– Да, все без исключения.
– И вы знаете их имена?
– Бэрримор наставлял меня в них, и я думаю, что хорошо выучил свой урок.
– Кто этот господин с подзорной трубою?
– Это контр-адмирал Баскервиль, служивший при Роднэе в Вест-Индии. Человек в синем камзоле и со свертком бумаг – сэр Вильям Баскервиль, бывший председателем комитетов в палате общин при Питте.
– A этот всадник напротив меня, в черном бархатном камзоле с кружевами?
– О, с этим вы имеете право познакомиться. Это виновник всего несчастья, злой Гюго, породивший собаку Баскервилей. Вряд ли мы все забудем его.
Я смотрел на портрет с интересом и некоторым удивлением.
– Боже мой! – воскликнул Холмс. – Он кажется спокойным и довольно мягким человеком, но я уверен, что из глаз его проглядывал дьявол. Я представлял его себе человеком более дюжим и с более разбойнической наружностью.
– Не может быть никакого сомнения в подлинности портрета, потому что имя и 1647 год начертаны на обратной стороне полотна.
После этого Холмс очень мало говорил, но портрет старого злодея точно приковал его к себе, и в продолжение всего ужина он не отрывал от него глаз. Только позднее, когда сэр Генри удалился в свою спальню, я мог проследить за направлением мыслей своего друга. Он вернулся со мною в столовую со свечею в руке и стал держать ее у самого портрета, поблекшего от времени.
– Видите вы тут что-нибудь?
Я посмотрел на широкую шляпу с пером, на вьющиеся локоны, на обрамленное ими узкое строгое лицо. Наружность была вовсе не грубая, но натянутая, жесткая и суровая, с резко очерченным тонкими губами, ртом и холодными непреклонными глазами.
– Похож он на кого-нибудь из ваших знакомых?
– Что-то около подбородка напоминает сэра Генри.
– Да, пожалуй, тут есть маленький намек. Но постойте!
Он встал на стул и, держа свечу в левой руке, правой закрыл на портрете широкую шляпу и длинные локоны.
– Царь Небесный! – воскликнул я пораженный.
Из рамки выглянуло на меня лицо Стэплтона.
– Ага! Видите теперь. Глаза мои приучены рассматривать лица, а не их украшения. Первое качество расследователя преступлений – это умение узнать человека сквозь его маскарадный костюм.
– Но это поразительно. Этот портрет точно списан с него.
– Да, это интересный образчик атавизма, и тут он является как в физическом, так и в духовном отношении. Человек, изучающий фамильные портреты, может стать приверженцем доктрины переселения душ. Стэплтон – Баскервиль, это очевидно.
– С видами на наследство.
– Именно. Этот портрет дал нам одно из самых важных недостающих звеньев. Мы держим его в руках, Ватсон, мы держим его и клянусь, что еще до завтрашнего вечера он будет так же беспомощно биться в наших сетях, как его бабочки. Булавка, пробка и карточка, и вот новый экземпляр для нашей Бейкер-стритской коллекции.
Сказав это и отходя от портрета, Холмс разразился хохотом. Не часто случалось мне слышать его смех, и всегда он предвещал недоброе кому-нибудь.
На другое утро я рано встал, но Холмс поднялся еще раньше и, одеваясь, я видел, как он шел по аллее к дому.
– Да, сегодня нам нужен весь день, – сказал он, потирая руки с радостным предвкушением деятельности. – Сети расставлены, и скоро начнется их стягивание. Не пройдет еще этот день, как мы узнаем – попалась ли в них наша большая остромордая щука или же проскользнула между петлями.
– Вы уже были на болоте?
– Я из Гримпена послал в Принц-таун донесение о смерти Сельдена. Кажется, могу обещать, что никого из вас не потревожат из-за этого дела. Я также свиделся с моим верным Картрайтом, который, без сомнения, истосковался бы у двери моей хижины, как собака на могиле своего хозяина, если бы я не успокоил его относительно своей безопасности.
– A теперь с чего мы начнем?
– Прежде всего, надо повидать сэра Генри. A вот и он.
– Здравствуйте, Холмс, – сказал баронет. – Вы имеете вид генерала, составляющего со своим начальником штаба план сражения.
– Совершенно правильное сравнение. Ватсон спрашивал моих приказаний.
– И я явился за тем же.
– Прекрасно. Вы, насколько мне известно, приглашены сегодня вечером на обед к вашим друзьям Стэплтонам?
– Надеюсь, что и вы поедете с нами. Они очень гостеприимны, и я уверен, что будут очень рады вас видеть.
– Нам с Ватсоном придется, пожалуй, ехать в Лондон.
– В Лондон?
– Да, при настоящих обстоятельствах, я думаю, мы будем там полезнее.
Лицо баронета выразило заметное неудовольствие.
– Я надеялся, что вы не покинете меня в этом деле. Холл и болото – невеселые места для одинокого человека.
– Милый друг, вы должны слепо довериться мне и исполнять в точности то, что я говорю. Вы можете передать вашим друзьям, что мы были бы счастливы приехать к ним вместе с вами, но что неотложное дело вызвало нас в город. Мы надеемся скоро вернуться в Девоншир. Вы не забудете передать им все это?
– Если вы настаиваете.
– Уверяю вас, что выбора нет.
Я видел по лицу баронета, что он был глубоко обижен и, по-видимому, считал наш поступок дезертирством.
– Когда желаете вы ехать? – спросил он холодно.
– Тотчас после завтрака. Мы доедем на лошадях до Кумб-Трасея, но Ватсон оставит у вас свои вещи в залог того, что он вернется. A вы, Ватсон, пошлите Стэплтону записку и выразите сожаление, что не можете приехать к ним лично.
– Мне сильно хочется поехать в Лондон вместе с вами, – сказал баронет. – Для чего я тут останусь один?
– Потому что это ваш долг. Потому что вы дали мне слово, что будете поступать так, как я скажу, а я вам говорю, чтобы вы оставались… Еще одно. Я хочу, чтобы вы поехали в Меррипит-гауз на лошадях. Но отошлите обратно экипаж и скажите Стэплтонам, что вы намерены вернуться домой пешком.
– Я должен идти пешком через болото?
– Да.
– Но ведь это как раз то, против чего вы меня так часто предостерегали?
– На этот раз вы безопасно можете идти, и это необходимо. Если бы я не питал полнейшего доверия к вашей силе воли и храбрости, то не дал бы вам такого совета.
– Хорошо, я пойду пешком.
– И если вы дорожите своей жизнью, то идите непременно не по какому иному направлению, как только по прямой тропинке, ведущей из Меррипит-гауза на Гримпенскую дорогу, по тропинке, которая и есть ваш естественный путь к дому.
– Я в точности исполню все, как вы приказываете.
– Прекрасно. Мне хотелось бы уехать как можно скорее после завтрака, чтобы добраться до Лондона раньше вечера.
Эта программа действий очень удивила меня, хотя я помнил, что Холмс накануне вечером говорил Стэплтону, что он на следуюгций день уедет. Однако, мне не приходило в голову, что он пожелает взять меня с собою, а также я не мог понять, как это мы оба можем быть в отсутствии в такой момент, который он сам же назвал критическим. Но ничего больше не оставалось делать, как слепо повиноваться. Мы простились с нашим опечаленным другом и часа через два были на станции Кумб-Трасей, откуда отослали экипаж обратно домой. На платформе ожидал нас мальчик.
– Какие будут ваши приказания, сэр?
– С ближайшим поездом, Картрайт, ты отправишься в город. Как только приедешь, тотчас же пошлешь сэру Генри Баскервилю телеграмму от моего имени, в которой напишешь, что если он найдет выроненную мною записную книжку, то я прошу послать ее заказной посылкой на Бейкер-стрит.
– Слушаю-с, сэр.
– A теперь спроси в станционном телеграфе, нет ли для меня телеграммы.
Мальчик вернулся с телеграммой, которую Холмс передал мне. Она гласила: «Получил телеграмму. Везу полномочия. Прибуду пять сорок. Лестрейд».
– Это ответ на мою утреннюю телеграмму. Я считаю Лестрейда самым искусным в нашей профессии, и его помощь может понадобиться нам. Теперь, Ватсон, я думаю, что мы полезнее всего проведем наше время, если отправимся к вашей знакомой Лауре Ляйонс.
План кампании, составленный Холмсом, начал выясняться для меня. Он воспользовался баронетом, чтобы убедить Стэплтонов в том, что мы действительно уехали, а между тем, мы вернемся к тому моменту, когда наше присутствие окажется необходимым. Телеграмма Картрайта, если сэр Генри упомянет о ней Стэплтонам, рассеет последние у них быть подозрения. Мне казалось, что я уже вижу, как наши сети затягивают эту остромордую щуку.
Миссис Лаура Ляйонс была в своей конторе, и Шерлок Холмс начал с ней беседу так откровенно и так прямо, что она была поражена.
– Мне поручено расследование обстоятельств, сопровождавших смерть сэра Чарльза Баскервиля, – сказал он. – Мой друг, доктор Ватсон, ознакомил меня с тем, что вы ему сообщили, а также и с тем, что вы скрыли относительно этого дела.
– Что я скрыла? – спросила она с недоверием.
– Вы признались, что просили сэра Чарльза быть у калитки в десять часов. Мы знаем, что он умер как раз на этом месте и в этот час. Вы скрыли, какая существует связь между этими двумя фактами.
– Тут нет никакой связи.
– В таком случае совпадение поистине необычайное. Но мне думается, что нам удастся восстановить связь. Я желаю быть вполне искренним с вами, миссис Ляйонс. Мы считаем этот случай убийством, и очевидность его может запутать не только вашего друга – мистера Стэплтона, но и его жену.
Лаура вскочила со своего стула.
– Его жену! – воскликнула она.
– Факт этот нн составляет уже больше тайны. Особа, слывшая за его сестру, в действительности его жена.
Миссис Ляйонс села опять. Пальцы ее сжимали ручки кресла с таким напряжением, что я видел, как розовые ногти стали белыми.
– Его жена! – повторила она. – Его жена! Он был не женат.
Шерлок Холмс пожал плечами.
– Докажите это мне! И если вы только в состоянии это сделать…
Свирепый блеск ее глаз говорил больше, чем могли выразить слова.
– Я пришел к вам с готовыми доказательствами, – сказал Холмс, вынимая из кармана несколько бумаг. – Вот фотография супружеской четы, снятая четыре года тому назад в Йорке. На ней написано, чт