– Мы играли во время пути на нее в карты, и он выиграл.
– Понимаю. Вы пригласили девушку в качестве учительницы к себе в дом, а Вудлей должен был за ней ухаживать. Она узнала, что он грубиян и пьяница, и не хотела с ним знаться. Тем временем вы сами влюбились в молодую девушку и этим расстроили ваше соглашение. Вы не могли более выносить мысли, что этот негодяй будет ее мужем.
– Да, клянусь Богом, не мог!
– Вы поссорились. Он в бешенстве оставил ваш дом и решил обойтись собственными силами.
– Это поразительно, Вилльямсон! – воскликнул Каррютсер с горькой усмешкой. – Нам придется немного добавить к рассказу мистера Холмса. Да, мы поссорились, и он сбил меня с ног, но и я не остался в долгу. Затем я потерял его из вида; в это время он раскопал где-то этого выгнанного пастора. Я узнал, что они вместе поселились в этом доме подле дороги, по которой девушка ездила на станцию. Поэтому я оберегал ее, понимая, откуда ветер дует. Время от времени я их посещал, пытаясь выведать, что они замышляют. Два дня тому назад Вудлей принес мне телеграмму, извещающую о смерти Ральфа Смита. Он спросил меня, желаю ли я еще участвовать в нашем деле. Я отказался. Тогда он спросил, не согласен ли я сам жениться на мисс Виолетте и отдать ему обусловленную часть ее состояния. Я ответил, что охотно сделал бы это, но она мне отказала. «Дай нам только возможность жениться на ней – сказал он, – через две недели она станет смотреть на дело совсем другими глазами». Я возражал, что ни за что не допущу насилия. После этого презренный плут ушел, осыпав меня проклятиями и поклявшись, что он все-таки завладеет девушкой… Она уехала от меня сегодня в моем экипаже, но, несмотря на это, я чувствовал такое внутреннее беспокойство, что поехал за ней на велосипеде. К сожалению, экипаж значительно опередил меня, и несчастие случилось, прежде чем я успел догнать ее. Я узнал об этом только тогда, когда увидел вас едущих в моем экипаже в обратном направлении.
Холмс встал и бросил окурок в камин.
– Я был просто глуп, – сказал он. – Ты сообщил мне тогда, что видел, как велосипедист, по твоему мнению, поправлял галстук за кустами; это одно должно было мне все сказать. Во всяком случае, мы можем поздравить себя с замечательным и, в известном отношении, исключительным случаем. А вот идут полицейские, очень рад, что с ними идет и раненый кучер. Значит, можно надеяться, что он, как и наш жених, скоро оправится от сегодняшнего приключения. Я полагаю, Ватсон, что вам в качестве врача следует пойти к мисс Смит. Скажите ей, что, если она оправилась, мы охотно проводим ее к матери. Если же она еще чувствует себя слишком слабой, мы будем телеграфировать молодому электротехнику в Майдлэнд, и вы увидите, как быстро она после этого выздоровеет. Что касается вас, мистер Каррютсер, то я полагаю, вы сделали все, что было в ваших силах, чтобы искупить свою вину по участию в этом гнусном заговоре. Вот вам моя визитная карточка. Если мое показание на суде может быть вам полезным, я всегда охотно к вашим услугам.
В водовороте нашей кипучей жизни мне много раз бывало трудно дополнить свой рассказ необходимыми сведениями о дальнейшей судьбе действующих в нем лиц. К сожалению, из-за множества дел, лица эти быстро исчезали из моей памяти, как только миновала развязка.
Впрочем, в конце моей рукописи по данному делу, я нашел следующую приписку:
Мисс Смит получила большое наследство и вышла замуж за Кирилла Мортона, главного акционера известного электрического общества «Мортон и Кеннеди» в Вестминстере. Вилльямсон и Вудлей были осуждены за нанесение увечья и похищение первый – к семи, а второй – к десяти годам тюремного заключения.
О судьбе Каррютсера у меня нет никакой заметки, но я уверен, что суд милостиво отнесся к его проступку и нашел, что несколько месяцев тюрьмы в достаточной степени искупят его вину.
Пансионат для мальчиков
Мы были свидетелями нескольких драматических выходов на нашу маленькую сцену на Бейкер-стрит. Но я не припомню ничего более неожиданного и потрясающего, чем первое появление доктора Торнекрафта Гюкстебля, магистра искусств, доктора философии и т. д. Его карточка, казавшаяся слишком маленькой, чтобы вместить вес его академические отличия, была нам вручена за несколько секунд до появления его самого. А затем предстала и его фигура, столь крупная, помпезная и запечатленная чувством собственного достоинства, что казалась воплощением самообладания и солидности. Между тем, не успела дверь закрыться за ним, как он пошатнулся и, пытаясь удержаться за стол, сполз по его краю и упал на пол.
Мы вскочили на ноги и несколько секунд смотрели в безмолвном удивлении на этот увесистый обломок кораблекрушения, говоривший о какой-то неожиданной и роковой буре, постигшей его в океане жизни. Затем Холмс побежал за подушкой ему под голову, а я за водкой. Бледное лицо его было с горестными морщинами, отвисшие мешки под глазами были свинцового цвета, углы открытого рта были страдальчески опущены, лицо было небрито. Воротничок и рубашка носили следы долгого странствования, а нечесаные волосы торчали во все стороны.
– Что это такое, Ватсон? – спросил Холмс.
– Полное истощение, может быть, просто голод и усталость, – ответил я, нащупав слабый пульс, в котором жизненный поток струился тонкой скудной струей.
– Обратный билет из Макльтона, на севере Англии, – заметил Холмс, доставая билет из карманного жилета нашего бесчувственного гостя. – Еще нет двенадцати часов. Рано же он выехал.
Сморщенные веки задрожали, и пара серых глаз бессмысленно взглянула на нас. Но вслед затем обладатель их с трудом встал на ноги, и лицо его покраснело от стыда.
– Простите мне эту слабость, мистер Холмс, я несколько переутомился. Благодарю вас; если вы будете так добры, дать мне стакан молока и бисквит, то я, без сомнения, оправлюсь. Мистер Холмс, я приехал лично для того, чтобы вернуться непременно вместе с вами. Я боялся, что телеграмма не убедит вас в абсолютной неотложности дела.
– Когда вы вполне оправитесь…
– Теперь я чувствую себя вполне хорошо. Не могу себе представить, почему я так ослабел. Я хочу, мистер Холмс, чтобы вы поехали со мною в Макльтон со следующим же поездом.
Друг мой покачал головою.
– Мой коллега доктор Ватсон может засвидетельствовать, что мы очень заняты в настоящее время. Меня удерживает дело о Феррерских документах, да еще начинается суд по делу об убийстве Абергавенни. Только очень важные обстоятельства могут вызвать меня в настоящую минуту из Лондона.
– Важные! – воскликнул посетитель, вскинув вверх руки. – Неужели вы ничего не слышали о похищении единственного сына герцога Гольдернесского?
– Что! Бывшего министра?
– Именно. Мы старались не допустить, чтобы это дело попало в газеты, но вчера вечером появился намек на него в газете «Глоб». Я думал, что и вы слышали об этом.
Холмс протянул свою длинную, тонкую руку и достал из своей справочной энциклопедии том на букву «Г».
– «Гольдернесс, шестой герцог К. G. (кавалер ордена Подвязки), Р. С. (тайный советник)… Барон Беверлейский, герцог Карстонский…», Боже, какой список! «Лорд-наместник Галямширский с 1890 года. Женат на Эдит, дочери сэра Чарльза Апиль-дора, с 1888 года. Наследник и единственный сын – лорд Сальтайр. Владеет приблизительно двумястами пятьюдесятью тысячами акров земли. Копи в Ланкашире и Уэльсе. Адрес: Карльтон-Хауз-Террас; Гольдернесс-холл, Галямшир; Карстонский замок, в Бангоре-Уэльс. Лорд Адмиралтейства с 1872 года; первый государственный секретарь…» Ну, довольно. Этот человек, конечно, один из самых значительных в королевстве!
– Самый значительный и, пожалуй, самый богатый. Я знаю, мистер Холмс, что у вас очень возвышенный взгляд на вашу профессию, и что вы готовы работать ради самой работы. Однако же могу вам сказать, что его светлость уже заявил, что чек в пять тысяч фунтов будет вручен тому, кто скажет, где находится его сын, и еще тысяча фунтов тому, кто назовет человека или людей, похитивших мальчика.
– Это чисто княжеские условия, – сказал Холмс. – Я думаю, Ватсон, что мы поедем с доктором Гюкстеблем на север Англии… А теперь, доктор Гюкстебль, когда вы выпьете это молоко, будьте добры рассказать мне, что случилось, когда это случилось, как оно случилось и какое отношение имеет доктор Торнекрафт Гюкстебль, начальник пансиона близ Макльтона, ко всему этому, и почему он является через три дня после происшествия (состояние вашего подбородка указывает время) просить моих скромных услуг.
Наш гость выпил молоко и съел бисквиты. Глаза его снова заблестели, исчезла бледность со щек, когда он принялся очень энергично и ясно излагать обстоятельства.
– Надо вам сказать, господа, что я основатель и директор подготовительной школы. Может быть, «Комментарии Горация» Гюкстебля напомнят вам мое имя. Мой пансион – самая лучшая подготовительная школа в Англии. Лорд Леверсток, герцог Блекуатер, сэр Каткарт Соме поручили мне своих сыновей. Но я почувствовал, что моя школа достигла своего зенита, когда три недели тому назад герцог Гольдернесский прислал своего секретаря мистера Джемса Уайльдера с заявлением, что юный лорд Сальтайр, десяти лет, единственный сын и наследник герцога, будет поручен моему попечению. Не думал я тогда, что это будет прелюдией к самому разрушительному несчастью в моей жизни.
Мальчик прибыл первого мая, так как с этого дня начинается летний семестр. Это был прелестный юноша, и он скоро освоился у нас. Я могу вам сказать (надеюсь, что это не будет излишней болтливостью, и, думаю, что половинное доверие будет нелепым в данном случае), что он был не совсем счастлив дома. Ни для кого не тайна, что супружеская жизнь герцога была не из безмятежных; она окончилась тем, что супруги разошлись но взаимному соглашению, и герцогиня поселилась на юге Франции. Это случилось незадолго до поступления ко мне ее сына, а всем известно было, что все его симпатии были на стороне матери. После ее отъезда из Гольдернесс-холла мальчик стал задумываться, а потому герцог пожелал поместить его в мое заведение. Через две недели мальчик почувствовал себя у нас как дома и, по-видимому, был совершенно счастлив.