— Ой, как же мы забыли! — встрепенулись сотрудники института. — У нас в соседней лаборатории женщина, так она одна живет в трех комнатах. Давайте в перерыв к ней забежим, может, она вас и пустит на квартиру.
Вот так Таня с Валей оказались у нас дома.
Мама была человеком компанейским, с людьми сходилась легко, общение было любимой формой ее досуга. Она тотчас выделила девочкам по комнате и денег с них не взяла. Телефон в новой квартире когда еще установят, я торчал в пионерском лагере, а тут как нельзя кстати две собеседницы, с которыми та же дорога на работу и обратно стала куда веселее. И как у мамы это водилось, очень скоро она стала ходить с Таней и Валей в кино, гулять в Измайловском парке, печь им пироги и покупать вкусное в отделе заказов местного гастронома.
Я увидел Таню с Валей уже под конец их практики, когда вернулся из лагеря. Именно в этот момент мама решила организовать им культурную программу, но прагматичная тихая Таня музеям и выставкам вдруг предпочла центральные магазины, и даже традиционный мамин напор действия не возымел, поэтому к прекрасному приобщилась только Валя.
Вместе мы побывали в Останкинском дворце, Музее изобразительных искусств, Третьяковской галерее и в Московском зоопарке. Больше всего Вале понравился именно зоопарк.
Чтобы она не так уж завидовала Тане, мы отвели Валю в ГУМ, ЦУМ, Военторг и магазин «Ванда», где та накупила подарков родне, да и себя не обидела, обзаведясь польским замшевым поясом, индийской косынкой и гаванской сигарой за шестьдесят копеек. Как объяснила нам Валя, курить крепкое — лучшее средство, когда ломит зубы.
Вечером, совсем уж расстаравшись, мама устроила девушкам прощальный ужин при свечах, в конце которого Валя, раскрасневшись, встала с рюмкой в руке и с чувством произнесла:
— Татьяна Никитична, спасибо вам за все! Теперь и вы приезжайте до нас!
После чего мама, чрезвычайно воодушевившись, принялась выпытывать у Вали, что же такого необыкновенного есть в тех местах, куда ее пригласили сейчас исключительно из вежливости.
Тут необходимо сказать, что у мамы две главные радости в жизни: лес с грибами и речка с берегами.
И если по поводу речки я полностью разделял мамины чувства, то к лесу у меня отношение было не такое уж однозначное.
Дело в том, что мама рассматривала лес как источник пропитания и обожала, не разгибаясь, часами ползать в зарослях, разыскивая грибы-ягоды. Я тоже не чурался этого занятия, но был не столь самоотвержен, чтоб добровольно вставать с петухами, лишь бы быть в лесу первыми. На все мои робкие протесты у мамы был железный аргумент:
— А на Новый год ты грибы есть любишь?
Мне всякий раз хотелось объяснить, что люблю, но не до такой степени, чтоб из-за одного праздничного застолья полмесяца вставать ни свет ни заря и пропахивать километры на карачках, но вместо этого лишь опускал глаза и пожимал плечами.
Короче говоря, мама спросила Валю:
— А речка там есть у вас?
Валя широко развела руками, словно царевна-лебедь крылами:
— Велика ричка Псёл!
Мама невероятно обрадовалась и продолжила:
— А лес? Лес тоже есть?
Валя на секунду задумалась, кивнула и развела руки уже на максимум возможного:
— А як же! Великий лис!
С той минуты судьба отпуска была решена. Мама стала с жаром утверждать, что если куда и стоит ехать, так это только в те сказочные края. Погода там летом прекрасная, полно овощей и фруктов, а такому, как мне, деревенская жизнь лишь на пользу, я стану крепче, выше, шире, наберусь сил и здоровья перед учебным годом.
На следующий день, провожая Таню с Валей на вокзал, мама там же, при них, купила билеты прямо до места, получила от Вали жаркие заверения, что та нас встретит в определенный день и час, да не одна, вся многочисленная родня прибудет на станцию в честь дорогих гостей. Мы посадили девочек на поезд, помахали рукой и стали интенсивно готовиться к поездке. Два дня носились по магазинам и закупали разную снедь типа конфет, тушенки и селедки в горчичном соусе, а на третий двинулись в путь.
Сначала мы ехали до Курска на каком-то раздолбанном и грязном поезде. Попутчик, дядька с порванной ноздрей, свесившись с полки, кивая на меня, говорил маме:
— Вот почему я никогда не отправлю своего сына в пионерский лагерь! Смотрите, чему его там научили.
Подумаешь! Я всего-то рассказал десяток анекдотов, спел несколько песенок и честно признался, что хотя и курил всю вторую смену, но сейчас уже бросил. Но дядька битый час убеждал маму, что воспитание в коллективе превращает любого нормального ребенка в уголовника, и до конца поездки косился на меня с опаской.
В Курск мы прибыли поздно ночью, посидели там на платформе и через пару часов на другом поезде отправились в город Льгов. Оказалось, что тот, первый, который до Курска, был еще очень даже ничего — во всяком случае, там тараканы по людям не ползали.
До Льгова мы добрались рано утром и там решили позавтракать, но нам сказали, что буфет закрыт до сентября, пришлось есть конфеты из рюкзака и запивать водой из колонки. Наконец подали поезд до нужного нам полустанка. В который раз мы втащили вещи в тамбур и покатили.
Такой поезд я видел лишь в фильмах про гражданскую войну. Эти деревянные коробки на колесах и поездом-то трудно было назвать. В первых двух поездах хоть туалет был. Состав шел с черепашьей скоростью на юг и постоянно останавливался среди полей, а я все ждал, что на эшелон налетит банда какого-нибудь батьки Ангела. За это время мама успела объяснить, что путь мы держим туда, где проходит граница между Россией и Украиной. То есть там еще Россия, но говорят все уже по-украински. Но по-украински не так, как бывает на Украине, что невозможно понять, а как Таня с Валей.
Когда мы прибыли на нужную нам станцию, солнце уже стояло в зените. Платформы там не было вовсе, из тамбура пришлось спрыгивать прямо на землю. Я не удержал ведро, и оно с грохотом покатилось вдоль состава.
— И-ди-от! — по складам сказала мама.
Помимо нас из поезда вылезли две какие-то толстые бабы с огромными мешками. Они закинули поклажу в кузов поджидавшего их трактора, кряхтя и повизгивая, забрались туда сами. Трактор прокашлялся, дернулся, отчего бабы в кузове повалились друг на друга и завизжали с новой силой. Трактор вдруг заглох, но вскоре зафырчал, снова дернулся и поехал куда-то, весело тарахтя.
Никакой Вали, как, впрочем, и многочисленной родни, не обнаружилось. Вокруг нас на многие километры простиралась степь.
— Странно, никого нет! — удивилась мама, секунду помолчала и добавила уверенно: — Ну, ничего, подождем, сейчас они появятся.
Но они так и не появились.
Степь вкусно пахла. Она жужжала, стрекотала и посвистывала на все лады. Пыль на дороге была мягкая, теплая и глубокая, по щиколотку. Если топнуть ногой, она вздымалась красивым облачком. Такую пыль хорошо бы в пакет собрать и сделать бомбочку. Я снял кеды, связал между собой шнурками, повесил их на шею и пошел босиком.
Эх, если бы не это проклятое ведро! Чего я только не пробовал с ним делать! Тащу за ручку — бьет по ноге, несу на отлете — немеет рука, перехватил двумя руками перед собой — свело живот. А все мама, сдались ей эти грибы. И где она собирается их искать? За те несколько часов, что мы здесь блуждаем, я не то что леса, даже рощицы не заметил. Трава-мурава да редкие поля с сахарной свеклой.
Острова белых хаток были разбросаны тут и там, насколько хватало глаз. По дорогам между селами ездили редкие телеги с цыганами. Лошади от жары шли еле-еле и иногда вставали как вкопанные. Цыгане косили на нас глазом, лениво чмокали губами и дергали за вожжи. Когда телега проезжала, поднятая пыль долго тянулась дымным следом, казалось, будто телега горит. Однажды прогромыхал грузовик, и пыльный столб взвился на полнеба и висел долго-долго, а мы с мамой тут же стали с ног до головы как известью присыпанные, полчаса потом чихали и кашляли.
В первой же деревне, попавшейся на пути, мама отправилась в сельсовет.
— В таких местах, — уверенно сказала она, — все друг друга знают!
В хате, где висел портрет Ленина, сидели люди с цигарками в зубах и громко разговаривали. Едва мы туда ввалились, они повернулись на звук громыхающего ведра и с любопытством уставились на нас и на наши вещи.
— Слухаю вас, граждане! — обратился к нам, по-видимому, главный и указал на длинную лавку. — Сидайте!
Мама осталась стоять, а я уселся на ведро. Пусть хоть какой от него прок будет.
— Мы в гости приехали, из Москвы! — начала мама, обращаясь ко всем сразу, включая и Ленина на стене. — Нас встретить обещали, но почему-то не встретили.
При слове «Москва» народ дружно приосанился и обменялся многозначительными взглядами. Наверно, им было приятно, что в их края занесло столичных жителей.
— Так до кого вы прыихалы? — любезно осведомился главный. — Як звуть друзив ваших?
— Валя! Ее Валя зовут! — со всей готовностью сообщила мама. — Девушка, молодая, высокая! В Москве на практике была, в нашем институте! Она еще в техникуме учится, не то в Донецке, не то в Ворошиловграде!
Люди внимательно слушали.
— Не то в Харькове! — уже с некоторым сомнением произнесла мама, но энергично закончила: — В общем, в каком-то химическом техникуме!
И с надеждой посмотрела на людей вокруг.
Те пожали плечами.
— А в якому сели вона живе, ця Валя? — спросил другой мужик, с усами как у Тараса Бульбы. — У нас Валентин богато!
— В каком селе? — повторила мама и, немного замявшись, продолжила: — Я точно не знаю, но Валя говорила, что недалеко от станции, всего несколько километров.
Люди в сельсовете переглянулись.
— Так у нас в районе сорок сел, — вступил третий мужик, он говорил по-русски почти чисто. — Лучше скажите, как фамилия Вали вашей?
— Ой! Ее фамилия! — Потерла лоб мама и вдруг запнулась. — Фамилия…
Я-то сразу все понял и нервно заерзал на своем ведре.
А они сидели и ждали.