– Ну? – нетерпеливо спрашивал фон Борк, спеша навстречу гостю.
Вместо ответа тот замахал над головой коричневым пакетиком.
– Сегодня вам есть, за что поблагодарить меня, мистер. Я привез хорошенький подарочек.
– Сигналы?
– Как обещал. Все до единого – для фонарей, для семафоров, для беспроволочного телеграфа… Конечно, копию, а не оригинал. Дурачок, который мне продал ее, продал бы и оригинал. Но я не взял. Слишком опасно. Но товар не фальшивый, можете быть спокойны.
Он похлопал германца по плечу с грубой фамильярностью, от которой тот внутренне поморщился.
– Входите. Я один во всем доме. Я только вас и ждал. Конечно, копия лучше оригинала. Если бы оригинал пропал, они опять все изменили бы. А копия, вы думаете, точная?
Ирландец из Америки вошел в кабинет и уселся в кресло, вытянув длинные журавлиные ноги. То был высокий худощавый мужчина лет шестидесяти, с резкими чертами и небольшой козлиною бородкой, придававшей ему сходство с карикатурами на американцев. Изо рта у него торчал окурок сигары. Он чиркнул спичкой и зажег его.
– Что, собираетесь в дорогу? – спросил он, оглядевшись.
Когда взгляд его упал на шкаф, теперь видимый, так как фон Борк не задернул занавеси, он вдруг ахнул:
– Мистер, да неужели вы держите секретные бумаги в этом шкафу?
– А почему же нет?
– Этак-то на виду? А еще шпионом называется! Да любой янки-вор без труда вскрыл бы этот шкаф простой отмычкой. Знай, что мои письма будут валяться в этом шкафу, я бы ни одной строчки вам не написал.
– Ну, вряд ли бы ваши взломщики сумели отпереть этот шкаф, – усмехнулся фон Борк. – Этот металл и топор не возьмет.
– А замок?
– Замок с двойной комбинацией. Вы знаете, что это значит?
– Откуда же мне знать?
– Замок откроется только, когда вы сопоставите известное слово и определенную комбинацию чисел. – Он встал и показал двойной кружок вокруг замочной скважины. – Этот снаружи – для букв, а внутренний – для цифр.
– Хитро придумано.
– Да, не так просто, как вам кажется. Этот шкаф я заказывал еще четыре года тому назад. Как вы думаете: какое слово и какое число я выбрал?
– Где же мне угадать.
– Август 1914.
Лицо американца выразило восторг и изумление.
– Вот это здорово! Однако, вы мастер предсказывать.
– Да, немногие из нас могли бы угадать так верно срок. А я вот угадал, и завтра утром закрываю лавочку.
– Ну, так вы и меня с собой возьмите, или устройте где-нибудь. Не останусь я здесь один. Через неделю, может, даже меньше Джон Булль встанет на задние ноги и заревет так, что я предпочитаю слушать этот рев из-за моря.
– Но, ведь, вы – американский гражданин.
– Что ж из того? Джек Джонсон тоже был американский гражданин, однако он сидит в тюрьме в Портланде. Британцы с этим не считаются. У вас там, говорят, одни порядки, а у нас другие… Кстати, мистер, насчет Джек Джемсона. Сдается мне, не очень-то вы покрываете тех, кто работает для вас.
– Что вы хотите сказать этим? – резко спросил фон Брок.
– Да, ведь, вы же работодатель. Значит, ваше дело – оберегать своих работников. А вы как их оберегаете? Если провалятся, вы в стороне, и не подумаете вступиться за них. Взять, хотя бы Джемсона…
– Джемсон сам виноват. Вы это знаете. Он был чересчур своеволен.
– Упрямый, что и говорить. А Холлис?
– Сумасшедший.
– Да, под конец, он, правда, чуточку свихнулся. И то сказать, это ведь не шутка: изо дня в день и с утра до ночи человеку изображать из себя не то, что он есть на самом деле, зная, что за ним следят сотни глаз, и сотни рук готовы заковать его в кандалы. А вот о Штейнере что вы мне скажете?
Фон Брок вздрогнул, и раскрасневшееся лицо его слегка побледнело.
– А что такое с Штейнером?
– Как что? Поймали его! Вчера вечером у него был обыск, и он теперь вместе с бумагами уже в Портсмутской тюрьме. Вы вот уедете, а он, бедняга, здорово засел. Хорошо, если отделается только каторгой. Вот почему я предпочитаю убраться из Англии вместе с вами.
Фон Брок был выдержанный человек, но видно было, что эта новость потрясла его.
– Как они добрались до Штейнера? Нехорошо! Очень нехорошо!
– И еще хуже может быть. Сдается мне, они и ко мне подбираются.
– Что вы такое говорите?!
– Верно говорю. Мою хозяйку в Фреттоне уже выпытывали, кто я такой и чем живу, и, когда она мне про это рассказала, я решил, что мне пора уезжать. Мне только хотелось бы знать: как полиция узнает про нас? Штейнер уже пятый человек, который проваливается на моих глазах. И если я не успею вовремя навострить лыжи, то шестым буду я. Как вы мне это объясните? И не стыдно ли вам, что ваши работники гниют в тюрьме?
Фон Борк побагровел:
– Как вы смеете говорить со мной таким тоном!
– Если б я не был смелым, мистер, то не оказался бы у вас на службе. Но я – человек прямой, у меня что на уме, то и на языке. Я слышал, что у вас, у немецких политиков, ежели агент сделал свое дело, вы не прочь упрятать его в такое место, где особенно не заговоришь.
Фон Брок вскочил со стула.
– Вы осмеливаетесь мне намекать, что я сам выдаю своих агентов?..
– Я этого не говорю, но, несомненно, мистер, кто-то их выдает, и ваше дело узнать, кто. Как бы то ни было, я лично рисковать не имею желания. Вы меня отправьте в Голландию, и чем скорее, тем лучше.
Фон Брок уже овладел собой.
– Мы слишком долго работали вместе, чтобы в последний момент поссориться, и притом в тот момент, когда мы можем торжествовать победу. Вы хорошо поработали и рисковали многим; я не забуду этого. Отлично: поезжайте в Голландию, а оттуда в Берлин, или же морем, через Роттердам в Нью-Йорк. По другой линии через неделю будет уже не безопасно, когда фон Трипиц примется за работу. Однако, кончим этот разговор. Давайте сюда книжечку. Я уложу ее вместе с другими.
Американец держал в руке пакетик, но не сделал движения, чтобы вручить его Броку.
– А как же фарт-то?
– Что такое?
– Ну, жир. Ну, деньги, значит. Пятьсот фунтов? Пушкарь-то мой в последнюю минуту закапризничал, едва его уломал лишней сотней долларов. А то бы мы с вами ни с чем отъехали. «Не желаю, говорит, ни за какие деньги». Однако, когда я накинул сотню, – взял. Это мне стоило двести фунтов как один пенни, так что книжечки я вам не намерен отдавать, пока вы мне не отдадите денег. Из рук в руки, значит.
Фон Брок усмехнулся, не без горечи.
– Не высокого же вы мнения о моей честности. Без денег даже книжки не хотите дать?
– Что же, мистер, в делах надо быть аккуратным.
– Ну, будь по-вашему. – Он сел за стол и, оторвав от чековой книжки листок, написал на нем свое имя и проставил цифру, но чека все-таки не отдал. – Позвольте, раз уже мы так с вами разговариваем, мистер Ольтамонт, я не вижу, почему бы мне следовало доверять вам больше, чем вы доверяете мне. Вы поняли? – Он оглянулся через плечо на американца. – Чек на столе, но я хочу посмотреть книжку, а затем уже дать вам деньги.
Американец молча подал ему книжку, перевязанную шнурком. Фон Брок развязал шнурок, снял двойную бумажную обложку. И с минуту в безмолвном изумлении глядел на голубую книжечку, лежавшую перед ним. На обложке поперек золотыми буквами было напечатано: «Практическое руководство к разведению пчел»… Но не успел заведующий шпионажем задуматься над этой странной надписью, как человек, стоящий сзади, железною рукой схватил его за шиворот, а другою рукой зажал ему рот губкой, пропитанной хлороформом.
– Еще стаканчик, Ватсон? – сказал Шерлок Холмс, придвигая к своему верному другу запыленную бутылку токайского. – Выпьем за радостную встречу.
Шофер с седыми усами, сидевший за столом, торопливо подставил свой стакан.
– Доброе винцо, Холмс, – сказал он, выпив.
– Замечательное вино, Ватсон. Говорят, из императорского погреба в Шенбрунне. Я попросил бы вас открыть окно – запах хлороформа, мне думается, портит букет вина.
Шкаф стоял раскрытый настежь, и теперь уже Холмс торопливо вынимал из него пачку за пачкой аккуратно уложенные бумаги и, рассмотрев их, также аккуратно складывал в чемодан фон Брока. Немец, лежавший на софе, громко храпел, связанный по рукам и по ногам.
– Нам торопиться некуда, Ватсон. Здесь нам никто не помешает. Будьте любезны, позвоните. В доме никого нет, кроме старухи Марты, которая отлично разыграла свою роль. Она с самого начала была моей помощницей. – А, Марта! очень рад. И вы будете рады, когда я сообщу вам, что все идет отлично.
Старушка, с приветливым добрым лицом, стоявшая в дверях, улыбаясь, присела к Холмсу, но в то же время покосилась не без тревоги на лежавшего на диване немца.
– Не бойтесь, Марта. Выспится – встанет, как встрепанный.
– Это хорошо, мистер Холмс. Я рада. По-своему, ведь он был добрый господин. Как он давеча уговаривал меня ехать с его женой в Германию! Но это, пожалуй, помешало бы осуществлению ваших планов, так ведь?
– Конечно, Марта. Пока вы были здесь, я мог быть вполне спокоен. Сегодня мы долго ждали вашего сигнала.
– Тут был тот толстый господин из Лондона, кажется, секретарь посольства.
– Я знаю. Мы с ним встретились… Если бы вы не умели так чудесно управлять автомобилем, Ватсон, мы изобразили бы собой Европу, гибнущую под колесницей Яггернаута. Еще что, Марта?
– Я думала, он так и не уедет. Я знала, сэр, вы не очень-то обрадуетесь, застав его здесь.
– Он и так заставил нас прождать напрасно больше получаса. Только, когда вы погасили лампу, в знак того, что путь свободен, мы двинулись сюда. Зайдите ко мне завтра, Марта, в Отель Кларидж.
– Слушаюсь, сэр.
– Надеюсь, у вас все готово?
– Да, сэр. Вчерашний день он отправил семь писем. Адреса я, по обыкновению, записала. И девять писем пришли на его имя. Эти я спрятала.
– Отлично. Я посмотрю их завтра. Спокойной ночи.
– Эти бумаги, – продолжал он, обращаясь к Ватсону, когда старушка скрылась за дверьми, – теперь уже не имеют значения. Информация, которую они заключают в себе, давно уже отослана в Германию. А это все – оригиналы, которые не безопасно было увозить из Англии.