Брэк поднимает телефон, чтобы сделать фото, и это меня удивляет. Этот человек использовал слово «рутина», рассказывая, как собственными руками вонзил в черного медведя в берлоге дротик со снотворным, чтобы поменять на нем радиоошейник. Но оказалось, что он фотографировал не медведя – он хотел запечатлеть иронию ситуации. «Посмотрите на крышку». Брэк направляет луч фонарика на открытый и перевернутый бак для компоста. На крышке из формованного пластика – медвежья морда, а в нескольких дюймах от декоративного медведя – морда медведя настоящего, с удовольствием пожирающего содержимое этого сертифицированного противомедвежьего контейнера, который не справился со своей миссией.
«Они на них прыгают, – говорит Брэк, – и крышки открываются».
Или же запорный механизм может быть сломан, как у другого компостного бака той же модели, который мы видели чуть дальше по переулку. Брэк подошел к нему, поднял крышку и увидел гору гнилых бананов. «Убедитесь, что крышка заперта, – взывала наклейка. – От этого зависит жизнь медведя». На соседней улочке Брэк показал мне открытую бочку отработанного фритюрного масла. Бочка была огромная и высоченная, словно питьевой фонтан; именно так медведи иногда ее и используют. Брэк видел жирные отпечатки лап, удаляющиеся вниз по переулку.
Пункт 12.08 кодекса Аспена по обращению с бытовыми отходами озаглавлен «Защита диких животных» и списан с кодекса горнолыжного курортного поселка Сноумасс, расположенного неподалеку. На этом сходство заканчивается. Департамент ветеринарного контроля (а заодно и дорожного движения) Сноумасса – это два человека: Тина Уайт и Лорен Мартенсон, и они от своего не отступятся. «Мы штрафуем всех», – сказала мне Уайт на вчерашней встрече. Она только что составила презентацию на испанском языке для работников кухни, многие из которых не задумываются, что происходит с медведями, которые начинают совершать налеты на мусорные баки, если люди их не запирают. Ее усилия оправдываются. Прошло уже несколько лет с тех пор, как последнего медведя, создававшего проблемы жителям Сноумасса, «вывели из игры», как сказала Уайт. К моменту моего приезда таких медведей в Аспене бывало до девяти в год. Но опять же, в Аспене народу больше в три раза, а ресторанов – в четыре.
В Аспене за соблюдением мусорного кодекса следят офицеры городской службы реагирования в количестве пяти человек. Мы с Брэком встречались с их представителем Чарли Мартином вчера утром в конференц-зале полицейского участка Аспена. На Чарли была черно-желтая униформа и носки, на которых единороги перемежались радугами. «Сейчас не пятница, и я не участвую в велопатруле», – сказал он загадочно, когда я отпустила замечание насчет его носков. Чарли перечислил проблемы, с которыми его команда и так еле справлялась, когда к списку добавилось несоблюдение связанных с медведями правил обращения с мусором: нарушения ПДД, лающие собаки, строительная техника с незаглушенным двигателем, звонки 911, зараженные бешенством летучие мыши, потерянные и найденные вещи, нечищеные тротуары, автомобили, которые нужно «прикурить» или отпереть, городские пикники и уборка сбитых оленей с проезжей части.
Когда мы заговорили о состоянии переулков, Чарли принялся оправдываться: «Мы в этом году штрафов выписали почти на десять тысяч долларов». Штраф за незакрытый мусорный или компостный бак составляет от 250 до 1000 долларов. Мы с Брэком могли бы выполнить их годовую норму за день. А кроме того, подчеркнул Чарли, люди отказываются платить штрафы. «Одним и тем же мусорным баком пользуются несколько собственников, – объяснял Чарли, имея в виду контейнеры в кондоминиумах и в переулках позади ресторанов. – Выписываешь кому-нибудь квитанцию, а он говорит: "Это не мы. Мы уходили в десять вечера, и контейнер мы заперли. Докажите, что он был не заперт, когда мы уходили"».
По закону мусорные компании Аспена должны присваивать каждому контейнеру для мусора и компоста уникальный номер и вести базу данных, где указывалось бы, какое лицо или предприятие несет ответственность за надлежащее использование этих контейнеров и кто будет платить штраф в противном случае. В Аспене работают пять предприятий по утилизации отходов, и ни одно из них такой базы данных не ведет. (Сноумасс вывозит мусор самостоятельно. Кроме того, Тина Уайт не побрезгует залезть в контейнер и перетряхнуть мусорные мешки на предмет конвертов с именами и адресами. Она слышала, как люди называют их с Лорен «медвежьими сучками».)
О таких вещах читаешь снова и снова, когда речь заходит о поселениях, пытающихся перейти на противомедвежьи контейнеры. Вообще говоря, мусорные компании крайне озабочены собственной прибылью, а вот благополучием медведей интересуются очень мало. Контейнеры должны подходить к подъемникам мусоровозов, а это значит, что кроме стоимости самого контейнера придется потратиться еще и на покупку новых мусоровозов или на переоборудование старых, и в любом случае это деньги, которые компании предпочли бы сэкономить. Кроме того, на вызовы встревоженных граждан отвечают одни люди, законы пишут другие, а мусорными компаниями руководят третьи. Это одна большая вонючая помойка.
Прочесывая переулки днем, Брэк заглянул под крышку мусорного бака, на котором красовалась надпись: Только картон. На дне валялись картошка фри, оливка и несколько выжатых половинок лимона. Согласно муниципальному кодексу, баки для перерабатываемого мусора необязательно должны быть противомедвежьими, запираться на замок или вообще закрываться, и люди часто выбрасывают туда пакеты с пищевыми отходами. Дополнительные проблемы возникают, когда собственники сдают жилье отдыхающим, которых либо не просветили насчет мусорного закона, либо они ничего не запомнили, либо им все равно.
Чарли соглашается с Брэком: Аспену нужно пересмотреть свою мусорную политику. Необходимо заменить сломанные противомедвежьи контейнеры для пищевых отходов и компоста в центре города. Необходимо решить проблему общих контейнеров. И самое главное: чтобы контролировать ситуацию, необходимо нанять больше людей.
Для Аспена это не станет тяжкой ношей, добавляет Брэк. В этом округе миллионеров не меньше, чем медведей. У братьев Кох здесь дом. У родителей Безоса. У братьев и сестер Лаудер. Сюда стекаются нефтяные деньги, деньги хедж-фондов, деньги, заработанные на косметике, нижнем белье, технологиях, фольге и жевательной резинке. Брэк уверен, что правоприменительные усилия в Аспене терпят неудачу не в последнюю очередь из-за того, что члены городского совета ходят на задних лапках перед живущими здесь знаменитостями.
Конечно, не миллионеры управляют ресторанами. Что касается ресторанов, это вина Чарли. «Я же тоже живу в этом городе, – в какой-то момент проговорился он. – И я тоже хотел бы ходить в рестораны. И что, я выписываю им тысячу долларов штрафа, а потом как ни в чем не бывало захожу поужинать?» Аспену остро требуются медвежьи сучки.
Медведь посветлее трудится над крабьей клешней; его товарищ обнюхивает капустные листья. «Чему сейчас научились эти медведи? – спрашивает Брэк. – Я могу подбирать объедки, пока люди стоят и смотрят на меня, – и ничего плохого со мной не случится». Когда Брэк только начинал работать на Национальный научно-исследовательский центр дикой природы, он расследовал конфликты людей и медведей в Йосемитском парке. Было время, рассказывает он, когда работники парка устанавливали трибуны и прожектора вокруг свалки и брали с посетителей деньги за представление: двадцать или больше черных медведей, дерущихся за еду.
Прямо сейчас на трибуне – мы с Брэком. Мы только что дали этим двоим причину чуть меньше беспокоиться в присутствии людей. Есть вероятность, что в результате они начнут являться в переулок пораньше или оставаться подольше. Велики шансы, что кончат они как тот медведь, что обедал из мусорного бака за рестораном Steakhouse No. 316. Как-то ночью управляющий ресторана Рой вышел на улицу, чтобы отпугнуть зверя. Но так как контейнер был установлен в нише, путь к отступлению оказался отрезан медведю с трех сторон. С четвертой стороны стоял Рой. У медведя оставался единственный выход: он бросился вперед и – цитируя Чарли – «цапнул Роя за задницу». По словам Стивена Эрреро, почетного профессора Университета Калгари и специалиста по нападениям медведей, 90 % черных медведей, которые калечат людей, – это медведи, которые привыкли к ним, то есть привыкли к присутствию людей, перестали их бояться – и распробовали их пищу.
Основываясь на составленном Роем описании, медведя отыскали, поймали и – из-за того, что он ранил человека, – ликвидировали. (Что там было за описание, кроме «темноволосый» и «плотного телосложения», не могу себе представить; тем не менее ДНК слюны со штанов Роя совпало с ДНК убитого медведя.)
Рой и его персонал могли бы и внимательнее следить за тем, чтобы бак был заперт, и за эту свою оплошность он тоже получил по заднице. Недовольные убийством медведя горожане пикетировали его ресторан. Люди не хотят, чтобы медведей убивали из-за человеческой халатности. Они предпочли бы отпугнуть медведя или переселить его в другое место – два нелетальных метода борьбы с «проблемными медведями», которые упоминаются чаще всего. (Еще можно использовать электроизгороди, но собственники почему-то не желают, чтобы жилые кварталы походили на лагеря для военнопленных.)
Под отпугиванием подразумевается применение устрашающих или болезненных стимулов, чтобы животное связало неприятные ощущения с определенным местом или поведением и избегало бы их в будущем. Чтобы «отпугнуть» нашу медвежью парочку, кому-нибудь нужно было бы дежурить в переулке в предрассветные часы с нелетальным оружием[7] – например, с ружьем, которое стреляет резиновыми пулями или специальными мешочками. Если вы, как и я, ничего не смыслите в обеспечении правопорядка, то, наверное, представили себе сейчас такие разноцветные мешочки, которыми дети кидают в мишень или которыми жонглируют клоуны. Но эти мешочки меньше, размером примерно с грецкий орех, и набиты картечью. Они не ранят, но причиняют жгучую боль.