– Вы пришли к его светлости? Мне очень жаль, но дело в том, что герцог чувствует себя нехорошо. Его очень потрясли трагические вести. Мы получили вчера телеграмму от доктора Гюкстебля, извещавшую нас о вашем открытии.
– Мне нужно, мистер Уайльдер, видеть герцога.
– Но он в своей спальне.
– Так я вынужден войти в его спальню.
– Он, кажется, в постели.
– Я увижусь с ним, если он и в постели.
Холодный и непреклонный тон Холмса показал секретарю, что напрасно будет спорить с ним.
– Хорошо, мистер Холмс, я ему скажу, что вы здесь.
Через полчаса появился вельможа. Его лицо было еще более мертвенное, плечи округлились, и он мне показался состарившимся со вчерашнего утра. Он приветствовал нас с надменной вежливостью и сел у своего письменного стола, опустив на него свою длинную красную бороду.
– Ну-с, мистер Холмс? – произнес он.
Но глаза моего друга были устремлены на секретаря, стоявшего возле стула своего господина.
– Полагаю, ваша светлость, что я мог бы говорить свободнее в отсутствие мистера Уайльдера.
Секретарь слегка побледнел и бросил злобный взгляд на Холмса.
– Если ваша светлость желает…
– Да-да, лучше уйдите… Ну-с, мистер Холмс, что вы имеете сказать?
Друг мой подождал, пока не закрылась дверь за секретарем.
– Дело в том, ваша светлость, – сказал он, – что мой коллега, доктор Ватсон, и я слышали от доктора Гюкстебля, что за это дело обещано вознаграждение. Я бы желал услышать подтверждение этого из ваших уст.
– Конечно, мистер Холмс.
– Размер этого вознаграждения, если я правильно осведомлен, пять тысяч фунтов тому, кто скажет, где находится ваш сын?
– Совершенно верно.
– И еще тысяча фунтов тому, кто назовет лицо или лиц, держащих его в заточении?
– Верно.
– В последнюю категорию включаются, несомненно, не только тот, кто похитил его, но и те, которые помогают держать его.
– Да-да! – нетерпеливо воскликнул герцог. – Если вы хорошо исполните свое дело, мистер Холмс, то вам не придется жаловаться на мою скупость.
Друг мой потер свои тонкие руки с выражением алчности, что очень меня удивило, так как мне известны были его скромные вкусы.
– Мне кажется, что я вижу чековую книжку вашей светлости на столе, – продолжал он. – Я был бы очень доволен, если бы вы написали чек в шесть тысяч фунтов. Может быть, не худо было бы вам, кстати, написать на нем и название моего банка: Столичный и графский банк, отделение Оксфордской улицы.
Его светлость грозно выпрямился на своем стуле и посмотрел на моего друга жестким взглядом.
– Это шутка, что ли, мистер Холмс? Тут вряд ли найдется повод для шутки…
– Вовсе не шутка, ваша светлость. Я никогда в жизни не говорил серьезнее.
– Так что означают ваши слова?
– Они означают, что я заслужил вознаграждение. Я знаю, где находится ваш сын, и знаю, по крайней мере, некоторых из тех, кто его держит.
Борода герцога стала как бы еще более красной на его мертвенно-бледном лице.
– Где он? – произнес он, задыхаясь.
– Он находится, или находился прошлой ночью, в харчевне «Боевой Петух», всего в двух милях от ворот вашего парка.
Герцог откинулся на спинку стула.
– И кого обвиняете вы?
Ответ Шерлока Холмса был ошеломляющий. Он живо выступил вперед и дотронулся до плеча герцога.
– Я обвиняю вас, – сказал он. – А теперь, ваша светлость, я попрошу вас побеспокоиться дать мне чек.
Никогда не забуду я лица герцога, когда он вскочил и протянул руки, точно падает в бездну. Затем, сделав неимоверное усилие овладеть собой, этот аристократ сел и закрыл лицо руками. Прошло несколько минут в молчании.
– Насколько вам все известно? – спросил он, наконец, не поднимая головы.
– Я видел вас вместе вчера вечером.
– Знает ли это еще кто-нибудь, кроме вашего друга?
– Я никому не сказал ни слова.
Герцог взял дрожащей рукой перо и открыл чековую книжку.
– Я буду верен своему слову, мистер Холмс. Как ни неприятны мне доставленные вами сведения, я сейчас напишу чек. Когда я впервые предложил такое вознаграждение, то не воображал, что события примут такой оборот. Но вы и ваш друг, мистер Холмс, скромные люди?
– Вряд ли я понимаю вашу светлость.
– Придется мне объясниться, мистер Холмс. Если этот инцидент известен только вам двоим, то нет никакого основания, чтобы он был разглашен. Я, кажется, должен вам двенадцать тысяч фунтов, не так ли?
Холмс улыбнулся и покачал головой.
– Боюсь, ваша светлость, что дело едва ли может быть так легко улажено. Приходится считаться со смертью учителя.
– Но Джемс ничего не знал об этом. Вы не можете считать его ответственным за это. Это было дело грубого разбойника, которому он имел несчастье довериться.
– Я должен держаться того взгляда, ваша светлость, что, когда человек решается на какое-нибудь преступление, то он становится нравственно ответственным за всякое другое преступление, могущее возникнуть из него.
– Нравственно, мистер Холмс. Вы, конечно, правы. Но не в глазах закона. Нельзя осудить человека за убийство, при котором он не присутствовал, и которое ему столь же ненавистно и омерзительно, как и вам. Тотчас, как только Джемс услышал о нем, им овладел такой ужас и такие угрызения совести, что он во всем признался мне. Он, не медля ни одного часа, окончательно порвал с убийцей. О, мистер Холмс, вы должны спасти его… Вы должны спасти его! Говорю вам, что вы должны его спасти!
Герцог лишился последнего самообладания и шагал по комнате с конвульсивно подергивающимся лицом и размахивая судорожно сжатыми руками. Наконец он овладел собой и снова сел за письменный стол.
– Я ценю то, что вы пришли ко мне прежде, чем заговорить с кем бы то ни было другим об этом деле, – сказал он. – По крайней мере, мы можем обсудить, как свести до минимума этот отвратительный скандал.
– Конечно, – ответил Холмс. – Я думаю, ваша светлость, что это возможно будет только при абсолютной и полной откровенности между нами. Я готов предоставить в помощь вашей светлости свои способности; но для этого я должен знать до малейших подробностей, как обстоит дело. Я понял, что ваши слова относились к мистеру Джемсу Уайльдеру, и что он не убийца.
– Нет, не он. Убийца скрылся.
Шерлок Холмс слабо улыбнулся.
– До вашей светлости, вероятно, не дошел слух о моей скромной репутации, иначе вы не воображали бы, что так легко скрыться от меня. Мистер Реубен Гейс был арестован, по моему донесению, в Честерфильде вчера, в одиннадцать часов вечера. Сегодня утром, перед выходом из школы, я получил телеграмму об этом от начальника сыскной полиции.
Герцог прислонился к спинке стула и с удивлением уставился на моего друга.
– Вы, по-видимому, обладаете почти нечеловеческими способностями, – сказал он. – Так, значит, Реубен Гейс взят? Я очень этому рад, если только это не отразится на судьбе Джемса.
– Вашего секретаря?
– Нет, сэр, моего сына.
Теперь Холмс, в свою очередь, был удивлен.
– Признаюсь, ваша светлость, что это совершенная новость для меня. Я вынужден просить вас объясниться точнее.
– Я ничего не скрою от вас. Я согласен с вами, что полная откровенность, как бы она ни была тяжела для меня, – лучшая политика в этом отчаянном положении, до которого нас довели безумие и ревность Джемса. Когда я был еще очень молод, мистер Холмс, я любил той любовью, которая бывает один только раз в жизни. Я сделал предложение, но мне отказали на том основании, что такая женитьба могла бы испортить мне карьеру. Если бы она осталась в живых, то я, конечно, ни на ком бы другом не женился. Но она умерла и оставила единственного ребенка, которого я любил и берег ради нее. Я не мог признать его за сына перед светом, но дал ему лучшее воспитание и, как только он возмужал, держал его при себе. Он нечаянно узнал мою тайну, и с тех пор всегда рассчитывал на свои права на меня и на возможность поднять скандал, который был бы мне ненавистен. Отчасти из-за него мой брак не удался. Больше всего он с самого начала упорно ненавидел моего юного законного наследника. Вы, конечно, спросите меня, почему при таких обстоятельствах я продолжал держать Джемса под своей кровлей. А потому, что в его лице я видел лицо его матери, что ради ее дорогой для меня памяти не могло быть предела моему долготерпению. Он также умел вызывать в моей памяти все ее милые привычки. Я не мог его удалить. Но я так боялся, чтобы он не причинил зла Артуру – лорду Сальтайру, что, для безопасности, отдал последнего в пансион доктора Гюкстебля.
Джемс вошел в качестве агента в сношение с Гейсом, так как последний был моим фермером. Он с самого начала был мерзавцем, но каким-то странным образом Джемс близко сошелся с ним. У него всегда была склонность к людям низшего сорта. Когда Джемс решил похитить лорда Сальтайра, он обеспечил себе услуги этого человека. Вы помните, что я писал Артуру. Ну, так Джемс вскрыл письмо и вложил в него записку, в которой просил Артура прийти к нему на свидание в лесок у школы, называющийся «Мохнатой Рощицей». Он злоупотребил именем герцогини, и тем заставил мальчика прийти. В тот вечер Джемс поехал туда на велосипеде (передаю вам то, в чем он сам признался мне) и сказал Артуру, которого встретил в рощице, что мать жаждет увидеть его, что она ждет его в зарослях, и если он снова придет в полночь в рощицу, то найдет там человека с лошадью, который отвезет его к ней. Бедный Артур попался в ловушку. Он пришел на место свидания и застал там этого Гейса с двумя лошадьми. Артур сел на одну из них, и они поехали вместе. Оказывается (хотя Джемс узнал об этом только вчера), что их преследовали, что Гейс ударил преследователя своей палкой, и что последний умер от нанесенного удара. Гейс привез Артура в свой кабак «Боевой Петух», где его заперли в комнате верхнего этажа, вверив попечению миссис Гейс, – женщины доброй, бывшей в полном подчинении у своего грубого мужа…
Ну-с, мистер Холмс, таково было положение вещей, когда я впервые увидел вас два дня тому назад. Я не больше вашего имел понятия об истине. Вы спросите: какими Джемс руководствовался мотивами для совершения такого поступка? Я отвечу вам, что в его ненависти к моему наследнику было много безрассудства и фанатизма. По его мнению, он сам должен был бы быть наследником всех моих владений, и он питал сильнейшую злобу против общественных законов, которые возбраняли ему это. Вместе с тем, у него был и определенный мотив. Ему страстно хотелось, чтобы я нарушил право наследования, и он полагал, что это в моей власти. Он намерен был войти со мной в сделку – вернуть мне Артура, если я нарушу право наследства и сделаю так, чтобы он получил имение по духовному завещанию. Ему было хорошо известно, что я никогда добровольно не призову на помощь против него полицию. Я говорю, что он намерен был предложить мне такую сделку, но не сделал этого потому, что события следовали слишком быстро одно за другим, и он не имел времени осуществить свои планы.