– Его кучер…
– Милый Ватсон, можете ли вы сомневаться в том, что я, прежде всего, обратился к нему? Не знаю, благодаря ли собственной своей извращенности, или побуждению со стороны своего хозяина, но он имел жестокость спустить на меня собаку. Ни человеку, ни собаке не понравилась моя палка, и дело не удалось. После этого отношения сделались натянутыми, и не могло быть и речи о дальнейших расспросах. Все, что мне известно, я узнал от дружественно расположенного местного жителя во дворе нашей гостиницы. Он рассказал мне о привычках доктора и его ежедневных поездках.
– Разве вы не могли последовать за каретой?
– Превосходно, Ватсон! Вы сегодня гениальны! Эта мысль пришла мне в голову. Вы, может быть, заметили, что рядом с нашей гостиницей есть магазин велосипедов. Я бросился в него, взял напрокат велосипед, и мне удалось выехать, пока карета еще не скрылась из виду. Я быстро догнал ее и, держась на почтительном расстоянии, ориентировался по ее фонарям, пока мы не выехали из города. Мы прекрасно совершали свой путь по проселочной дороге, как вдруг случился досадный инцидент. Карета остановилась, доктор вышел из нее, быстро вернулся к тому месту, где и я тоже остановился, и сказал мне саркастическим тоном, что он боится за узость дороги, но надеется, что его карета не помешает проехать моему велосипеду. Ничто не могло быть восхитительнее его манер при этом. Я тотчас опередил карету и, держась большой дороги, проехал несколько миль, а затем остановился в удобном месте, чтобы посмотреть, не проедет ли мимо карета. Но ее и след простыл. Для меня стало ясно, что она свернула на одну из многих боковых дорог, которые я заметил. Я вернулся, но опять-таки не увидел никакого следа кареты, а теперь, как вы видите, она вернулась после меня. Я, конечно, вначале не имел особенной причины видеть связь между этими поездками с исчезновением Годфрея Стаунтона. Я только склонен был расследовать их на том общем основании, что все, касающееся доктора Армстронга, в настоящее время нам интересно. Но теперь, когда я вижу, что он так зорко следил за тем, чтобы его не преследовали во время этих поездок, дело кажется мне более важным, и я не успокоюсь, пока не выясню его.
– Мы можем выследить его завтра.
– Можем ли? Это не так легко, как вы думаете. Вы не знакомы с окрестностями Кембриджа? Местность не способствует тому, чтобы скрываться. Все пространство, по которому я проехал сегодня вечером, так же плоско и голо, как моя ладонь, и человек, за которым мы следим, не дурак, как он это ясно доказал сегодня. Я телеграфировал Овертону, чтобы он извещал нас по адресу этой гостиницы обо всем, что может произойти нового в Лондоне, а пока мы можем только сосредоточить свое внимание на докторе Армстронге, имя которого любезная молодая телеграфистка дозволила мне прочитать на копии срочной депеши Стаунтона. Он знает, где молодой человек находится, – в этом я готов поклясться. А если он знает, то наша будет вина, если и мы этого не узнаем. Надо признаться, что теперь он превзошел нас. А, как вам хорошо известно, Ватсон, не в моих привычках бросать игру в таком положении.
Однако и на следующий день мы были не ближе к разгадке тайны. После завтрака подали записку, которую Холмс с улыбкой протянул мне. Она гласила:
«Сэр, уверяю вас, что вы теряете время, преследуя меня. В задке моей кареты есть окно, как вы могли заметить вчера, и если вы желаете совершить прогулку в двадцать миль только для того, чтобы вернуться на то место, с которого выехали, то вам стоит последовать за мной. А пока могу вам сообщить, что никакое шпионство за мной не может никоим образом помочь мистеру Годфрею Стаунтону, и я убежден в том, что лучшая услуга, какую вы можете оказать этому джентльмену, заключается в том, чтобы вернуться в Лондон и доложить нанявшему вас, что вы не в состоянии напасть на его след. В Кембридже вы, несомненно, даром потратите время.
– Доктор – откровенный, честный противник, – сказал Холмс. – Он возбуждает мое любопытство, и я положительно должен, прежде чем расстаться с ним, узнать о нем больше.
– Карета подана к подъезду, – сказал я. – Вот он садится в нее. Я видел, как он, садясь, взглянул на наше окно. Не попытать ли мне счастья на велосипеде?
– Нет-нет, милый Ватсон! При всем моем уважении к вашей природной сообразительности, я не думаю, чтобы вы могли состязаться с почтенным доктором. Мне кажется, что я могу достигнуть нашей цели своим собственным, независимым расследованием. Боюсь, что мне придется вас покинуть, так как появление двух любопытных незнакомцев в сонной провинциальной стороне возбудит больше толков, чем мне это желательно. Вы, без сомнения, найдете, что посмотреть и чем развлечься в этом почтенном городе, и я надеюсь сделать вам до вечера более благоприятный доклад.
Однако же и на этот раз моему другу пришлось разочароваться. Он вернулся к ночи усталый и расстроенный бесплодными поисками.
– Печальный вышел день, Ватсон. Узнав общее направление поездок доктора, я потратил время на осмотр всех сел, расположенных на этой стороне Кембриджа, и на сравнение сведений, полученных от кабатчиков и прочих местных агентов по собиранию новостей. Я был в Честертоне, в Гистоне, в Ватербиче и в Окингтоне, и все мои расследования ни к чему не привели. Ежедневное появление кареты, запряженной парой серых лошадей, вряд ли могло остаться незамеченным в этих сонных ямах. Доктор опять выиграл. Нет ли мне телеграммы?
– Есть, я распечатал ее. Вот она: «Спросите Помпея Джерели Диксона, Тринити-колледж». Я не понимаю ее.
– О, она достаточно ясна. Это от нашего друга Овертона, и она служит ответом на заданный мною вопрос. Я сейчас пошлю записку мистеру Джерели Диксону, и тогда я не сомневаюсь, что нам улыбнется счастье. Кстати, нет ли чего о матче?
– Есть. В местной вечерней газете помещен прекрасный отчет о нем. Выиграл Оксфорд. Описание оканчивается так: «Поражение Голубых должно быть всецело приписано печальному отсутствию международного чемпиона Годфрея Стаунтона, которое чувствовалось во всех перипетиях игры. Недостаток соображения на линии трех четвертей и слабость как в нападении, так и в отражении, более чем нейтрализовали усилия опытной и усердно работавшей команды».
– Итак, предсказания нашего приятеля Овертона оправдались, – сказал Холмс. – Лично я согласен с доктором Армстронгом, и спорт не входит в сферу моих интересов. Сегодня ляжем пораньше, Ватсон, потому что я предвижу назавтра день, полный событий.
На следующее утро, взглянув на Холмса, я ужаснулся, так как он сидел перед камином, держа в руках свой маленький шприц для подкожных инъекций. Этот инструмент связывался в моем уме с единственной слабостью моего друга, и я боялся худшего, когда увидел его с этим инструментом в руках. Он рассмеялся при виде моего отчаяния и положил шприц на стол.
– Нет-нет, дорогой друг, не волнуйтесь. На этот раз шприц не будет орудием зла, а скорее послужит ключом, который откроет нам тайну. На этот шприц я возлагаю все свои надежды. Я только что вернулся с разведывательной экспедиции, и все благоприятно. Позавтракайте хорошенько, Ватсон, потому что сегодня я намерен напасть на след Армстронга, а раз я нападу на него, то не остановлюсь ни для отдыха, ни для еды, пока не доберусь до его норы.
– В таком случае, – сказал я, – лучше нам взять с собой завтрак, потому что он сегодня рано выезжает. Карета уже подана.
– Ничего. Пусть едет. Умен он будет, если проедет так, чтобы я не выследил его. Когда кончите, спуститесь со мною, и я познакомлю вас с сыщиком, который отменный специалист в предстоящем нам деле.
Когда мы спустились, я последовал за Холмсом во двор, где он открыл дверь сарайчика и вывел коротконогую, вислоухую, пегую собаку, нечто вроде коротконогой гончей.
– Позвольте вам представить Помпея, – сказал он. – Помпей – гордость местных охотников. Она не очень быстрая, но надежная собака, когда попадет на след. Ну, Помпей, ты, может быть, и не скороход, а все-таки ходишь, вероятно, слишком быстро для двух средних лет джентльменов из Лондона, поэтому я позволяю себе вольность прицепить этот ремень к твоему ошейнику. Ну, мальчик, вперед, и покажи свое искусство.
Холмс подвел собаку к подъезду дома доктора. Она понюхала, затем с резким визгом бросилась по улице, натягивая ремень в своем стремлении идти быстрее. Через полчаса мы были за городом и шли по проселочной дороге.
– Что вы сделали, Холмс? – спросил я.
– Пустил в ход избитую, почтенную, но подчас полезную выдумку. Я сегодня утром пробрался во двор к доктору и выпустил на заднее колесо полный шприц анисового масла. Гончая собака пойдет по следу анисового масла до бесконечности, и нашему приятелю Армстронгу придется ехать по воде, чтобы сбить Помпея со следа…
Вдруг собака повернула на заросшую травой тропинку. Через полмили тропинка выходила на другую широкую дорогу, и след поворачивал круто направо по направлению к городу, который мы только что покинули. Дорога шла на юг от города в противоположном направлении от того, по которому мы вышли.
– О, хитрый плут!.. Значит, этот объезд доктор сделал исключительно ради нас. Неудивительно после этого, что все мои расследования в тех селах ни к чему не привели. Доктор пошел, конечно, ва-банк, и хотелось бы мне знать причину такого сложного обмана. Это село, направо от нас, должно быть, Термпингтон. А, черт возьми, вот и карета выезжает из-за угла. Живо, Ватсон, живо, не то мы пропали!
Холмс перескочил через калитку в поле, таща за собою упиравшегося Помпея. Едва мы успели скрыться за изгородью, как карета загромыхала мимо нас. Я успел бросить взгляд на доктора Армстронга, сидевшего с согнутыми плечами, с головою, опущенной на руки, в позе истинного отчаяния. По серьезному лицу своего товарища я убедился, что и он видел доктора.
– Боюсь, что наши розыски будут иметь мрачное окончание. Но мы скоро узнаем. Пойдем, Помпей! А, это коттедж в поле!