Галина ШестаковаШига-шишига
ШИГА-ШИШИГА
Ленку отправили к прабабке в глухую деревню сразу же, как только начались каникулы. Ни слёзы, ни упрашивания, ни обиды не помогли. Мама собрала потрёпанный бордовый чемодан из кожзаменителя, с которым обычно папа ездил в командировки. Сложила туда всё — от маек, трусов до резиновых сапог и куртки.
— На случай атомной войны, — шутил папа обычно на такие сборы.
Но в этот раз папа не шутил, а понуро стоял, опершись на косяк двери в залу, и смотрел на Ленку.
Ленка сидела на диване, где стоял с раскрытой пастью чемодан, пожиравший её вещи. Когда из комнаты выходила мама, Ленка выуживала что-нибудь из чемодана и выбрасывала за диван.
— Ну, пап, — канючила она, не глядя на отца, потому что понимала, что бесполезно.
Папа отводил взгляд при каждом её нытье и с тоской смотрел в угол.
В семье не ладилось вот уже полгода. Ленка это чувствовала, но не понимала, что происходит. Просто они перестали вместе ужинать, как раньше, на кухне. Мама обычно жарила котлеты, а папа сидел за столом, грыз карандаш и отгадывал кроссворды.
— Та-а-ак, — тянул папа, постукивая кончиком погрызенного карандаша себя по носу, — слово из трёх букв, вторая «у», — и он, прищурившись, смотрел на маму.
Мама смеялась, легонько стукала его ложкой по затылку.
— Правда, не идёт на ум ни одно приличное слово! — радостно смеялся папа, ловил мамину руку и целовал. — Не может же быть, чтобы в советском журнале печатали в кроссворде неприличное слово?
— Душ! — радостно кричала Ленка и удивлялась, какой у неё умный папа на работе и какой глупый дома.
Сейчас папа не ужинал дома совсем, а где-то в столовке по пути с работы, и мама жарила котлеты только для Ленки и себя. Плакала. Отворачивалась к стенке, тихонько всхлипывала и делала вид, что всё хорошо.
Но ничего хорошего не было, Ленка это понимала. Особенно было плохо то, что её на все летние каникулы отправляют к старой-престарой прабабке в деревню.
Конечно, они там бывали, приезжали с папой и мамой на пару дней, один раз — на неделю. И всё. Но чтобы на три месяца туда отправить Ленку одну! Раньше такого изуверства никому не приходило в голову.
— Мне нужны книги, — сердилась Ленка и выкидывала демонстративно курточку и сапоги из чемодана. — И кукла!
Мама молча выкидывала книги и куклу и укладывала обратно куртку и сапоги.
— Без книг ты там проживёшь, а вот без сапог и куртки, если будет холодно, дальше избы носа не высунешь! — ругалась мама, выуживая вещи из-за дивана. — Лена! Да сколько можно! — и она отвесила Ленке вполне увесистую затрещину.
Ленка бросила на пол книги, куклу, спихнула все вещи с дивана и убежала в маленькую комнату, где они теперь жили с мамой.
В деревню к прабабке её привезла мама. Она долго отказывалась, потому что это была бабушка папы и она её немного побаивалась. Но папа укатил в командировку, и маме пришлось ехать с Ленкой на электричке, потом идти три километра по лесу до деревни.
Ленка стояла на крыльце. Чемодан всё время заваливался ей на ногу. А мама говорила с бабушкой.
Ленка слышала, о чём они говорят, хотя мама и пыталась объяснять тихо-тихо — о том, что они с папой переживают сложный период и им надо время, чтобы разобраться в отношениях.
— Хм, — усмехнулась прабабка, — чо тут разбираться? Или простить, или выгнать. Делов недолга.
— Варвара Ивановна, — тихо отвечала мама, — вы простите меня, но наша ситуация довольно сложная и нам надо прийти к общему решению, которое будет устраивать всех.
— Насыпала шелухи-то, — недовольно сказала прабабка, — слов набросала мне, словно мух осенних. Всё просто: или простить, или выгнать. Сложных ситуаций не бывает. Бывает семья, где любят каких есть. Если не любят, то семьи уже нет.
Мама что-то пыталась говорить ещё, но прабабка её остановила:
— Хватить мне тут шелуху свою сыпать, не отмыть дом потом. Иди, скоро электричка. Ленку оставь, не пропадёт она тут. Всяко лучше, чем на ваши судороги смотреть.
Мама вышла из дома красная и заплаканная. Попыталась поцеловать Ленку. Но Ленка отвернулась.
— Пока, доченька. Не скучай, — мама погладила её по голове.
И спустилась по скрипучим ступенькам. Вышла за калитку, осторожно её притворила, ещё раз посмотрела на дочь. Ленка не повернулась, так и стояла на крыльце с чемоданом. Мама беспомощно взглянула на прабабку, которая смотрела на неё в окно, вздохнула и пошла, ссутулившись.
Варвара Ивановна перекрестила её на дорогу и сердито задёрнула занавеску. Пробормотала «дура молодая» и вышла на крыльцо.
— Ладно, не грусти, детонька, — она взяла чемодан, легонько похлопала Ленку по плечу. — Ума наберутся твои родители и вернутся. Всё наладится.
Ленка дёрнула плечом и скинула руку прабабки, но зашла за ней в дом.
— Вот твоя комната, — сказала Варвара Ивановна, — устраивайся. И приходи, будем чай пить с пирожками.
Ленка оглядела комнату. Маленькая, светлая. Кровать железная, старинная, с шишечками. Она потрогала — кровать тихонько скрипнула. Гора подушек, накрытых кружевом. От больших до маленьких. Одеяло, сшитое из кусочков, весёлое, радостное. У подушек сидел, привалившись, потрёпанный плюшевый мишка, с глазами-пуговицами. Он таращился на Ленку.
— Чо смотришь? — рассердилась Ленка и пихнула его.
Он завалился на бок, тихонько проворчал, но, может, Ленке и показалось. У окна стоял стул, расписанный яркими, весёлыми цветами. И маленький столик. Комната Ленке понравилась. Странно, она никогда её не видела, когда они приезжали раньше.
— Это комната твоей бабушки, — словно ответила на вопрос Варвара Ивановна, показавшись в дверях. — Её детская комната. Жила она тут, пока в город не подалась.
Ленка промолчала.
— Привет мне не передавала Настюша? — спросила Варвара Ивановна.
— Баба Настя, — вздохнула Ленка, — передавала привет и гостинцы. В чемодане. Ну, в смысле, гостинцы в чемодане, а привет на словах.
— Ну и славно. Пошли чай пить с пирожками. Ты какие больше любишь? Сладкие?
— Сладкие, — опять вздохнула Ленка, вспомнив, что мама пироги давно не стряпала.
Оказалось, что с бабой Варей жить нестрашно. На вид она была суровой старухой, но с Ленкой была доброй. Рассказывала ей сказки, былички. В лес водила по ягоды, а по пути рассказывала про всякие травки, какая от какой хвори.
— Зачем тебе про травки знать? — удивлялась Ленка. — Пошёл и купил в аптеке лекарство от всякой болезни.
— Ну, у нас до аптеки пока доберёшься — помрёшь, — сказала сухо Варвара Ивановна. — Пешком пять вёрст киселя хлебать до соседней деревни, а там только аспирин и докторов нет.
— А если я заболею? — пугалась Ленка.
— Не помрёшь, — хмыкала баба Варя, — у меня не помирают.
Через месяц Ленка освоилась. Носилась по деревне чумазая и счастливая. Ну, почти, если маму с папой не вспоминала. Подружилась с деревенскими мальчишками. Их, пацанов, было всего двое. На лето они приезжали к семьям, а с осени уезжали учиться в интернат в большое село за десять километров. Домой только на выходные и праздники. Зато летом раздолье. Бегай где хочешь, уроков не надо делать. Только мамкам помочь иногда.
Один, Пашка, Ленкин одногодка, а второй, Сашка, — на год старше. Вместе бегали в лес по ягоды, по грибы. Просто в войнушку поиграть. Сначала, правда, они Ленку задавакой городской считали, но потом, когда Ленка спасла Сашку, вспомнив бабы Варины рассказы про травки, признали за свою.
А было это так. Сашка напоролся на сучок и раскроил ногу. От вида крови в таком количестве Сашка побледнел и чуть не грохнулся в обморок. А Пашка и вовсе заголосил, как девчонка. Ленка нарвала подорожников, поплевала на них, протёрла ладошкой от микробов и налепила Сашке на рану. Потом уложила его на спину и приказала задрать ногу, чтобы кровь унять.
Отвернулась и прошептала бабкино заклинание: «На великом океане, на острове Буяне стоит камень Алатырь. На нём сидят две девицы, они родные сестрицы. Они прядут пряжу. Пряжа, оторвися, а, кровь, оттолися».
Что такое «оттолися» она не знала, но очень надеялась, что поможет. Минут через пять Саша порозовел, а кровь остановилась. Ленка разорвала носовой платок и стянула рану. От мамки Сашке, конечно, влетело. Но после этого Сашка и Пашка относились к Ленке уже как к равной.
Через пару месяцев Ленка сильно затосковала по родителям. Не в радость были и прогулки с бабой Варей, и игры с мальчишками. Она сидела в своей комнате, качалась на кровати и смотрела в окно. Ей иногда казалось, что в углу за старомодным комодом кто-то шебуршится. Несколько раз хотела сказать бабе Варе, но потом забывала. Валялась. Не хотела гулять, даже окно не открывала, когда приходили Сашка с Пашкой звать её. Сидела, смотрела в пустоту, вспоминала, как мама на кухне жарила котлеты, а папа смешно отгадывал кроссворды. Плакала. И обнимала старинного мишку с гла¬за¬ми-пуговками.
Баба Варя поглядывала на Ленку день, два, а потом сказала:
— Смотри, в лес одна не ходи.
— Я и не хожу, — буркнула Ленка, слушая скрип растянутых пружин кровати.
— И не слушай никого, — добавила баба Варя — поняла?
— Кроме тебя и Сашки с Пашкой слушать некого. Все остальные сидят по домам, со мной не разговаривают.
— Я не о них говорю, — сказала баба Варя, — есть кому тебе глупости нашёптывать.
— Кому? — недовольно спросила Ленка и отвернулась.
— Знамо, кому, — рассердилась баба Варя. — Шишиге.
Ленка только глаза на это закатила и ничего не сказала. Так до вечера и просидела в комнате. Поела и снова ушла. Всё смотрела в окно и качалась на скрипучей кровати.
— Шига, шига, шишига, — повторяла. — Фига, а не шишига.
— Тебе фига, — прошептали в углу за комодом. — Тебе, тебе, фига, а не мамины котлетки.
— Кто это? — подскочила Ленка и выронила мишку.
— Останешься тут навсегда с противной бабкой. Навсегда.
— Нет! — разозлил