Обстоятельства, связанные с этим случаем, очень просты. Сэр Чарльз Баскервиль имел обыкновение перед сном прогуливаться по знаменитой тисовой аллее. Бэрриморы свидетельствовали о такой его привычке. Сэр Чарльз 14 мая объявил о своем намерении ехать на другой день в Лондон и приказал Бэрримору уложить вещи. Вечером он отправился на свою обыкновенную ночную прогулку, в продолжение которой имел привычку курить сигару. С этой прогулки ему не суждено было вернуться. В двенадцать часов ночи, видя, что дверь в переднюю все еще открыта, Бэрримор стал беспокоиться и, засветив фонарь, отправился на поиски своего господина. День был сырой, и следы сэра Чарльза были ясно видны на аллее. На полпути по этой аллее есть калитка, выходящая на болото. Видно было, что сэр Чарльз останавливался тут ненадолго, затем продолжал свою прогулку по аллее, и в самом конце ее было найдено его тело. Туть есть один только необъясненный факт, а именно показание Бэрримора о том, что, за калиткой следы шагов сэра Чарльза изменили свой характер, и казалось, будто он шел не полной ступней, а только на носках. Некто Мерфи, цыган-барышник, находился в то время на болоте, недалеко от калитки, но, по собственному его признанию, был мертвецки пьян. Он заявил, что слышал крики, но не был в состоянии определить, откуда они шли. На теле сэра Чарльза не было обнаружено никаких знаков насилия и, хотя свидетельство доктора указывало на невероятное почти искажение лица (настолько сильное, что доктор Мортимер сразу не узнал своего друга и пациента), но было выяснено, что такой симптом бывает в случаях удушья и смерти от паралича сердца. Такое объяснение было дано при вскрытии, доказавшем, что сэр Чарльз давно страдал органическим пороком сердца, и следователь постановил свое решение на основании медицинских показаний. Хорошо, что все так объяснилось, потому что крайне важно, чтобы наследник сэра Чарльза поселился в замке и продолжал доброе дело, столь грустно прерванное. Если бы прозаический вывод следователя не положил конца романическим историям, которые нашептывались по поводу этой смерти, то трудно было бы найти владетеля для Баскервиля. Говорят, что ближайший родственник и наследник – сэр Генри Баскервиль, сын младшего брата сэра Чарльза. По последним известиям, молодой человек был в Америке, и теперь собираются сведения о нем для того, чтобы иметь возможность сообщить ему о его наследстве».
Доктор Мортимер сложил газету и положил ее обратно в карман.
– Таковы, мистер Холмс, обнародованные факты, относящиеся к смерти сэра Чарльза Баскервиля.
– Я должен принести вам свою благодарность, – сказал Шерлок Холмс, – за то, что вы привлекли мое внимание на случай, который представляет, конечно, несколько интересных данных. Я в то время видел мельком несколько газетных сообщений об этом, но был занят маленьким делом о ватиканской камее и, в своем желании угодить папе, упустил из вида несколько интересных английских дел. В этой статье, говорите вы, заключаются все обнародованные факты?
– Да.
– Так сообщите мне интимные сведения.
С этими словами Холмс снова прислонился к спинке кресла, сложил концы пальцев и принял самое бесстрастное судейское выражение.
– Делая это, – сказал Мортимер, начинавший выказывать сильное волнение, – я говорю то, чего никогда никому не доверял. Один из мотивов, по которому я это скрыл от следствия, заключается в том, что человеку науки крайне неприятно быть заподозренным в том, что он разделяет народное суеверие. Вторым мотивом было то, что Баскервильское поместье, как говорит о том газета, осталось бы без владельца, если бы что-нибудь усилило его и без того мрачную репутацию. По обеим этим причинам я думал, что имел право сказать менее, чем знал, раз практически ничего хорошего не вышло бы из моей откровенности. Но от вас у меня нет никакой причины скрывать что бы то ни было.
Болото очень мало населено, и те, кто живут по соседству друг с другом, находятся в постоянном сношении. Поэтому я часто виделся с сэром Чарльзом Баскервилем. За исключением мистера Франкланда из Лафтар-холла и мистера Стэплтона – натуралиста, нет ни одного интеллигентного человека на много миль. Сэр Чарльз вел уединенную жизнь, но его болезнь свела нас, а эту связь поддерживала общность наших интересов в науке. Он привез с собою из Южной Африки много научных сведений, и мы провели немало прелестных вечеров, рассуждая о сравнительной анатомии бушмена и готтентота.
В последние месяцы для меня становилось все яснее и яснее, что нервы сэра Чарльза были до последней крайности натянуты. Прочитанная мною вам легенда настолько подействовала на него, что хотя он ходил по всему пространству своих владений, но ничто не могло бы его заставить пойти ночью на болото. Как бы это ни казалось невероятным вам, мистер Холмс, он был искренно убежден, что ужасный рок тяготеет над его родом, и, конечно, то, что он рассказывал о своих предках, не могло действовать успокоительно. Его постоянно преследовала мысль о присутствии чего-то отвратительного, и не раз спрашивал он меня, не видел ли я во время своих врачебных поездках по окрестностям какого-нибудь странного существа или не слышал ли я лая собаки. Последний вопрос задавал он мне несколько раз, и всегда голос его при этом дрожал от волнения.
– Я хорошо помню, как недели за три до рокового происшествия я приехал к нему. Он стоял у выходной двери. Я сошел с брички и, стоя напротив него, увидел, что его глаза были устремлены за мое плечо, и в них читался страшный ужас. Я оглянулся и успел только мельком заметить что-то такое, что я принял за большого черного теленка, пробежавшего сзади экипажа. Сэр Чарльз был так взволнован и испуган, что я бросился к месту, на котором видел животное, чтобы поймать его. Но оно исчезло, и это происшествие произвело, казалось, на сэра Чарльза самое тягостное впечатление. Я просидел с ним весь вечер. Чтобы объяснить свое волнение, он вручил мне на хранение рукопись с повестью, которую я вам прочитал. Я упоминаю об этом маленьком эпизоде потому, что он приобретает некоторое значение в виду происшедшей впоследствии трагедии, но в то время я был убежден, что случай самый обыкновенный, и что волнение сэра Чарльза не имело никакого основания.
Я посоветовал ему отправиться в Лондон. Я знал, что сердце его было не в порядке, и постоянный страх, под которым он находился, как бы ни была иллюзорной его причина, очевидно, имел сильное влияние на его здоровье. Я думал, что после нескольких месяцев, проведенных в городских развлечениях, он вернется к нам обновленным человеком. Мистер Стэплтон, наш общий друг, также беспокоившийся о состоянии его здоровья, был того же мнения. В последний день перед отъездом случилась ужасная катастрофа.
В ночь смерти сэра Чарльза дворецкий Бэрримор, нашедший его тело, послал конюха Перкинса верхом за мною, и так как я еще не ложился спать, то через час после происшествия был уже в замке Баскервиль. Я проверил и подтвердил все факты, которые были упомянуты на следствии. Я проследил за отпечатками шагов по тисовой аллее, видел место у калитки, ведущей в болото, на котором, по-видимому, стоял сэр Чарльз. Я заметил изменение формы следов, начиная с этого места. Наконец, я тщательно осмотрел тело, которого не трогали до моего прибытия. Сэр Чарльз лежал ничком с распростертыми руками, пальцы его впились в землю, и черты лица были до того искажены каким-то сильным потрясением, что я бы не дал тогда клятвы в том, что вижу именно его. На теле не оказалось никаких знаков насилия. Но одно показание Бэрримора на следствии было неправильным. Он сказал, что на земле вокруг тела не было никаких следов. Он не заметил никаких, я же заметил… На некотором расстоянии от тела, но свежие и отчетливые следы.
– Следы шагов?
– Шагов.
– Мужчины или женщины?
Доктор Мортимер как-то странно посмотрел на нас, и голос его понизился почти до шепота, когда он ответил:
– Мистер Холмс, я видел следы шагов гигантской собаки.
III. Задача
Признаюсь, при этих словах я содрогнулся. Да и в голосе доктора слышалось легкое дрожание, доказывавшее, что и он глубоко взволнован тем, что нам рассказал. Холмс, возбужденный, нагнулся вперед, и глаза его блестели тем жестким, сухим блеском, какой всегда принимал его взгляд, когда он бывал сильно заинтересован.
– Вы их видели?
– Так же ясно, как вижу вас.
– Каким образом могло случиться, что никто, кроме вас, не видел их?
– Отпечатки находились в двадцати приблизительно ярдах от тела, и никто не подумал о них. Полагаю, что и я бы не обратил на них внимания, если бы не знал легенды.
– На болоте много овчарок?
– Конечно, но то была не овчарка.
– Вы говорите, собака была большая.
– Громадная.
– Но она не подходила к телу?
– Нет.
– Какая была погода в ту ночь?
– Ночь была сырая.
– Но дождь не шел?
– Нет.
– Какой вид имеет аллея?
– Она состоит из двух линий тисовых живых непроницаемых изгородей двенадцати футов высоты. Дорожка между ними имеет приблизительно восемь футов ширины.
– Есть ли что-нибудь между изгородями и дорожкою?
– Да, между ними тянется с обеих сторон полоска травы около шести футов ширины.
– Я понял, что в аллею есть доступ через калитку, проделанную в изгороди?
– Да, через калитку, которая выходит на болото.
– Существует ли какой-нибудь другой проход в изгороди?
– Нет никакого.
– Так что, для того, чтобы войти в тисовую аллею, надо спуститься от дома или войти через калитку с болота?
– Есть еще выход – через беседку на дальнем конце.
– Дошел ли сэр Чарльз до нее?
– Нет, он лежал в пятидесяти, приблизительно, ярдах от нее.
– Теперь скажите мне, доктор Мортимер, это очень важно: виденные вами следы были отпечатаны на дорожке, а не на траве?
– На траве нельзя было видеть никаких следов.
– Они были со стороны калитки?
– Да, на краю дорожки, с той же стороны, где и калитка.