Доподлинно известно, что от непомерно тяжкого труда мести пот градом катился с Шимшона, и, окончив битву, он попал в серьезную беду. Страшная жажда сдавила горло, иссушила губы и рот, отняла силу в ногах. Изможденный, он опустился на землю. Передвигаясь ползком, пытался отыскать воду, но помутневший взор его не находил ни ручья, ни родника, ни даже лужи.
“Бог милосердный! – из последних сил взмолился Шимшон, – Ты спас раба Твоего, а теперь оставил меня умирать от жажды, и попаду я в руки этих необрезанных?” Тут вышел из-за скалы ангел Пахдиэль и воскликнул: “Жажда сия – остережение Господа за сомнения твои!” Произнеся эти слова, Пахдиэль отвалил камень, что лежал рядом с головой Шимшона, и заструился источник на этом месте. Шимшон пил, и возвратился дух его, и он ожил.
Глава 8 Шимшон и Длила
Учиненный Шимшоном разгром заклятым недругам произвел глубочайшее впечатление на оба враждовавших народа, на виновника торжества победы и на всех прочих героев этой правдивой повести. Возможно, неизгладимости достигнутого эффекта способствовала диковинность орудия избиения – подобранная Шимшоном на земле ослиная челюсть.
В сердцах филистимлян смешались ненависть, страх и уважение к силе. Они затаились, притихли, отступили с завоеванных позиций, и праздник владычества сменился буднями искания компромиссов.
Почва под ногами иудеев обрела относительную твердость. Расположение простых людей к Шимшону стало поистине всеохватным. Соплеменники превозносили его, но уколы совести за постыдное посольство мешали разгореться в полную силу пламени любви. Совет мудрецов заявил, что подвиг героя явился воплощением Божьей воли и в завуалированном виде был предсказан Советом.
Маноах и Флалита сияли родительским счастьем: “Отпрыск жив и здоров. Правда, безбрачен, деток не породил и снова взялся за беспросветный труд исправления человечества, но ведь молод он, поумнеет и наверстает!” Не упрекнем отца с матерью за важничанье – ходили по Цоре, задравши нос. Кто еще мог похвастаться таким сыном?
Вчерашние господа вернули Маноаху и Флалите отобранное имущество и возместили ущерб. Родители Шимшона построили сыну дом на полпути меж Цорой и Тимнатой. Место удобное – близко и к своим и к язычникам. Ни те, ни другие не отличались праведным поведением, и часы досуга редко случались в обители судьи.
***
Первое время после громкой победы Шимшон в охотку винил, оправдывал и наставлял. Когда не помогали слова – убеждали мускулы. В судейском деле это приемлемо: не важно, прям ли, крив ли путь к утверждению законности – надо дойти до конца.
Язычники, казалось, смирились с уздой. А иудеи меньше бродяжничали и больше трудились. Шимшон отправлял крепких парней в ученье к кузнецам филистимским. Собственные мечи и копья защитят надежнее древних союзов.
Годы шли и уносили с собой первоначальный избавительский пыл назира. Пахдиэль с сожалением отмечал, что иудеи много охотнее осваивают железоделательное ремесло, нежели покидают торную тропу греха ради ухабистой дороги праведности. Ангел винил в этом Шимшона. Его холостяцкая петушиная жизнь, возможно, не подавала доброго примера единоверцам. Однако опровергнуть сие предположение не труднее, чем доказать. Раздраженному фактами эмиссару небес неизменно вспоминались слова Второго друга: “Вождь – человек, значит, не без изъяна… Внушением не одолеть жестоковыйности…”
Вне всякого сомнения, проницательный читатель успел уже сделать вполне резонное предположение о том, что Шимшон не чурался сладких утех в своем обиталище, неосмотрительно пожалованным ему родителями. Женатику ведомы приятности, а холостая жизнь изобилует удовольствиями. Пусть пока не находилась равная замена огненной Кушит или целомудренной Нимаре, но, шагая по лестнице чувственных наслаждений, назир, как казалось ему, ступень за ступенью поднимался к вершине, где ожидал его дар судьбы. Флалита совершенно не одобряла затянувшуюся свободу родного чада, да и Маноах выражал пассивное согласие с супругой.
Приходящие фемины доставляли преходящие радости. Все явственней слышался Шимшону шорох одиночества. Он стал меньше ценить народную любовь, подозревая в ней корысть. Волны сомнений накатывались и отступали. Годен ли он для исполнения высокого Божественного посланничества? Раздумья – путь к измене: а нужна ли его миссия? Не слишком ли высокую цену приходится платить за исключительность, и не лучше ли стать, как все? Порой хотелось куда-нибудь скрыться, порвать с этой жизнью, а то и с жизнью вообще.
Правда, мысль о несомненной практической пользе судейства теснила черную меланхолию. Но ведь души-то людские он не исправлял, слов убеждения не находил и примером не служил. Пахдиэль высокопарно ободрял: “Волшебной силы подвиги сотворили героя. Ты навеки станешь легендой, питающей гордостью корни племени твоего. Без живительной этой влаги высохнет древо жизни народа!” Шимшон соглашался и утешался на время.
Мудрая Флалита знала, что счастливый брак рассеет туман мужской тоски и упадка духа. Маноах держался такого же мнения. Сознавая малость своего влияния на отпрыска, родители скрепя сердце решились обратиться за содействием к Пахдиэлю. Дождавшись очередного схождения ангела с высот, они изложили небесному созданию земной взгляд на вещи. Внешне снисходительно, но с внутренней заинтересованностью гордец выслушал стариков и обещал обсудить предмет с Шимшоном. События благоприятствовали переменам.
***
Среди филистимлян было немало людей с тугим кошельком, поэтому несколько раз в год в Тимнату прибывал торговый караван из Египта. Купцы неизменно оставались довольны – сбывали дорогие ткани, украшения, посуду и цены брали хорошие.
На сей раз к торговцам с берегов Нила пристала молодая филистимлянка по имени Длила. Родители увезли ее ребенком в Египет. Сперва нажились отменно, потом удача забыла о них, и богачи превратились в лавочников средней руки. В Тимнате оставался дом под присмотром двух племянников, двоюродных братьев Длилы.
Боги не дали родителям Длилы других детей, а единственную дочь они отправили обратно под опеку братьев. Странный этот поступок явился щедрым подарком досужим языкам, утверждавшим, что, якобы, нескромное поведение дочери вынудило отца с матерью вернуть ее в Тимнату ради сбережения своего доброго имени. Мы не станем прислушиваться к ядовитым сплетням. Злоречие порочит невинное и пятнает чистое.
Заметили люди, что Длила недурна собой и нрава пылкого. Она была не столь красива, как умна, и не так горяча, как добра. Вездесущий Пахдиэль поведал питомцу о новоприбывшей. Шимшон выказал живой интерес. Он легко нашел благовидный предлог для знакомства и гостеприимства.
Невзначай, не в ущерб величию своему, ангел обмолвился Флалите и Маноаху о свежих обстоятельствах, касающихся сына. Старики с радостью встретили новую надежду: “Ну и пусть она филистимлянка – перед Богом все равны!”
Говорят, мол, в старости мозги костенеют, теряют способность к ревизии взглядов. Однако пример родителей Шимшона показывает несостоятельность такого воззрения. Хотя, порой, гибкость ума не молодостью определяется, а диктуется недостатком выбора.
***
Чудо, случившееся меж Шимшоном и Длилой, зовется взаимной любовью с первого взгляда. Ему не было никакого дела до перипетий ее прошлого, а она до поры до времени не проявляла любопытства к будущему его славы. Они растворились в настоящем.
Нимало не тревожась худословием благонамеренных жителей Тимнаты и, пренебрегши остережениями двоюродных братьев, Длила переселилась к Шимшону. Ее заботливая рука и замечательный вкус совершенно преобразили по-холостяцки одичалое жилище, что до недавней поры хоть и часто освящалось женским присутствием, но всякий раз слишком кратковременно.
Неуемны ласки любовников, когда говорит язык страсти. Длила верила горячему своему сердцу, и что есть выше сего? Сквозь марево восторгов первых жгучих дней стали проступать контуры лет грядущих. Есть ли дело выросшей в Египте филистимлянке до пустых мечтаний иудейских? Ей нужен человек из плоти и крови, а не фантазии чужих пророков!
“Бедный, бедный Шимшон! – размышляла Длила, – такой добрый, красивый, могучий, благородный, любвеобильный! Неужто драгоценный возлюбленный мой не для радостей жизни рожден? Он скрытен – я не успела заслужить доверия. Но сердце не обманывает меня: Шимшон рвется из тьмы величия, свет простоты его манит. Мы созданы друг для друга и жаждем вместе жить и умереть! Но не в этой земле, лакомящейся лучшими детьми своими…”
Шимшон упивался любовью, и вновь взвился дух его. Поначалу забылась тоска сомнений и бесцельности. Но вернулась она и сдавила горло крепче прежнего. Проницательным сердцем Длила угадала душевную муку Шимшона: он подошел к крайней линии судьбы, и страшно ему преступить границу новой жизни, но гибельно промедление!
“Бежать, бежать! – лихорадочно думал Шимшон, – все бросить и бежать! Только Длила! Любовь ее изобретет основание, предлог, средства, место. Однако изменить предназначению моему? Покинуть землю и родных? Пока не проверил себя, не имею права говорить ей о своих метаниях. Жить только страстью. Да ведь не мало это!”
Шимшон верно угадал изобретательность Длилы – она выстроила в голове проект спасения любви. Они навсегда покинут землю Ханаанскую, и никогда более на увидят погрязшие в пустопорожней вражде Цору и Тимнату. Ей известны чудные города в свободной Египетской стране. Вечность поселилась в том краю. Море, солнце, песок, пирамиды, любовь – все бессмертно в благодатной стороне. Нужно много богатства для воплощения мечты. Она добудет. Главное – Шимшона воля. Она склонит его. “Пока буду молчать. Он на полпути. Пусть плод созреет. Намерение тверже, когда к нему приходишь сам”.
***
Братья Длилы пребывали в растерянности. Дом сестрицы пустовал. Сама она обреталась в вертепе израильтянина и тем срамила семейный клан. Того и гляди, дойдут слухи до берегов Нила, и позор падет на головы египетской родни. Положение становилось вконец скверным. Доколе терпеть? Братья отправились за помощью к уже знакомому нам старейшине.