– А, отлично… Значит, дело кончено. А жаль, потому что в других отношениях вы совершенно подходите к нашим условиям. В таком случае, мне нужно повидать других барышень, мисс Стоунер.
Хозяйка сидела все время молча, перебирая бумаги. При последних словах незнакомца она взглянула на меня таким недовольным взглядом, что я невольно заподозрила, что мой отказ заставляет ее терять хорошие деньги.
– Вы желаете оставаться в списке? – спросила она.
– Да, мисс Стоунер.
– Но, право, это кажется вполне бесполезным, раз вы отказываетесь от таких превосходных предложений, – резко проговорила она. – Вряд ли вам дождаться другого подобного. Прощайте, мисс Гентер.
Когда я вернулась домой, мистер Холмс, и увидела, что в буфете у меня ничего нет, а на столе лежат неуплаченные счета, то невольно спросила себя, не сделала ли я глупости. Ну, если у этих господ какие-то странные причуды, если они требуют необычайного повиновения, то зато они и готовы давать хорошую плату за свои эксцентричности. В Англии гувернантки редко получают сто фунтов в год. Да и к чему мне длинные волосы? Многим очень идут короткие, может быть, пойдут и мне. Через два дня я была вполне уверена, что я сделала большую глупость и подумывала уже переломить свою гордость, пойти в контору и узнать, не свободно ли еще это место, как вдруг получаю письмо. Оно со мной, и и прочту его вам.
«Под буками», вблизи Винчестера.
«Дорогая мисс Гентер. Мисс Стоунер была так добра, что дала мне ваш адрес. Пишу, чтобы спросить вас, не переменили ли вы своего решения. Моей жене хочется, чтобы вы согласились жить у нас, так как вы очень понравились ей по моему описанию. Мы согласны давать вам по тридцати фунтов за три месяца – т. е. 120 ф. в год, чтобы вознаградить вас за мелкие неприятности, причиняемые нашими причудами. Да вообще в них нет ничего затруднительного. Жена любит особый оттенок синего цвета – bleu electrique – и желает, чтобы вы носили платье этого цвета по утрам. Вам не придется тратиться, так как у нас осталось такое платье от нашей дорогой дочери Алисы (которая живет теперь в Филадельфии); оно будет, я думаю, как раз впору вам. Не думаю также, чтобы вам было особенно неприятно сидеть где-либо в указанном месте или заниматься, чем вас попросят. Что же касается волос, то, как ни жаль обрезать такие чудесные волосы, я должен настоять на этом; однако, надеюсь, что увеличение жалованья вознаградит вас за потерю. Ваши обязанности относительно ребенка очень легкие, приезжайте же, я буду ждать вас в Винчестере с экипажем. Дайте знать, с каким поездом приедете.
Вот, мистер Холмс, письмо, только что полученное мной. Я решилась принять это место. Однако, прежде чем сделать решительный шаг, я обращаюсь к вам за советом.
– Раз вы решились, то нам не о чем и говорить, мисс Гентер, – улыбаясь, проговорил Холмс.
– А вы посоветовали бы мне отказаться?
– Признаюсь, я не желал бы видеть свою сестру на таком месте.
– Что это значит, мистер Холмс?
– Ах, у меня нет никаких данных. Я не могу ничего сказать. Может быть, вы сами составили себе какое-нибудь мнение?
– По-моему, возможно только одно предположение. Мистер Рюкенсталь показался мне очень добрым человеком. Может быть, жена его сумасшедшая, и он желает скрыть это, чтобы ее не засадили в лечебницу; он исполняет все ее капризы, чтобы предотвращать приступы бешенства.
– Конечно, это возможное, даже очень возможное предположение. Но, во всяком случае, это не очень-то приятное место для молодой барышни.
– Но деньги, мистер Холмс, деньги!
– Да, конечно, жалованье хорошее, даже слишком хорошее. Вот это-то и тревожит меня. Отчего они дают вам 120 фунтов, когда любая пойдет за 40? Наверно, есть какая-нибудь основательная причина.
– Я думала, что надо вам рассказать все, чтобы вы поняли, если понадобится потом ваша помощь. Я буду чувствовать себя сильнее, зная, что вы стоите за моей спиной.
– Можете быть спокойны в этом отношении. Дело обещает быть одним из самых интересных за последние месяцы. Тут встречаются совершенно новые черты. Если вы будете в недоумении или опасности…
– Опасности?! Какого рода опасности?
Холмс серьезно покачал головой.
– Опасности не будет, если мы сумеем определить, в чем она состоит, – сказал он. – Дайте мне телеграмму, и я приеду к вам во всякое время дня или ночи.
– Этого достаточно, – проговорила она, вставая.
Всякое выражение тревоги исчезло с ее лица.
– Теперь я совершенно спокойно уеду в Гемпшир. Сейчас же напишу мистеру Рюкэсталю, принесу в жертву мои бедные волосы, а завтра отправлюсь в Винчестер.
Она в кратких словах поблагодарила Холмса, простилась с нами и поспешно вышла из комнаты.
– Ну, эта барышня сумеет постоять за себя, – проговорил я, прислушиваясь к ее быстрым, решительным шагам.
– И отлично, так как, я думаю, ей скоро придется позвать нас, – серьезно сказал Холмс.
Вскоре предсказание моего приятеля оправдалось. В продолжение двух недель я часто думал о мисс Гентер. Необыкновенно большое жалованье, странные условия, легкие обязанности – все было ненормально, все указывало на нечто особенное. Я не мог решить, что это – причуда или преступный замысел, не мог решить, что за человек, пригласивший мисс Гентер – филантроп или негодяй. Я заметил, что Холмс часто сидел, нахмурив брови, весь погруженный в раздумье, но когда я заговорил о мисс Гентер, он только махал рукой.
– Данных, данных! – кричал он. – Без глины не сделать кирпичей, – и заканчивал словами, что не желал бы своей сестре подобного места.
Наконец, поздней ночью мы получили телеграмму. Я только что собирался уйти спать, а Холмс принялся за свои химические опыты. Я часто оставлял его вечером среди реторт и пробирок и находил его утром в том же положении. Он вскрыл желтый конверт, пробежал телеграмму глазами и бросил ее мне.
– Посмотрите в путеводителе, как идут поезда, – проговорил он, возвращаясь к своим химическим опытам.
Телеграмма была короткая и ясная: «Пожалуйста, будьте завтра в полдень в гостинице «Черный Лебедь», в Винчестере. Приезжайте. Я ничего не понимаю. Гентер».
– Поедете со мной? – спросил Холмс, поднимая глаза.
– Очень бы хотелось.
– Так посмотрите расписание.
– Есть поезд в половине десятого. В Винчестер приходит в 12 часов 30 минут, – сказал я, просмотрев расписание.
– Отлично. Пожалуй, лучше отложить анализ ацетонов, так как завтра нужно быть вполне свежим.
На следующий день мы подъехали к древней английской столице. Все время в дороге Холмс рылся в газетах, но после того, как мы въехали в Гемпшир, он отбросил их и стал восхищаться окружавшим нас видом. Стоял идеальный весенний день, По светло-голубому небу с востока на запад неслись легкие белые облачка. Солнце ярко светило, но в воздухе чувствовалась живительная свежесть, вливавшая энергию в душу человека, Повсюду среди свежей зеленой листвы мелькали красные и серые крыши ферм.
– Ну, разве это не прекрасно?! – вскрикнул я с энтузиазмом человека, только что покинувшего туманы Бейкер-стрит.
Холмс покачал головой с серьезным видом.
– Знаете, Ватсон, на людях, подобных мне, лежит проклятие: на все смотришь с точки зрения своей специальности, – сказал он. – Вот вы смотрите на эти разбросанные домики и восхищаетесь их красотой. Смотрю я – и единственно, что приходит мне на мысль: как уединенно они стоят и как легко тут совершить преступление.
– Господи! – вскрикнул я. – Ну, кому придет в голову мысль о преступлении, когда смотришь на эти милые, старые жилища?
– Они всегда наполняют мою душу ужасом. Я глубоко верю, Ватсон, на основании опыта, что самые глухие и скверные улицы Лондона не хранят в себе столько ужасных воспоминаний о грехе, сколько улыбающиеся, красивые деревни.
– Вы пугаете меня.
– Но ведь это же вполне ясно. В городе общественное мнение может играть роль закона. В самой жалкой улице крик истязуемого ребенка или звук побоев, наносимых каким-нибудь пьяницей, вызывает сострадание или негодование соседей, да и все органы правосудия под рукой, так что всегда можно принести жалобу, и наказание следует за преступлением. Но взгляните на эти маленькие уединенные домики, наполненные, в большинстве случаев, бедными невежественными людьми, не имеющими ни малейшего понятия о законе, Подумайте о дьявольски жестоких, ужасных вещах, которые могут совершаться здесь из года в год, и никто не будет ничего знать. Если бы барышня, которая обращается к нам за помощью, жила в Винчестере, я нисколько бы не боялся за нее. Опасность в том, что она живет в пяти милях от города. Однако, ясно, что ничто лично ей не грозит.
– Если она приезжает в Винчестер, чтобы повидаться с нами, то, значит, может и вообще уехать оттуда.
– Очевидно. Она свободна.
– Так в чем же дело? Как объясняете вы это?
– Я придумал семь объяснений известных нам фактов. Которое из них верное – узнаем из новых сведений, которые, без сомнения, ожидают нас. Вот и колокольня собора. Скоро мы услышим, что расскажет нам мисс Гентер.
«Черный Лебедь» – известная гостиница на Гай-стрит, вблизи станции. Мисс Гентер ожидала нас там. Завтрак был приготовлен в отдельной комнате.
– Я так рада, что вы приехали, – сказала она серьезным тоном. – Это чрезвычайно мило со стороны вас. Я, право, не знаю, что мне делать. Ваши советы будут иметь громадное значение.
– Расскажите, пожалуйста, что случилось с вами.
– Непременно. Но мне нужно поторопиться, так как я обещала мистеру Рюкенсталь, что вернусь к трем часам. Я получила от него позволение отправиться в город, хотя он и не подозревает зачем.
– Ну-с, говорите все по порядку, – сказал Холмс, вытягивая к камину свои длинные ноги и приготовившись слушать.
– Во-первых, не могу, по справедливости, сказать, чтобы мистер или миссис Рюкенсталь дурно обращались со мной. Но я не понимаю их, и многое тревожит меня.