь удивиться.
— Ватсон, я вижу — у тебя флюс.
Я удивился:
— Откуда вы это узнали?
— Нужно быть пошлым дура ком, чтобы не заметить этого! Ведь вспухшая щека у тебя подвязана платком.
— Поразительно!! Этакая наблюдательность.
Холмс взял кочергу и завязал ее своими жилистыми руками на шее в кокетливый бант. Потом вынул скрипку и сыграл вальс Шопена, ноктюрн Нострадамуса и полонез Васко-де-Гама.
Когда он заканчивал 39-ю симфонию Юлия Генриха Циммермана[1], в комнату с треском ввалился неизвестный человек в плаще, забрызганный грязью.
— Г. Холмс! Я Джон Бенгам… Ради Бога, помогите! У меня украли… украли… Ах! страшно даже вымолвить…
Слезы затуманили его глаза.
— Я знаю, — хладнокровно сказал Холмс. — У вас украли фамильные драгоценности.
Бенгам вытер рукавом слезы и с нескрываемым удивлением взглянул на Шерлока.
— Как вы сказали? Фамильные… что? У меня украли мои стихи.
— Я так и думал! Расскажите обстоятельства дела.
— Какие там обстоятельства! Просто я шел по Трафальгар-скверу и, значит, нес их, стихи-то, под мышкой, а он выхвати да бежать! Я за ним, а калоша и соскочи у него. Вор-то убежал, а калоша — вот.
Холмс взял протянутую калошу, осмотрел ее, понюхал, полизал языком и наконец, откусивши кусок, с трудом разжевал его и проглотил.
— Теперь я понимаю! — радостно сказал он.
Мы вперили в него взоры, полные ожидания.
— Я понимаю… Ясно, что эта калоша — резиновая!
Изумленные, мы вскочили с кресел.
Я уже немного привык к этим блестящим выводам, которым Холмс скромно не придавал значения, но на гостя такое проникновение в суть вещей страшно подействовало.
— Господи помилуй! Это колдовство какое-то!
По уходе Бенгама мы помолчали.
— Знаешь, кто это был? — спросил Холмс. — Это мужчина, он говорит по-английски, живет в настоящее время в Лондоне. Занимается поэзией.
Я всплеснул руками:
— Холмс! Вы сущий дьявол. Откуда же вы все это знаете?
Холмс презрительно усмехнулся.
— Я знаю еще больше. Я могу утверждать, что вор — несомненно, мужчина!
— Да какая же сорока принесла вам это на хвосте?
— Ты обратил внимание, что калоша мужская? Ясно, что женщины таких калош носить не могут!
Я был подавлен логикой своего знаменитого друга и ходил весь день как дурак.
Двое суток Холмс сидел на диване, курил трубку и играл на скрипке.
Подобно Богу, он сидел в облаках дыма и исполнял свои лучшие мелодии.
Кончивши элегию Ньютона, он перешел на рапсодию Микельанджело и на половине этой прелестной безделушки английского композитора обратился ко мне:
— Ну, Ватсон — собирайся! Я таки нащупал нить этого загадочного преступления.
Мы оделись и вышли.
Зная, что Холмса расспрашивать бесполезно, я обратил внимание на дом, к которому мы подходили. Это была редакция «Таймса».
Мы прошли прямо к редактору.
— Сэр, — сказал Холмс, уверенно сжимая тонкие губы. — Если человек, обутый в одну калошу, принесет вам стихи — задержите его и сообщите мне.
Я всплеснул руками:
— Боги! Как это просто… и гениально.
После «Таймса» мы зашли в редакцию «Дэли-Нью», «Пель-Мель» и еще в несколько. Все получили предупреждение.
Затем мы стали выжидать.
Все время стояла хорошая погода, и к нам никто не являлся. Но однажды, когда выла буря и бушевал дождь, кто-то с треском ввалился в комнату, забрызганный грязью.
— Холмс, — сказал неизвестный грубым голосом. — Я — Доббльс. Если вы найдете мою пропавшую на Трафальгар-сквере калошу — я вас озолочу. Кстати, отыщите также хозяина этих дрянных стишонок. Из-за чтения этой белиберды я потерял способность пить свою вечернюю порцию виски.
— Ну, мы эти штуки знаем, любезный, — пробормотал Холмс, стараясь свалить негодяя на пол.
Но Доббльс прыгнул к дверям и, бросивши в лицо Шерлока рукопись, как метеор скатился с лестницы и исчез. Другую калошу мы нашли после в передней.
Я мог бы рассказать еще о судьбе поэта Бенгама, его стихов и пары калош, но так как здесь замешаны коронованные особы, то это не представляется удобным.
Кроме этого преступления, Холмс открыл и другие, может быть, более интересные, но я рассказал о пропавшей калоше Доббльса как о деле, наиболее типичном для Шерлока.
Доктор СаперлипопетШЕРЛОК ХОЛЬМС(Их тайных документов знаменитого сыщика)
Великий сыщик, гроза всех преступников, сидел в своем рабочем кабинете и задумчиво ковырял в носу. Ватсон, развалившись у камина — читал Ната Пинкертона.
— Как можно писать такие небылицы? — вдруг заговорил Ватсон. Хольмс встал. Пристально посмотрел на своего закадычного друга и, цедя сквозь зубы, начал:
— Да, милый доктор, бывают такие случаи в практике, которое не в состоянии описать словами.
— Расскажите, расскажите, милый Хольмс, это, вероятно, очень интересно, — перебил его Ватсон.
— Извольте, дорогой доктор, — улыбнулся Хольмс и закурил свою трубку. Когда совершилось убийство лорда Катогана, Мариани[2] на другой день явился ко мне в костюме старухи. Я, конечно, сейчас же обнаружил дерзкий обман и бросился, чтобы надеть ему наручники. Гениальный Мариани, с быстротою молнии, выскочил в камин и через минуту был уже на крыше. Я не отставал ни на шаг. Вдруг мы услышали над головами шум, подняли головы и увидели громадный аэроплан. Мариани, не задумываясь, выстрелил и несчастный авиатор, как подстреленная птица, свалился на крышу. Мариани одним прыжком был на месте авиатора. Я, не желая, чтобы он ускользнул, схватился за левое крыло и оба мы поднялись высоко над Лондоном. Но злой Мариани твердо решил покончить со мною расчеты: он быстро выхватил из потайного кармана динамитную бомбу и бросил ее в меня. Я ловко увернулся, бомба попала в пропеллер, раздался взрыв и мы оба полетели с высоты 3500 футов на землю. Положение было ужасное, но я, благодаря своей опытности, зацепился пуговицей за трамвайный провод. Мариани упал на проходящий трамвай. Но разве я вправе, дорогой Ватсон, упустить преследуемого преступника? Недолго думая, я перегрыз зубами трамвайный провод, трамвай за неимением энергии остановился. Я прыгнул на землю и побежал к трамваю. Мариани бросился в первый попавшийся кэб, я продолжал преследовать. Когда же я заметил, что он от меня на почтительном расстоянии, я применил один из двадцати моих планов, т. е. крикнул вознице, что у него подохла лошадь! Последний в испуге остановился и горько зарыдал.
Я, как тигр, схватил Мариани за ворот и убил его щелчком.
— Позвольте, я запишу этот изумительный сон в свою записную книжечку, — с умилением проговорил Ватсон и принялся заносить рассказ Хольмса в записную книжку. Не успел Ватсон закончить новых приключений Хольмса, как в кабинет вошла заплаканная дама и повалилась в кресло. Хольмс быстро подошел к ней и с участием проговорил:
— Сударыня, я вижу ваше горе! Вы мать семерых детей, у вас похитили любимого ребенка. Ваш муж — в отчаянии, вы решили обратиться ко мне за советом.
Дама вытерла глаза и, захлебываясь от слез, проговорила:
— Вчера убили моего мужа, мистер Хольмс.
— Следовательно, нужно разыскать убийцу? Это будет стоить 500 фунтов стерлингов. Расскажите, при каких обстоятельствах было совершенно преступление?
Дама поправила прическу и неуверенно начала:
— Мы возвратились с вечерней прогулки с моим мужем, лордом Мервилем. Он пошел к себе, я удалилась на свою половину. Вдруг комнаты огласил ужасный, душераздирающий крик, мы бросились в кабинет, и что же, мой муж лежал мертвым в луже крови.
— Да, это очень сложно, — пристально всматриваясь в даму, произнес Хольмс, — и никаких следов?
— Никаких.
— Еще сложнее.
— На столе покойного была оставлена записка. Я, на всякий случай, захватила ее с собой.
И дама, порывшись в ридикюле, передала небольшой листок бумаги знаменитому сыщику. Хольмс внимательно обнюхал записку, затем рассмотрел ее в лупу и сказал:
— Почерк самого отъявленного убийцы, какого я не встречал в моей практике. Человек, который писал эту записку, совершил не менее 84 преступлений.
Дама была поражена проницательностью Хольмса.
— Но какая наглость, — воскликнул Хольмс, — преступник пишет: «Приеду сегодня вечером, жди».
Дама заволновалась:
— Извините, мистер Хольмс, я перепутала записки. Это писал мой отец. Ради всего святого, извините.
Хольмс смутился.
— Конечно, конечно, леди, это видно, что это почерк старика, безумно любящего свою дочь. Ваш батюшка, вероятно, безумно любит вас, не правда ли?
Дама грустно покачала головой и со вздохом сказала:
— Нет, мой отец ненавидит меня, я удивляюсь, как он написал мне.
«Никак не попадешь на след», — подумал Хольмс.
— Конечно, леди, это видно из письма, такое сухое и короткое письмо. Ну-с, приступим к делу, — и он прочел вслух роковую записку, которая гласила, что леди Мервиль будет сегодня убита. Леди заплакала, Хольмс успокаивал.