Мортимер желал узнать цель моих расспросов, но мне удалось удовлетворить его любопытство, не высказав слишком много, потому что излишне нам вмешивать кого бы то ни было в наши дела. Завтра утром я доберусь до Кумб-Трасей и, если мне удастся увидеть эту сомнительной репутации Лауру Ляйонс, я сделаю крупный шаг к выяснению одного инцидента в этой цепи тайн. Я, без сомнения, приобретаю змеиную мудрость, потому что, когда Мортимер уж очень стал притеснять меня вопросами, я спросил его, к какому типу принадлежит череп Франкланда, после чего в продолжение всего остального пути слышал только о краниологии. Недаром же я прожил столько лет с Шерлоком Холмсом.
Мне остается передать еще один только инцидент, имевший место в этот ненастный печальный день, а именно разговор с Бэрримором, давший мне крупную карту в руки.
Мортимер остался обедать, а после они с баронетом сели играть в экарте. Дворецкий принес мне кофе в библиотеку, и я этим воспользовался, чтобы задать ему несколько вопросов.
– Скажите, – начал я, – ваш драгоценный родственник уехал или все еще прячется там?
– Не знаю, сэр. Я надеюсь всей душою, что он уехал, потому что он принес сюда с собою одно только горе! Я ничего не слыхал о нем с тех пор, как отнес ему в последний раз пищу, а это было три дня тому назад.
– Видели вы его тогда?
– Нет, сэр, но когда в следующий раз я пошел туда, то пища исчезла.
– Так он, наверное, там был?
– Так можно думать. Или ее взял другой человек.
Я не донес чашки до рта и уставился на Бэрримора.
– Так вы знаете, что там есть другой человек?
– Да, сэр, на болоте есть другой человек.
– Видели вы его?
– Нет, сэр.
– Так почем вы знаете о его существовании?
– Сельден сообщил мне о нем с неделю или больше тому назад. Он тоже прячется, но, насколько я понял, он не беглый преступник. Мне это не нравится, доктор Ватсон, говорю вам откровенно, не нравятся мне это.
Он выговорил это со страстной серьезностью.
– Слушайте, Бэрримор. В этом деле у меня нет другого интереса, кроме интереса вашего господина. Я приехал сюда с единственною целью ему помочь. Так скажите мне чистосердечно, что вам не нравится?
Бэрримор колебался несколько мгновений, как будто он раскаивался в своей вспышке или затруднялся словами выразить свои чувства.
– Все, что тут творится, сэр! – воскликнул он, наконец, указывая рукою по направлению к залитому дождем окну, выходящему на болото. – Где-то завелась нечистая игра, и заваривается какая-то гадость, за это я готов поручиться! Как я был бы рад, если бы сэр Генри собрался обратно в Лондон.
– Но что же так пугает вас?
– Вспомните смерть сэра Чарльза! Это было достаточно скверно, чтобы там ни говорил следователь. Вспомните о ночных шумах, происходящих на болоте! Не найдется человека, который согласился бы пройти через него после захода солнца, хотя бы ему и заплатили за это. Подумайте о незнакомце, который прячется там, караулит и ждет! Чего он ждет? Что это значит? Это не предвещает ничего хорошего для всякого, носящего фамилию Баскервиль, и я буду очень рад освободиться от всего этого, когда новые слуги сэра Генри будут готовы принять от меня заботы о холле.
– Но не можете ли вы мне сказать что-нибудь об этом незнакомце? – спросил я. – Что говорил Сельден? Узнал ли он, где он прячется и что делает?
– Сельден видел его раза два. Сперва думал, что он принадлежит к полиции, но затем увидел, что тот ведет свою собственную игру. Он нечто вроде джентльмена, но что там делает, Сельден не мог узнать.
– A где он живет?
– В развалинах на склоне холма, в каменных хижинах, которые служили жилищем древнему народу.
– Ну, а как же насчет пищи?
– Сельден узнал, что он добыл себе мальчика, который работает на него и приносит ему все, что нужно, из Кумб-Трасей.
– Прекрасно, Бэрримор. Мы сможем поговорить об этом подробнее в другой раз.
Когда дворецкий ушел, я подошел к темному окну и посмотрел через забрызганное стекло на несущиеся тучи и раскачиваемые бурею деревья. Ночь ужасная, и что должно твориться в каменной хижине на болоте? Какая страстная ненависть может заставить человека прятаться в таком месте в такое время? Или какая глубоко серьезная цель вызывает его на такой подвиг? Там, в хижине на болоте, находится, по-видимому, самая суть задачи, столь тяжко заботящая меня. Клянусь, что не пройдет дня, как я сделаю все, что только может сделать человек для того, чтобы добраться до самого сердца тайны.
XI. Человек на горе
В извлечении из моего дневника, составившем последнюю главу, рассказ доведен до 18-го октября, когда эти странные события стали быстро двигаться к их ужасному заключению. Инциденты последующих немногих дней неизгладимо запечатлены в моей памяти, и я могу их передать, не прибегая к заметкам, сделанным в то время. Итак, я начинаю с того дня, в который мне удалось установить два важных факта: первый, что Лаура Ляйонс из Кумб-Трасей писала сэру Чарльзу Баскервилю и назначила ему свидание на том самом месте и в тот самый час, когда его поразила смерть, и второй, что скрывающегося на болоте человека можно найти между каменными хижинами на склоне холма. Я сознавал, что если, обладая этими двумя фактами, мне не удастся пролить свет в этих темных местах, то, значит, у меня не хватает или ума, или смелости.
Мне не удалось накануне вечером передать баронету то, что я узнал о миссис Ляйонс, потому что он засиделся с доктором Мортимером за картами до поздней ночи. За завтраком же я сообщил ему о своем открытии и спросил, не желает ли он сопровождать меня в Кумб-Трасей. Сначала ему очень хотелось ехать со мною, но, по здравому обсуждению, мы оба решили, что если я поеду один, то достигну лучших результатов. Чем больше мы придадим формальности нашему визиту, тем меньше мы добудем сведений. A потому я покинул сэра Генри не без некоторого утрызения совести и отправился на свои новые изыскания.
Когда я доехал до Кумб-Трасей, то приказал Перкинсу поставить лошадей в конюшню и пошел наводить справки о даме, которую приехал допрашивать. Я без труда нашел ее квартиру, которая находилась в центре и была хорошо обставлена. Девушка ввела меня без всяких церемоний, и когда я вошел в комнату, то дама, сидевшая за машинкой «Реминггон», вскочила с приветливой улыбкой на устах. Но лицо ее тотчас же стало серьезным, когда она увидела перед собою незнакомца и, усевшись снова перед машинкой, спросила меня о цели моего визита. Первое впечатление, производимое миссис Ляйонс, было то, что она в высшей степени красива. Глаза и волосы у нее были одного и того же каштанового цвета, а на щеках, хотя и значительно усеянных веснушками, играл прелестный румянец, свойственный брюнеткам. Повторяю, что первое впечатление, произведенное ею, было восхищение. Но по второму взгляду уже хотелось ее критиковать. В ее лице было что-то неопределенно неприятное, может быть, некоторая грубость выражения или жесткость взгляда, которые искажали совершенную красоту. Но обо всем этом я подумал впоследствии. В ту же минуту я просто сознавал, что нахожусь перед очень красивой женщиной, и что она спрашивает меня о цели моего визита. Я до тех пор не отдавал себе полного отчета в том, насколько моя миссия была деликатной.
– Я имею удовольствие быть знакомым с вашим отцом, – сказал я.
Это вступление было крайне неуместно, и дама дала мне это почувствовать.
– Ничего нет общего между моим отцом и мною, – сказала она. – Я ничем ему не обязана, и его друзья не мои друзья. Если бы не покойный сэр Чарльз Баскервиль и другие добрые сердца, я умерла бы с голода при заботах моего отца.
Многие читатели верили в реальное существование Шерлока Холмса и стали посылать письма по адресу Бейкер-стрит, 221б, который был указан в рассказах Конан Дойла. Первый текст такого рода в 1890 году написал торговец табаком из Филадельфии: он интересовался, где найти монографию Холмса о 140 видах табачного пепла, упомянутую в одном из рассказов. На Бейкер-стрит дома 221б тогда еще не было – за номером 85 начиналась площадь Йорк-плейс. Поэтому письма доставляли на квартиру Конан Дойла.
Когда в 1930-х годах Бейкер-стрит продлили, дома под нечетными числами, от 219-го до 229-го, достались банку Abbey Road. Дома 221б все еще не существовало, но письма от почитателей великого сыщика стали пачками приходить в почтовый ящик дома 221. На рубеже 1940–1950-х годов банк даже утвердил должность секретаря, который должен был разбирать корреспонденцию и отвечать на письма, написанные Холмсу школьниками, студентами, полицейскими, учеными, адвокатами и другими читателями. Многие обращались к Холмсу не только, чтобы выразить свое восхищение его талантами детектива, но за помощью и советом, полагая, что пишут реальному человеку, а не вымышленному персонажу. В ответах секретарь сообщал, что сыщик вышел на пенсию, и теперь он разводит пчел в графстве Сассекс.
В 1985 году исследователь творчества Конан Дойла Ричард Ланселин Грин опубликовал подборку писем Холмсу. Ниже приводятся некоторые из них.
Дорогой мистер Холмс! Прежде всего, я хочу сказать, что мой английский не очень хороший, я делаю много ошибок, но надеюсь, Вы все поймете. А теперь о моей проблеме: я испробовала уже все возможные способы, чтобы заполучить автограф Марка Алмонда (он солист Soft Cell, английской группы, и он очень-очень симпатичный и очень мне нравится), но все впустую. Я прошу Вас помочь мне, мистер Холмс, – молодой девушке, которая в абсолютном отчаянии и мечтает об автографе ее идеального мужчины.
Не могли бы Вы раздобыть для меня адрес, по которому можно обратиться за автографом? К сожалению, я не могу позволить себе заплатить Вам за эту услугу, но я надеюсь, что Вы все же согласитесь помочь.
Дорогой мистер Холмс, какое-то время назад я начал коллекционировать свиней, нарисованных известными людьми, и недавно мне подсказали, что и Вы могли бы согласиться прислать свой рисунок. Если Вы не против, то я попросил бы Вас закрыть глаза, нарисовать свинью – и открыть их, уже чтобы поставить подпись. Надеюсь, это не слишком самонадеянная просьба. Я буду очень ждать Вашего рисунка, чтобы повесить его на стену среди всех остальных: когда-нибудь я их опубликую.