Он пришел в себя, как только вы обнаружили тело Гейдеггера. Узнав об этом, Джемс был поражен. Известие это пришло к нам вчера, когда мы сидели вместе в этом кабинете. Доктор Гюкстебль прислал телеграмму. Джемс так был ошеломлен и взволнован, что мои подозрения, никогда не исчезавшие вполне, моментально превратились в уверенность, и я обвинил его в этом преступлении. Тогда он сделал мне полное добровольное признание, после которого умолял меня сохранить тайну еще три дня, чтобы дать возможность его подлому соучастнику спасти свою преступную жизнь. Я уступил, как и всегда уступал его мольбам, и тотчас же Джемс поспешил в «Боевой Петух», чтобы предупредить Гейса и предоставить ему возможность побега. Я не мог идти туда днем, боясь возбудить толки, но, как только наступила ночь, я поспешил увидеться с моим дорогим Артуром. Я застал его здоровым и невредимым, но пораженным невыразимым ужасом. Помня о данном слове, я, скрипя сердцем, оставил Артура в гостинице еще на три дня. Ведь сообщить об этом в полицию, не выдав убийцы, было нельзя.
Очень часто музеи посвящают известным деятелям, художникам, писателям. Но случается и так, что литературные персонажи начинают «жить» своей жизнью. В Лондоне 27 марта 1990 года был открыт музей Шерлока Холмса. Туристы со всего света с охотой направляются в дом-музей, где якобы жил знаменитый сыщик. У входа – колоритный полицейский, в передней – девушки-кассирши в платьицах с белыми передниками. Туристы безропотно выстаивают длинные очереди, лишь бы окунуться в мир любимого литературного персонажа.
Музей находится в доме под номером 239 на Бейкер-стрит, но получил право прикрепить к дому вывеску номера 221б. Основатели музея постарались обставить дом так, чтобы он хотя бы частично соответствовал описаниям Артура Конан Дойля. Первый этаж занимает сувенирная лавка. На втором этаже расположена гостиная, выходящая окнами на Бейкер-стрит, и смежная с ней комната Шерлока Холмса с окном во двор. Здесь великий сыщик размышлял, окутанный табачный дымом, с 1881 по 1904 год. Третий этаж занимают комнаты Ватсона и Хадсон. В комнате доктора Ватсона можно ознакомиться с газетами, картинами, фотографиями конца викторианской эпохи. Посередине комнаты миссис Хадсон стоит бронзовый бюст ее знаменитого квартиранта и собраны некоторые письма, которые присылают на его адрес. Четвертый этаж заполнен восковыми фигурами персонажей из произведений о знаменитом сыщике.
Вы настаивали на взаимной откровенности, мистер Холмс, и разрешите мне поймать вас на слове. Я рассказал вам все, ничего не утаивая, ничего не смягчая. Будьте и вы откровенны со мной до конца.
– Хорошо, ваша светлость, – ответил Холмс. – Прежде всего, я должен сказать вам, что перед лицом закона ваше положение чрезвычайно серьезно. Вы покрыли уголовное преступление, вы помогли убийце бежать, ибо, по всей вероятности, деньги на его побег Джеймс Уайлдер взял у вас из кармана.
Герцог молча склонил голову.
– Да, дело крайне серьезное. Но, на мой взгляд, то, как вы поступили со своим младшим сыном, ваша светлость, заслуживает еще большего осуждения. Оставить его на три дня в этом притоне!
– Меня клятвенно заверили…
– Разве можно полагаться на клятвы этих людей! Вы уверены, что его не упрячут куда-нибудь подальше? В угоду преступному старшему сыну вы без всякой нужды подвергаете опасности ни в чем не повинного ребенка! Нет, ваш поступок нельзя оправдать!
Гордый вельможа не привык выслушивать такие отповеди. Кровь бросилась ему в лицо, но совесть заставила его смолчать.
– Я помогу вам, но при одном условии: вызовите слугу, и пусть он исполнит мое распоряжение.
Не говоря ни слова, герцог нажал кнопку электрического звонка. В кабинет вошел лакей.
– Вам, наверно, будет приятно услышать, – сказал ему Холмс, – что лорд Сальтайр нашелся. Герцог приказывает немедленно выслать за ним экипаж в гостиницу «Боевой петух»… А теперь, – сказал Холмс, когда просиявший от радости лакей выбежал из кабинета, – обеспечив ближайшее будущее, мы можем более снисходительно отнестись к недавнему прошлому. Поскольку справедливость будет восстановлена, я, как лицо неофициальное, не вижу необходимости доводить до сведения властей обо всем, что мне известно. Гейс – дело другое. Его ждет виселица, и я палец о палец не ударю, чтобы спасти ему жизнь. Разгласит он вашу тайну или нет – не знаю, не берусь предсказывать, но вы, несомненно, можете внушить ему, что говорить лишнее не в его интересах. В полиции Гейса обвинят в похищении мальчика в расчете на выкуп. Если там не копнут поглубже, я не вижу оснований наталкивать их на это. Однако мне хочется сказать вашей светлости, что дальнейшее пребывание мистера Джеймса Уайлдера у вас в доме к добру не приведет.
– Это я знаю сам, мистер Холмс, и у нас с ним решено: он навсегда покинет Холдернесс-холл и отправится искать счастья в Австралию.
– Ваша светлость, вы говорили, что Джеймс Уайлдер был яблоком раздора между вами и вашей женой. А не попробовать ли вам теперь примириться с герцогиней и снова наладить свою семейную жизнь?
– Об этом я тоже подумал, мистер Холмс, и сегодня утром написал герцогине.
– В таком случае, – сказал Холмс, вставая, – и я, и мой друг можем поздравить себя с тем, что наше недолгое пребывание в ваших местах принесло неплохие плоды. Мне осталось выяснить только один вопрос. Лошади Гейса было подкованы так, что их следы можно было принять за отпечатки коровьих копыт. Кто его надоумил сделать это – уж не мистер ли Уайлдер?
Минуту герцог молчал, сосредоточенно сдвинув брови. Потом он открыл дверь в соседнюю комнату, представляющую собой настоящий музей, подвел нас к витрине в дальнем ее углу и показал на надпись под стеклом.
«Эти подковы, – прочитали мы, – найдены при раскопках крепостного рва в Холдернесс-холле. Они предназначались для лошадей, но их выковывали в форме раздвоенного коровьего копыта. По-видимому, магнаты Холдернесс-холла, занимавшиеся разбоем в средние века, применяли этот способ, чтобы сбивать погоню со следа».
Холмс поднял стеклянную крышку и, послюнявив палец, провел им по одной из подков. На пальце осталось темное пятно – болотная тина еще не успела засохнуть.
– Благодарю вас, – сказал мой друг. – Вот второе, что чрезвычайно заинтересовало меня в ваших местах. – А первое?
Холмс перегнул чек пополам и бережно вложил его в записную книжку.
– Я человек небогатый, – сказал он и засунул книжку поглубже во внутренний карман пиджака.
Черный Питер
Я никогда не видел своего друга в лучшем состоянии, как душевном, так и физическом, чем в 95-м году. Его все возрастающая слава доставляла ему громадную практику, но я совершил бы непростительную нескромность, если бы позволил себе только намекнуть на подлинную личность хотя бы одного из именитых клиентов, переступавших наш скромный порог на Бейкер-стрит. Однако же Холмс, подобно всем великим художникам, работал ради своего искусства, и, за исключением случая с герцогом Гольдернессом, мне редко приходилось видеть, чтобы он требовал мало-мальски крупное вознаграждение за свои ценные услуги. Он был настолько, что называется, не от мира сего (или настолько капризен), что часто отказывал в своей помощи сильным и богатым, когда предлагаемая ему задача не вызывала его симпатии, и посвящал целые недели самого упорного труда делу какого-нибудь скромного клиента, если происшествие с этим последним обладало теми странными и драматическими свойствами, которые пленяли его воображение и взывали к его искусству.
В этот памятный 95-й год внимание его было занято целой серией самых разнородных дел, начиная от знаменитого расследования дела о скоропостижной смерти кардинала Тоска (следствие, которое он вел по настоятельному желанию его святейшества папы) и кончая произведенным им арестом Лильсона, прославленного воспитателя канареек, арестом, уничтожавшим язву Лондонского Ист-Энда. Непосредственно вслед за этими двумя знаменитыми случаями, произошла трагедия в Вудманс-Ли. Крайне темные обстоятельства окружали смерть капитана Питера Карея. Отчет о деятельности Шерлока Холмса будет неполон, если не включить в него повесть об этом весьма необычном деле.
В течение первой недели июля мой друг так часто и так подолгу отлучался из дома, что можно было догадаться, что он занят каким-то очередным делом. Тот факт, что за это время приходило несколько грубых на вид мужчин, спрашивавших капитана Базиля, пояснил мне, что Холмс работает где-то под одной из многочисленных личин, под которыми он скрывал свою устрашающую для преступников подлинную личность. У него было, по крайней мере, пять мелких убежищ в различных частях Лондона, в которых он мог преображаться. Он ничего не говорил мне об этом деле, а я не имею обыкновения расспрашивать. Первый положительного свойства намек, какой он мне сделал относительно направления, принятого им в его расследованиях, был совершенно необыкновенный. Он вышел из дома до завтрака, я же садился за стол, когда он вошел в комнату в шляпе на голове и громадной острогой под мышкой.
– Боже мой, Холмс! – воскликнул я. – Неужели вы прохаживались по Лондону с этой штукой?
– Я съездил только к мяснику и обратно.
– К мяснику?
– И возвращаюсь с превосходным аппетитом. Польза физических упражнений перед завтраком бесспорна, милый Ватсон. Но я готов держать пари, что вы не угадаете, какого рода упражнению я предавался.
– Я и пробовать не стану.
Холмс рассмеялся и принялся наливать себе кофе.
– Если бы вы заглянули в заднюю комнату мясной лавки Алардайса, то увидели бы там свиную тушу, висевшую на крючке, ввинченном в потолок, и джентльмена без сюртука, бешено нападавшего на эту тушу с этим оружием. Этой энергичной личностью был я, и я убедился, что, как бы ни напрягал свои силы, мне невозможно проткнуть свинью с одного удара. Может быть, вы желаете попробовать?