– Чего вы не понимаете?
– Их поведения. Но я расскажу вам все. Когда я приехала, мистер Рюкенсталь встретил меня на станции и отвез меня в экипаже в «Под буками». Местность, как он говорил, действительно красивая, но сам дом некрасив. Это – большое, четырехугольное, квадратное здание, выкрашенное в белую краску, на которой видны пятна от сырости и дурной погоды. Вокруг дома разведен сад; с трех сторон он окружен лесами, с четвертой идет поле, которое спускается к Соутгэмптонской большой дороге, извивающейся ярдах в ста от подъезда. Поле принадлежит мистеру Рюкенсталь, а леса – лорду Соутертону. Несколько буков перед домом дала название усадьбе.
Любезный хозяин познакомил с женой и ребенком. Наше предположение насчет миссис Рюкенсталь оказалось неверным, мистер Холмс. Она вовсе не сумасшедшая. Это – молчаливая, бледная женщина лет тридцати. Она гораздо моложе мужа, которому, по-моему, не менее сорока пяти лет. Из их разговора я узнала, что они женаты около семи лет, что он вдовец, и его единственная дочь от первого брака уехала в Филадельфию. Мистер Рюкенсталь сказал мне по секрету, что причиной ее отъезда было непобедимое отвращение к мачехе. Так как дочери должно быть не менее двадцати лет, то, понятно, ее положение в доме при молодой мачехе могло быть неприятным.
Миссис Рюкенсталь показалась мне такой же бесцветной по уму и характеру, как и по наружности. Она не произвела на меня никакого впечатления. Это – полная ничтожность. Очевидно, она страстно любит своего мужа и ребенка. Она все время смотрела то на одного, то на другого своими светло-серыми глазами и предупреждала каждое их желание. Муж также, по-своему, был добр с ней, и, вообще, они казались счастливыми супругами. И все же у этой женщины есть какое-то затаенное горе. По временам она погружается в глубокое раздумье, и тогда на лице ее появляется печальное выражение. Несколько раз я заставала ее в слезах. Иногда я думала, что ее беспокоит характер сына, так как мне никогда не случалось встречать такого избалованного и злого мальчика. Он мал для своих лет; голова непропорционально велика. Вся жизнь его, по-видимому, проходит в смене припадков дикого бешенства промежутками угрюмого расположения духа. Единственное его развлечение – это причинять боль всякому слабейшему существу. Он выказывает замечательную изобретательность в ловле мышей, птичек и насекомых. Но мне не хочется говорить о нем, мистер Холмс, и к тому же он имеет мало отношения к моему рассказу…
– Я рад всякой подробности, – заметил Холмс, – какой бы пустячной она ни казалась вам.
– Постараюсь не пропустить ничего важного. Единственное, что сразу неприятно подействовало на меня – это вид и поведение прислуги. Слуг только двое – муж и жена. Толлер – так зовут мужа – грубый, неуклюжий человек с седыми волосами и бакенбардами и постоянным запахом водки. С тех пор, как я живу в доме, он два раза был совершенно пьян, но мистер Рюкенсталь, кажется, не обратил внимания на это. Его жена очень высокая, сильная женщина, с кислым лицом, молчаливая, как мтссис Рюкенсталь, но не такая любезная, как она. Это очень неприятная пара, но, к счастью, я провожу большую часть дня в детской и в моей комнате, которые находятся в углу дома.
В продолжение двух дней по моем приезде жизнь моя шла совершенно спокойно; на третий день миссис Рюкенсталь после завтрака подошла к мужу и шепнула ему что-то.
– О, да, – проговорил он, оборачиваясь ко мне.
– Мы чрезвычайно обязаны вам, мисс Гентер, что вы согласились исполнить наш каприз и обрезали свои волосы. Уверяю вас, что вы нисколько не подурнели от этого. Теперь посмотрим, как вам пойдет платье цвета «blue eleciricqe». Оно лежит на постели у вас в комнате. Не будете ли вы так добры надеть его.
Платье оказалось особенного голубого цвета из отличной материи, в роде бежа, но, несомненно, поношенное. Сшито оно было как будто по моей мерке. При виде меня в нем супруги Рюкенсталь пришли в какой-то неестественный восторг. Они дожидались меня в гостиной, очень большой комнате с тремя окнами, доходящими до полу. У среднего окна, спиной к нему, стоял стул, на который меня попросили сесть. Мистер Рюкенсталь ходил по комнате, рассказывая мне самые смешные истории. Вы не можете себе представить, как он был комичен. Я хохотала до слез. Миссис Рюкенсталь, очевидно, не понимает юмора; она не улыбнулась ни разу и все время сидела, сложив руки на коленях, с печальным, тревожным выражением на лице. Приблизительно через час мистер Рюкенсталь вдруг заметил, что пора приниматься за дела, и что я могу переменить платье и идти в детскую к Эдуарду.
Через два дня повторилась та же церемония – снова я переменила платье, снова села у окна и ото всей души смеялась над смешными историями, которые рассказывал мне мистер Рюкенсталь. Репертуар у него был обширный, и рассказывал он неподражаемо. Потом он дал мне роман в желтой обложке, повернул немного мой стул так, чтобы моя тень не падала на книгу, и попросил меня почитать ему. Я читала минут десять, начав с середины главы. Внезапно он прервал меня на половине фразы, сказав, чтобы я переоделась.
Можете себе представить, мистер Холмс, как все это возбудило мое любопытство. Я заметила, что они всегда старались посадить меня спиной к окну. Понятно, что меня охватило страстное желание узнать, что делается у меня за спиной. Сначала это казалось невозможным, но скоро счастливая мысль пришла мне в голову. У меня было сломанное ручное зеркальце. На следующий раз я спрятала кусочек стекла в платке, поднесла его во время взрыва смеха к глазам и приноровилась так, чтобы видеть, что делалось сзади меня. Признаюсь, меня ожидало разочарование – там ничего не оказалось.
По крайней мере, таково было мое первое впечатление. При втором взгляде я заметила, что на Соутгэмптонской дороге стоит маленький бородатый человек в серой одежде и смотрит в мою сторону. Эта большая проезжая дорога, и на ней обыкновенно бывает много народа. Но этот человек стоял, облокотившись на изгородь, и пристально смотрел на дом. Я опустила платок и, взглянув на миссис Рюкенсталь, увидала, что она смотрит на меня проницательным взглядом. Она ничего не сказала, но, я уверена, что она догадалась, что у меня в руке было зеркало, в котором я видела, что происходило за моей спиной. Она поднялась со стула.
– Джефри, – сказала она, – какой-то нахал смотрит с улицы на мисс Гентер.
– Кто-нибудь из ваших друзей, мисс Гентер?
– Нет; у меня нет здесь знакомых.
– Что за дерзость? Пожалуйста, обернитесь и махните рукой, чтобы он ушел.
– Не лучше ли не обращать внимания?
– Нет-нет, он станет, пожалуй, постоянно шататься тут. Пожалуйста, обернитесь и махните ему рукой.
Я исполнила его желание, и миссис Рюкенсталь тотчас же спустила штору. Это было неделю тому назад, и с тех пор я не сидела больше у окна, не надевала голубого платья и не видала этого человека на дороге…
– Пожалуйста, продолжайте, – сказал Холмс. – Ваш рассказ обещает быть чрезвычайно интересным.
– Боюсь, что вы найдете его несколько бессвязным. В первый же день моего пребывания в усадьбе, мистер Рюкенсталь свел меня в маленький амбар у кухни. Подходя к нему, я услышала громкий лязг цепи и какой-то шум, как будто там двигалось большое животное,
– Взгляните сюда! – сказал мистер Рюкенсталь, раздвигая доски. – Ну, разве он не красавец?
Я взглянула в щель и увидела в темноте два горящих глаза и смутное очертание какой-то фигуры.
– Не бойтесь, – сказал мистер Рюкенсталь, заметив, что я вздрогнула. – Это Карло, моя большая дворовая собака. Я называю ее моей, но, в действительности, только старый Толлер, мой грум, умеет справляться с ней. Мы кормим ее только раз в день, да и то понемногу, так что она всегда бывает голодной. Толлер выпускает ее по ночам, и не поздоровится тому, кто попадется ей на клыки.
Предостережение было не напрасно: через два дня я случайно выглянула из окна около двух часов ночи. Стояла чудная лунная ночь; на лужайке перед домом было светло почти как днем. Я стояла у окна, очарованная тихой красотой расстилавшегося передо мной вида, как вдруг заметила, что какое-то существо движется в тени буков. Когда оно вышло на свет, то оказалось громадной собакой, величиной почти с теленка. Она была страшно худая, коричневого цвета, с черной мордой и опущенным хвостом. Она медленно прошла по лужайке и исчезла в тени на другой стороне. Сердце у меня сжалось от ужаса при виде этого безмолвного страшного часового. Никакой разбойник не испугал бы меня так…
А теперь я должна рассказать вам очень странный случай. Как вы уже знаете, я обрезала волосы в Лондоне. Уезжая, положила их на дно чемодана. Однажды вечером, уложив ребенка, я начала разглядывать мебель в своей комнате и убирать мои вещи. Между прочими вещами тут был старый комод, два верхних ящика которого были открыты и пусты, а нижний заперт. Я наполнила верхние бельем, но у меня осталось еще много вещей, и мне было неприятно, что я не могу воспользоваться третьим ящиком. Мне пришло в голову, что его заперли случайно, и потому я вынула связку ключей и попробовала открыть ящик. Первый же ключ вполне пришелся к замку, и я открыла ящик. Ни за что вам не угадать, что было там! Мои собственные волосы.
Я вынула их из комода и начала рассматривать. Волосы были того же оттенка, как мои, и так же густы. Но как могли мои волосы очутиться в этом комоде? Дрожащими руками раскрыла я чемодан, вынула из него все вещи и достала волосы. Я положила рядом обе косы и уверяю вас, что их нельзя было отличить одну от другой. Разве это не удивительно? Но как я ни ломала голову, я ничего не могла придумать. Я положила чужие волосы обратно в комод и ничего не сказала Рюкенсталям, так как чувствовала себя неправой в том, что отперла ящик…
Может быть, вы заметили, что я довольно наблюдательна по натуре, мистер Холмс, и потому я скоро хорошо узнала план всего дома. Один флигель казался вполне необитаемым. Дверь из него шла в помещение Толлеров, но она была всегда заперта. Однако, однажды, подымаясь на лестницу, я встретила мистера Рюкенсталь, выходившего из этой двери со связкой ключей в руках. Он совсем не походил на того веселого человека, которого я привыкла видеть. Щеки у него были красные, лоб сердито нахмурен, а жилы на висках напряглись от гнева. Он захлопнул дверь и быстро прошел мимо, не взглянув на меня и не сказав ни слова.