Но я не мог. Я просто не такого склада.
В последний раз я видел Натали на свадьбе. Теперь я увижу её на похоронах. Некоторые люди нашли бы в этом иронию, но я не из их числа.
Я направился к компьютеру и забронировал рейс в Саванну.
Глава 3
Первый признак, что что-то не так, появился во время хвалебной речи.
Пальметто Блафф был не столько городом, сколько гигантским закрытым обществом. Вновь построенная «деревня» была прекрасна — чистенькая, хорошо обслуживаемая, исторически точная. Всё это делало место стерильным, Диснеевским Эпкот-парком[2] с атмосферой, пропитанной фальшью. Всё кажется чересчур идеальным. Блестяще-белая часовня, и ещё одна на утёсе, настолько живописны, словно картинки. Жара, однако, была самой настоящей, живой, дышащей массой с влажностью такой плотности, что она спокойно могла заменить бисерные занавески.
Разум ещё раз спросил, зачем я приехал сюда, но я заткнул его. Я уже здесь, так что вопрос бессмысленный. Гостиница в Пальметто Блафф выглядела, как сошедшая с экрана телевизора. Я зашёл в милейший бар и заказал виски прямо у милейшей барменши.
— На похороны приехали? — спросила она.
— Ага.
— Прискорбно.
Я кивнул и посмотрел на свой стакан. Милейшая барменша поняла намёк и больше не говорила ничего.
Я гордился тем, что просвещённый человек. Я не верил в рок, судьбу и прочую суеверную чушь, но всё же я оправдывал своё импульсивное поведение следующим образом.
«Я должен быть здесь», — говорил я самому себе.
Что-то подталкивало меня на борт того самолёта. Не знаю, почему. Я же видел своими собственными глазами, что Натали выходила замуж за другого мужчину, и всё же даже сейчас, я не могу полностью принять этого. Всё же у меня было природное стремление к завершению. Шесть лет назад Натали бросила меня с помощью записки, в которой говорилось, что она выходит замуж за своего старого кавалера. На следующий день я получил приглашение на её свадьбу. Немудрено, что до сих пор было ощущение… незаконченности. И теперь я здесь в надежде найти если не завершение, то некое окончание.
Удивительно, как мы можем всё логически обосновать, когда хотим чего-либо.
Но чего именно я хотел здесь?
Я допил, поблагодарил милейшую барменшу и с осторожностью направился к часовне. Конечно же, я старался держаться на расстоянии. Может быть, я и ужасный, чёрствый, эгоцентричный человек, но не настолько, чтобы навязываться вдове на погребении её мужа. Я встал позади крупного дерева, пальметто, чего же ещё? И мог разве что мельком взглянуть на провожающих.
Когда я услышал музыку, я понял, что побережье пустое, как и предполагалось. Быстрый взгляд подтвердил это. Все были в часовне. Я пошёл вперёд и услышал хоровое евангельское пение. Оно было, одним словом, великолепно. Не зная, что делать, я попробовал дверь часовни, она оказалась незапертой (ну, понятное дело) и направился внутрь. Я опустил голову, когда вошёл, прикрыв рукой лицо, словно желая почесать царапину.
Как вам такая маскировка для бедняков?
Но в ней не было необходимости. Часовня была заполнена. Я встал позади остальных поздно прибывших скорбящих, которым уже некуда было сесть. Хор закончил одухотворяющие пение, и мужчина, не знаю, священник или проповедник или ещё кто-то, занял место на кафедре. Он начал говорить о Тодде, как о «заботливом враче, хорошем соседе, щедром друге и великолепном семьянине». Врач. Я не знал этого. Мужчина красноречиво описывал сильные стороны Тодда: его благотворительную деятельность, личностное обаяние, щедрость духа, способность заставить почувствовать каждого человека особенным, его готовность засучить рукава и взяться за дело, когда кто-либо нуждался в помощи, и неважно, друг это или незнакомец. Естественно, сейчас я описал так хорошо всем известную речь на похоронах, ибо у нас есть привычка перехваливать умершего, но я видел слёзы в глазах скорбящих, и то, как они согласно кивали во время речи, как будто это была песня, которую могли слышать только они.
Со своего места позади я пытался хотя бы мельком увидеть Натали, но на пути было слишком много голов. Я не хотел, чтобы меня заметили, поэтому прекратил. Я и так пришёл в часовню, осмотрелся и даже послушал слова похвалы покойного. Разве этого недостаточно? Что мне ещё здесь делать?
Пора было уходить.
— Первым, — сказал человек за кафедрой, — будет выступать Эрик Сандерсон.
Бледный подросток, думаю, лет шестнадцати, поднялся и пошёл к кафедре. Первой мыслью было, что Эрик, должно быть, племянник Тодда Сандерсона (а, соответственно, и Натали), но эта мысль исчезла тут же, как парень произнёс первое предложение.
— Отец был для меня героем…
Отец?
Понадобилось несколько секунд. Мысли имеют обыкновение нестись по изначально намеченному пути, не в состоянии остановиться. Когда я был ребёнком, мой отец рассказал мне старую загадку, которая, по его мнению, должна была меня одурачить.
«Отец и сын попали в аварию. Отец умер. Мальчик был срочно доставлен в госпиталь, где хирург говорит:
— Я не могу оперировать этого мальчика. Он мой сын.
Как такое возможно?»
Вот именно это я и имел в виду, говоря о намеченном пути. Для поколения моего отца, может быть, и сложно было разгадать такую загадку, но для людей моего возраста всё просто. Ответ: хирург — его мать. Это было так очевидно, что помню, как рассмеялся тогда.
— Что дальше, пап? Ты начнёшь пользоваться кассетным магнитофоном?
Здесь было что-то подобное. Теперь я задумался, как может мужчина, который женат на Натали шесть лет, иметь сына-подростка? Ответ: Эрик — сын Тодда, но не Натали. Либо Тодд был женат до этого, ну или у него просто ребёнок от другой женщины.
Я снова попытался увидеть Натали в первом ряду. Я вытянул шею, но женщина, стоящая рядом, раздражённо вздохнула из-за того, что я вторгся её пространство. На подиуме сын Тодда, Эрик, накалял страсти. Он говорил красиво и трогательно. Так, что в часовне не было сухих глаз, кроме моих.
И что теперь? Просто стоять здесь? Засвидетельствовать своё почтение вдове, и тем самым смутить её и вторгнуться в её траур? Разве это было бы не эгоистично с моей стороны? Хотел бы я увидеть её лицо, увидеть, как она плачет о потерянной любви всей её жизни?
Не думаю. Я посмотрел на часы. Я забронировал билеты на вечерний рейс. Ага, быстренько туда и обратно. Без беспорядка, без суеты, без ночёвки, без оплаты отеля. Завершение по дешёвке.
Наверняка найдутся те, кто констатирует очевидное, касательно меня и Натали, то есть, я идеализировал время, проведённое вместе, невзирая ни на что. Я понимаю это. Объективно я вижу, когда доводы обоснованы. Но сердце необъективно. Я, который всегда преклонялся перед великими мыслителями, теоретиками и философами нашего времени, никогда бы не опустился до того, чтобы использовать такую банальную аксиому, как «я просто знаю». Но я знаю. Я знаю, кем мы были вместе с Натали. Я вижу это незамутнённым взглядом, и из-за этого я не могу понять, кем мы стали.
Короче говоря, я до сих пор не знаю, что случилось с нами.
Когда Эрик закончил и занял своё место, звуки шмыганья и тихих рыданий эхом разносились в ярко-белой часовне. Церковнослужитель, управляющий похоронами, вернулся за кафедру и использовал универсальный жест руками «пожалуйста, встаньте». Когда прихожане начали вставать, я воспользовался моментом и выскользнул на улицу. Я перешёл через дорогу, вернулся под укрытие деревьев пальметто и прислонился к стволу, таким образом, чтобы меня не было видно из часовни.
— С вами всё в порядке?
Я повернулся и увидел ту самую милейшую барменшу.
— В порядке, спасибо.
— Замечательный человек, доктор.
— Ага.
— Вы хорошо его знали?
Я не ответил. Несколькими минутами позже, двери часовни открылись. Гроб вынесли под ярко палящее солнце. Когда он оказался рядом с катафалком, те, кто несли его, один из которых был сын Тодда, Эрик, встали вокруг. Женщина в чёрной шляпе шла следующей. Одной рукой она обнимала девочку, наверное, лет четырнадцати. Рядом с ней стоял высокий мужчина. Она опиралась на него. Мужчина был немного похож на Тодда. Я подумал, что это его брат и сестра, но это была лишь догадка. Те, кто несли гроб, подняли его и засунули в катафалк. Женщину в чёрной шляпе и девочку первыми сопроводили в лимузин. Высокий «возможно-брат» открыл перед ними дверь. Эрик шёл следом. Я смотрел, как выходят остальные скорбящие.
По-прежнему, никаких признаков Натали.
Я нашёл это несколько странным. Я видел только два объяснения. Иногда жена уходит первой, сопровождая гроб, иногда даже опирается об него рукой. А иногда она идёт последней, дожидаясь, пока вся часовня опустеет, а потом храбро направляется на выход по проходу. Помню, как моя мать не хотела ни с кем общаться на похоронах отца. Она вышла чёрным ходом, чтобы избежать столкновения с семьёй и друзьями.
Я наблюдал за тем, как выходят скорбящие. Их горе, как южная жара, стала живой, дышащей массой. Оно было подлинным и ощутимым. Эти люди были здесь не из простой вежливости. Они любили этого человека. Они потрясены его смертью, но опять же, чего я ожидал? Я что думал, что Натали бросила меня ради неудачника? Не лучше ли проиграть врачу, чем накачанному придурку?
Хороший вопрос.
Барменша по-прежнему стояла рядом со мной.
— Как он умер? — прошептал я.
— Вы не знаете?
Я отрицательно покачал головой. Тишина. Я повернулся к ней.
— Его убили, — сказала она.
Слова повисли во влажном воздухе, отказываясь исчезать. Я повторил:
— Убили?
— Да.
Я открыл и закрыл рот, и попытался снова заговорить:
— Как? Кто?
— Думаю, в него стреляли. Точно не могу сказать. Полиция не знает, кто его убил. Они думают, что это было ограбление, которое пошло не по плану. Ну, вы знаете, парень вломился в дом и не знал, что кто-то дома.
Онемение подкралось ко мне. Поток людей, выходящих из часовни, иссяк. Я смотрел на дверь и ждал, когда появится Натали.