С каждою минутою белая плоскость, покрывавшая половину болота, придвигалась все ближе и ближе к дому. Уже первые тонкие клочки ее завивались в золотистом квадрате освещенного окна. Дальняя часть стены сада стала невидимою, и деревья подымались из полосы белого пара. Пока мы наблюдали за этим, туман уже окружил, точно гирляндами, оба угла дома и медленно свертывался в плотный вал, над которым верхний этаж дома и крыша плавали, как фантастический корабль. Холмс со страстной горячностью ударил кулаком о скалу и от нетерпения топнул ногою.
– Если он не выйдет через четверть часа, тропинка будет скрыта туманом. Через полчаса мы не в состоянии будем видеть свои руки.
– Не лучше ли нам передвинуться назад, на более высокую почву?
– Да, я думаю, это будет хорошо.
По мере того, как туманный вал двигался вперед, мы отступали от него назад, пока не очутились в полумиле от дома. Густое белое море с посеребренной луною поверхностью медленно и беспощадно наступало на нас.
– Мы идем слишком далеко, – сказал Холмс. – Нам нельзя рисковать, чтобы сэра Генри догнали прежде, чем он успеет дойти до нас. Мы во что бы то ни стало должны удержать свою позицию на этом месте.
Холмс опустился на колени и приложил ухо к земле.
– Слава Богу, он, кажется, идет.
Тишину болота нарушили быстрые шаги. Схоронившись между камнями, мы пристально всматривались в туманную полосу впереди нас. Звук шагов становился слышнее, и из тумана, как сквозь занавес вышел человек, которого мы ожидали. Он с удивлением оглянулся, когда вышел в светлое пространство и увидел звездную ночь. Затем он быстро пошел по тропинке, прошел близко мимо нашей засады и стал подниматься по длинному склону позади нас. Он беспрестанно поворачивал голову и оглядывался, как человек, которому не по себе.
– Тс! – воскликнул Холмс, и я услыхал, как щелкнул взведенный курок. – Смотрите! Она бежит сюда.
Из середины этого медленно подползавшего туманного вала раздавались редкие, беспрерывные хрустящие удары. Туман расстилался в пятидесяти ярдах от нас, и мы все трое всматривались в него, не зная, какой ужас вынырнет оттуда. Я находился у самого локтя Холмса и взглянул на его лицо. Оно было бледное и торжествующее, а глаза ярко блестели при лунном освещении. Но вдруг они уставились вперед неподвижным суровым взглядом, и рот его раскрылся от удивления. В тот же момент Лестрейд испустил вопль ужаса и бросился ничком на землю. Я вскочил на ноги, сжимая отяжелевшей рукой револьвер и парализованный ужаснейшей фигурой, выпрыгнувшей на нас из тумана. То была собака, громадная, черная как уголь собака, но такая, какую ни один смертный глаз никогда не видывал. Пасть ее извергала пламя, глаза горели, как раскаленные угли, морда, загривок и грудь были обведены мерцающим пламенем. Никогда свихнувшийся ум в самом беспорядочном бреде не мог бы представить себе ничего более дикого, более ужасного, более адского, чем эта темная фигура со звериной мордой, выскочившая на нас из стены тумана.
Длинными прыжками громадная черная тварь неслась по тропинке, следуя по пятам за нашим другом. Мы так были парализованы этим внезапным появлением, что не успели опомниться, как она проскакала мимо нас. Тогда Холмс и я разом выстрелили, и ужасный рев доказал нам, что один из нас, по крайней мере, попал в цель. Однако же, она продолжала нестись вперед. Мы видели, как далеко от нас на тропинке сэр Генри оглянулся. Лицо его, освещенное луною, было бледно, руки в ужасе подняты, и он беспомощно смотрел на страшное существо, преследовавшее его.
Но крик боли, изданный собакой, рассеял все наши опасения. Если она была уязвима, то, значит, она была смертна, и если мы могли ее ранить, то могли и убить. Никогда я не видел, чтобы человек мог так бежать, как Холмс в эту ночь. Я считаюсь легким на бегу, но он опередил меня настолько же, насколько я опередил маленького сыщика. Пока бежали по тропинке, мы слышали крики сэра Генри и низкий вой собаки. Я видел, как животное вскочило на свою жертву, повалило его на землю и бросилось к его горлу; но в этот самый момент Холмс выпустил пять зарядов своего револьвера в бок свирепой твари. Издав последний предсмертный рев, и злобно щелкая зубами на воздух, она повалилась на спину, неистово дергая всеми четырьмя лапами, а затем бессильно упала на бок. Задыхаясь, подбежал и я и приставил свой револьвер к страшной светящейся голове. Но уже бесполезно было спускать курок. Исполинская собака была мертва.
Сэр Генри лежал без чувств. Мы разорвали его воротник, и Холмс прошептал благодарственную молитву, когда оказалось, что на шее нет никакой раны, и что мы поспели вовремя. Веки нашего друга уже начали подергиваться, и он сделал слабую попытку шевельнуться. Лестрейд влил баронету в рот немного водки из своей фляжки, и тогда на нас уставилась пара испуганных глаз.
– Боже мой! – прошептал он. – Что это было?
– Что бы оно ни было, оно теперь мертво, – ответил Холмс. – Мы навеки уложили ваше родовое привидение.
Тварь, распростертая перед нами, своими размерами и силой казалась страшна. Это была не чистокровная ищейка и не чистокровный мастифф, но помесь этих двух пород – худая, дикая и величиною с маленькую львицу. Даже теперь, в покое смерти, из громадных челюстей точно капало голубоватое пламя, и маленькие, глубоко посаженные свирепые глаза были окружены огненным сиянием. Я опустил руку на сверкавшую морду, и когда отнял ее, то мои пальцы тоже засветились в темноте.
– Фосфор! – сказал я.
– Да, хитрый препарат фосфора, – подтвердил Холмс, нюхая мертвое животное. – Он не имеет никакого запаха, который мог бы препятствовать чутью собаки. Мы очень виноваты перед вами, сэр Генри, тем, что подвергли вас такому испугу. Я ожидал встретить собаку, но не такую тварь, как эта. К тому же туман помешал нам.
– Вы спасли мне жизнь.
– Подвергнув ее сначала опасности. Чувствуете ли вы себя достаточно сильным, чтобы встать?
– Дайте мне еще глоток водки, и я буду готов на все… Так! Теперь не поможете ли вы мне встать? Что вы намерены делать?
– Оставить вас здесь. Вы не пригодны для дальнейших приключений в эту ночь. Если вы подождете, то кто-нибудь из нас вернется с вами в холл.
Сэр Генри пробовал двинуться, но он все еще был страшно бледен, и все члены его дрожали. Мы подвели его к скале, около которой он сел, закрыв лицо руками.
– Теперь мы должны вас покинуть, – сказал Холмс. – Нам следует завершить свое дело, и тут важна каждая минута. Мы установили факт преступления, остается схватить преступника.
– Тысяча шансов против одного застать его теперь дома, – продолжал Холмс, когда мы быстро шли обратно по тропинке. – Выстрелы, наверное, дали понять ему, что игра проиграна.
– Мы находились довольно далеко, и туман мог заглушить звук выстрелов.
– Можно быть уверенным, что он следовал за собакой, чтобы отозвать ее. Нет-нет, он наверняка исчез! Но мы все-таки обыщем дом, чтобы вполне удостовериться.
Парадная дверь была отперта; мы бросились в дом и перебегали из комнаты в комнату, к удивлению встретившего нас в коридоре шатавшегося от старости слуги. Нигде не было освещения, кроме столовой, но Холмс снял лампу и не оставил ни одного угла в доме неисследованным. Нигде не было признаков человека, которого мы искали. Но в верхнем этаже дверь одной из спален была заперта на ключ.
– Тут есть кто-то! – воскликнул Лестрейд. – Я слышу движение. Откройте эту дверь.
Изнутри доходили до нас слабые стоны и шуршанье. Холмс ударил ногой в дверь как раз над замком, и она открылась настежь. С револьверами наготове мы все бросились в комнату.
Но в ней не было никаких признаков отчаянного и отъявленного негодяя, которого мы ожидали увидеть. Вместо этого нашим взорам представилось нечто столь странное и столь неожиданное, что мы несколько секунд смотрели с удивлением.
Комната имела вид маленького музея, и по стенам были расставлены целые ряды ящиков с стеклянными крышками, наполненных коллекциями бабочек и молей, собирание которых составляло развлечение этого сложного и опасного человека. На середине комнаты стояло вертикально бревно, подведенное тут когда-то для поддержки поеденных червями балок, на которых держалась крыша. К этому столбу была привязана фигура, настолько тесно обернутая и закутанная с головой простынями, что на первый взгляд нельзя было разобрать, мужчина это или женщина. Одно полотенце обхватывало голову и было прикреплено к столбу. Другое покрывало нижнюю часть лица, и над ним два черных глаза, полных выражения горя, стыда и ужасного вопроса, пристально смотрели на нас. В одно мгновение мы разорвали все узы, и миссис Стэплтон свалилась на пол. Когда ее красивая голова упала ей на грудь, я увидел вокруг ее шеи отчетливый красный знак от удара плетью.
– Животное! – воскликнул Холмс. – Лестрейд, давайте сюда свою фляжку! Посадите ее на стул! Она упала в обморок от жестокого обращения и слабости.
Она снова открыла глаза.
– Спасен ли он? – спросила она. – Убежал ли он?
– Он не может убежать от нас, сударыня.
– Нет-нет, я говорю не о муже. Сэр Генри? Спасен ли он?
– Спасен.
– A собака?
– Убита.
Она издала глубокий вздох облегчения.
– Слава Богу! О, негодяй! Посмотрите, что он сделал со мною, – воскликнула она, засучивая рукава, и мы с ужасом увидели, что руки ее были все в синяках. – Но это ничего! Ничего! Он истерзал и осквернил мою душу! Я все могла выносить: дурное обращение, одиночество, жизнь, полную разочарований; все, пока могла питать надежду, что он меня любит, но теперь я знаю, что была только его орудием, и что он обманывал меня.
– Видимо, вы не относитесь к нему доброжелательно, – сказал Холмс. – Так откройте нам, где его найти. Если вы когда-нибудь помогали ему делать зло, так теперь, ради искупления, помогите нам.
– Есть одно только место, куда он мог убежать, – ответила она. – В самом центре трясины существует на островке старый заброшенный оловянный рудник. Там держал он свою собаку, и там же он приготовил себе убежище. Туда только и мог он скрыться.