– Вот и отлично! – Шерлок Холмс откинулся в качалке и проницательно взглянул на меня из-под полуопущенных век. – Но что может быть противнее, чем простуда летом? Вы ведь были больны?
– Да, в самом деле, на прошлой неделе я так простудился, что три дня пришлось просидеть дома. Но сейчас-то, мне казалось, и следов болезни не осталось.
– Верно, выглядите вы вполне здоровым.
– Так как же?..
– Мой дорогой Ватсон, вы же знаете, как я это делаю.
– Дедуктивный метод?
– Ну, конечно.
– С чего же вы начали?
– С ваших шлепанцев.
Я внимательно посмотрел на свои ноги в новых кожаных домашних туфлях.
– Но что по ним?.. – начал было я, но Холмс не дал мне закончить свой вопрос.
– Туфли новые, вы их носите не больше двух недель, а подметки подгорели – вы как раз так сели, что они прекрасно видны. Сначала я подумал, что вы их промочили, а потом, когда сушили, нечаянно сожгли. Но от сырости наверняка бы отклеились бумажные ярлычки с маркой магазина, а у вас они сохранились на обеих туфлях, ближе к пятке. Ну, станет ли здоровый человек даже таким промозглым летом, как нынешнее, чуть ли не совать ноги в камин?
Как всегда, стоило Холмсу разъяснить ход своей мысли – и все становилось очевидным. Видимо, это соображение отразилось у меня на лице, Холмс легко прочел его и грустно улыбнулся.
– Боюсь, столь подробные объяснения не очень-то полезны – они расслабляют, – заметил он. – А вот следствия без очевидных причин возбуждают воображение… Ну как, едем в Бирмингем?
– Да, конечно. А что там случилось?
– Все узнаете по дороге. Клиент ждет нас в экипаже внизу. Пошли.
– Одну минуту.
Я чиркнул записку соседу и бегом поднялся наверх сообщить жене о своем отъезде. Холмс был уже на крыльце.
– Ваш сосед давно практикует? – спросил он, кивнув на дверь с медной дощечкой.
– Он купил практику в одно время со мной.
– И давно она существует?
– Столько же, сколько моя, – с тех пор, как эти дома построили.
– Вам досталась лучшая.
– Да, я знаю, но как вы догадались?
– По ступенькам, мой дорогой Ватсон. На вашей лестнице ступеньки стерты так, что каждая на три дюйма ниже, чем у соседа. А вот и наш клиент, мистер Холл Пикрофт… Мистер Пикрофт, позвольте мне представить вам моего друга, доктора Ватсона…
Затем, когда мы сели в экипаж, Холмс обратился к кебмену:
– Погоняйте-ка, не то мы опоздаем к поезду.
Я сидел напротив Пикрофта. Молодой человек был высок, хорошо сложен, лицо открытое, добродушное, с подкрученными усиками. Блестящий цилиндр, аккуратный черный костюм – по всему было видно клерка из Сити, заботящегося о своей наружности. Людей этого сорта называют у нас «кокни»[26]. Это сословие дает столько прекрасных солдат-волонтеров и замечательных спортсменов, как ни одно другое в королевстве. Сейчас его круглое, румяное и от природы веселое лицо выражало печаль и тревогу, и опущенные уголки губ казались настолько ему несвойственными, что производили даже слегка комический эффект.
Когда мы уселись в вагоне первого класса и поезд тронулся, я наконец узнал, что привело его к Шерлоку Холмсу.
– Ну, вот, – сказал Холмс, – в нашем распоряжении больше часа. Мистер Пикрофт, будьте добры, расскажите моему другу о своем приключении так же, как вы рассказывали мне, и даже, если удастся, подробнее. Мне тоже полезно еще раз ознакомиться с деталями… Конечно, Ватсон, все это, может быть, на поверку и яйца выеденного не стоит, но в то же время в деле есть любопытные обстоятельства, какие нам с вами нравятся. Начинайте, мистер Пикрофт. Я не буду вас прерывать.
Артур Конан Дойл
Шерлок Холмс был модным и элегантным джентльменом, что не забыл отметить Ватсон: «Его одежда всегда отличалась не только опрятностью, но даже изысканностью». Конан Дойл не уделял пристального внимания рассказу о гардеробе своего героя, оставив это дело на долю иллюстраторов своих произведений. Лишь в «Собаке Баскервилей» он описывает внешний вид Холмса посреди болот: «Строгий спортивный костюм, кепи – ни дать ни взять турист, странствующий по болотам! Он даже остался верен своему поистине кошачьему пристрастию к чистоплотности: гладко выбритые щеки, рубашка без единого пятнышка».
Викторианская эпоха диктовала свои правила моды, и лондонцы не выходили на улицу без шляпы или берета. Без головного убора можно было встретить только нищих. Одежду меняли по несколько раз в день (хотя мылись далеко не каждый день). За завтраком появлялись в одном костюме, а на службу уходили в другом. Были специальные костюмы для курения сигар и для прогулок в парке. И, конечно, особые одежды для верховой езды, игры в теннис или для загородных прогулок.
В конце XIX века в Англии мужчины продолжали носить цилиндры и темные пальто, а дамы затягивались в корсеты. Холмс носил жилет, сюртук до колен и зонтик. На голове – фетровый цилиндр, матерчатую кепку или котелок, начинавший сменять цилиндр.
Художники любят изображать Шерлока Холмса в ольстере – длинном двубортном пальто с высоким отложным воротником и с пелериной – наплечной накидкой для защиты от непогоды. Свое имя это пальто получило по названию местности Ольстер, где производилась одноименная ткань (грубое сукно) для его пошива. Размер пелерины в соответствии с модой постоянно менялся, а в начале XX века мужчины и вовсе отказались от нее. Ольстер идеально подходил, чтобы подолгу находиться в нем под открытым небом при ветре и моросящем дожде.
Шерлок Холмс в ольстере – накидке поверх плаща
В Англии считалось, что джентльмен должен сделать все возможное, чтобы не досаждать домашним, в особенности женщинам, своей привычкой к табаку. Поэтому для курения в квартире часто отводилась отдельная комната, куда и удалялись мужчины после трапезы. Чтобы одежда и волосы не пропахли табаком, курильщик снимал фрак и облачался в специальную куртку, а на голову надевал шапочку-феску. Курительные пиджаки шили из мягкой ткани ярких цветов, и они походили на укороченный вариант халата. Но холостой Шерлок Холмс, кажется, не соблюдал этих строгих правил. Да и в обществе женщин он находился крайне редко, за исключением хозяйки квартиры на Бейкер-стрит миссис Хадсон.
– Во всей этой истории я выгляжу совершенным дураком и чувствую себя от этого совсем мерзко. Конечно, может, все и обойдется… Да и не мог я поступить иначе. Но если я и этого места лишусь и ничего другого не получу, значит, на всем белом свете другого такого дурня, как я, нет. Рассказчик я, наверное, плохой, но все же послушайте, как все было.
Я служил у «Коксона и Вудлауза» – это маклерская фирма в Дройпер-Гарденс, но этой весной – вы, наверное, знаете – прогорел венесуэльский заем, и фирма обанкротилась. Служащих, двадцать семь человек, конечно, уволили. Я проработал у них пять лет, и старик Коксон дал мне прекрасные рекомендации, но куда я с ними ни совался, они не помогали мне найти новое место – слишком много таких, как я, обивали пороги контор.
Положение было – хуже некуда. У Коксона я получал три фунта стерлингов в неделю и за пять лет скопил фунтов семьдесят. Но все на свете кончается, и наступил момент, когда не осталось денег даже на конверты и марки, чтобы писать по объявлениям. И обувь я всю истрепал, бегая в поисках работы.
Я уже совсем потерял надежду, и вдруг до меня дошел слух, что в большом банкирском доме «Мейсон и Уильямсы», что на Ламбард-стрит, есть вакантная должность. Вы, может быть, мало знакомы с Сити, но поверьте, уж я-то знаю, этот банк – из самых солидных и богатых. Предлагать свои услуги нужно было только почтой. Я послал им заявление и рекомендации просто от отчаяния, никак не рассчитывая на успех. И вдруг, представьте, обратной почтой приходит ответ: в ближайший понедельник я могу приступить к работе. Каким образом мне так повезло – Господь знает. Говорят, бывает, что управляющий наугад сует руку в кучу заявлений и вытаскивает первое попавшееся. Словом, мне наконец улыбнулась удача, и никогда в жизни я еще так не радовался. Обязанности мои были почти те же, что я исполнял у Коксона, а жалованье даже выше – на целый фунт в неделю.
Вот тут-то все и началось. Должен сказать, что живу я за Хемпстедом – снимаю квартиру на Поттерс-стрит, 17. И в тот самый день, когда я получил это счастливое известие, вечером, сижу я дома и курю трубку. Вдруг входит хозяйка и подает визитную карточку, а на ней напечатано: «Артур Пиннер, финансовый агент». Я никогда о таком и не слыхивал и понятия не имел, какое у него могло быть ко мне дело. Однако прошу хозяйку провести его ко мне. Входит среднего роста брюнет, темноглазый, с черной бородой, нос лоснится. Походка быстрая, речь отрывистая – видно, что человек привык своим временем дорожить.
– Мистер Пикрофт, если не ошибаюсь? – спрашивает.
– Да, сэр, – отвечаю я и предлагаю стул.
– Служили у Коксона?
– Да, сэр.
– А сейчас поступили в банкирский дом Мейсона?
– И это верно.
– Хорошо, – он говорит. – Видите ли, я наслышан о ваших исключительных деловых качествах. Вас очень хвалил мне Паркер, бывший управляющий у Коксона…
Наш спутник поднял голову, и глаза его заблестели.
Ну, что говорить! Конечно, лестно про себя такое слышать. Я всегда прилично справлялся со своими обязанностями у Коксона, но мне и в голову не приходило, что в Сити обо мне разговаривают.
А Пиннер спрашивает:
– У вас хорошая память?
– Неплохая.
– Вы следили за курсом бумаг последнее время?
– Я каждое утро просматриваю «Биржевые ведомости».
Он весь расплылся:
– Такое прилежание – верный источник успеха. Ну-ка, устроим небольшой экзамен, если вы не против. Каков, скажем, курс Эйширских акций?
– От ста пяти до ста пяти с четвертью.
– А Объединенных новозеландских?
– Сто четыре.
– Прекрасно. А как Брокенхиллские английские?