— Лоли…
— Не принимается, Авдеев, — мягко, но хорошо мне знакомым тоном той стервы из спортзала, у которой я когда-то почти как зеленый пацан выбивал шанс на второе свидание. — На Шутова смотреть не обязательно — можешь смотреть на снег!
Когда на поздних сроках беременности она уже явно не рисковала прилетать за Стасей, за ней приезжал Шутов. Мы, конечно, как взрослые мужики, жали друг другу руки, обменивались парой дежурных фраз и разбегались. Так же и когда он привозил дочь обратно.
Валерию я не видел уже полгода.
И было бы огромным лицемерием перед самим собой, считать, что увидеть ее я не хочу.
Но это какой-то ёбаный пиздец — смотреть, но не трогать, даже не дышать в ее сторону.
А может, мне просто надо один раз увидеть, что у нее все супер-отлично — дочки, коты, муж, снег этот ебучий. Один раз выпить коктейль с напалмом, сгореть, перегореть и истлеть?
Прижимаюсь лбом к шершавой поверхности груши.
— Вадим, слушай… Хочешь ты этого или нет, но мы — семья, а Рождество — семейный праздник.
— Стрёмная семья. — Сарказм вырывается из меня раньше, чем я успеваю прикусить язык. На всем ходу врубаю тормоза, выхолаживаю голову до звенящей ледяной пустоты.
Она же старается. Сглаживает углы. Пытается найти баланс.
— Научишь Стасян лепить снеговика, — продолжает «соблазнять» Валерия. — Димка учит ее лепить геометрические фигуры, представляешь? Они в прошлом месяце равнобедренный треугольник разучивали.
Я смеюсь.
Не хочу, но смеюсь.
Странное чувство — когда вроде и полегчало, но сдохнуть хочется почему-то еще больше.
— Правильно я понимаю, что этот вопрос ты с мужем еще не обсудила?
— Этот вопрос мы обсудили еще в прошлом году, когда я не была уверена, что ты захочешь ее отпустить. Это был план «Б».
— Как я мог забыть, что у Шутовых семейная традиция — всегда иметь запасной план.
— Сдавайся, — коварно подталкивает к пропасти Валерия. — Я сделаю лютефиск[2].
— А если нас твой муж за этим застукает? — Изображаю тот пофигистический тон «матрешки» который всегда ее успокаивает, и в нашем с ней общении все расставляет на свои места.
— Ну, тогда заранее договоримся, что выживший закапывает второго, — почти без заминки находит решение. Уверен, что и переговоры на работе она ведет точно таким же тоном.
Маленькая деловая соска.
Чужая жена.
Я вздыхаю, но на этот раз немного раздраженно, потому что слышу рваное шипение в затылок.
Вика зашла в зал пару минут назад — я увидел ее отражение в зеркалах.
Уже около минуты стоит у меня за спиной, но только сейчас начинает дышать слишком выразительно. Поворачиваюсь к ней, смотрю сверху вниз на плотно сжатые губы и взбешенный взгляд.
— Давай мы потом созвонимся, — говорю Валерии, — договоримся, когда ты приедешь.
— Авдеев…
— Прости, я сейчас уже занят.
Она сбито говорит «извини, поняла», и я первым тыкаю в наушник, чтобы закончить разговор. Музыка, которую перебил звонок Валерии, взрывается с паузы. Вика что-то говорит, но я не слышу ни слова. Просто позволяю ей сбросить пар. Что она услышала? Что я шучу с какой-то женщиной насчет ее ревнивого мужа?
Хочется сказать: «Вик, не заплывай за буйки, не надо, ну вот какого черта?»
Но я помню, через что ей пришлось пройти, поэтому нарочно терпеливо жду, пока выскажется. Потом еще пару секунд.
Вынимаю наушник.
— Ты меня даже не слушаешь, Вадим, — язвит Виктория.
— Зато ты меня подслушиваешь, стоя у меня за спиной, — спокойно отвечаю я.
— Ну, зато теперь я знаю, что ты обсуждаешь свидание с чужой женой!
— Я тебе никогда не изменял, Вика, не изменяю и не собираюсь изменять. Мы договорились кое о чем, помнишь? — Пытаюсь мягко напомнить, что выкатывать ревность в такого формата отношениях — прямая дорога на выход из этих отношений.
— Своим ушам я тоже верю, Авдеев! Ну и когда она приедет? Твоя немножко замужняя блонда.
Я понятия не имею, что она знает про Валерию. Свою личную жизнь я никогда и ни с кем не обсуждаю, а тем более не посвящаю никого в нашу «стрёмную семейную историю», потому что мы втроем нашли приемлемый компромисс, а всех остальных это в принципе ебать не должно.
— Вик, тебе лучше сейчас уйти. — Из состояния адской боли меня, с легкой подачи Виктории, швыряет в точку тотального разрушения. Я отсюда таких дров наломать могу, что хватит сжечь весь земной шарик. Поэтому я уже просто мастер жесткого торможения. — Успокоишься — и мы обо всем поговорим, хорошо?
— Ты ее любишь, да?! Ту блонду? Ждешь ее? А я так, убить время, пока она не даст «зеленый свет»?
— Ты делаешь обо мне какие-то свои выводы, которые ко мне не имеют никакого отношения, Виктория. — А я этого терпеть не могу. Справедливости ради, Валерия тоже этим грешила, но ей я прощал, потому что любил.
Любимой женщине можно любую хуйню простить.
Буквально. Вообще все. Я бы все простил. Любой косяк. Любую дичь.
Кроме предательства.
Предательство я не прощаю вообще никому.
Вика отступает на шаг назад, но в ту минуту, когда я начинаю верить в ее благоразумие — снова подается вперед. Протягивает руки, обнимает меня за талию. Жмется очень плотно. Упирается лбом мне в грудь.
Я потихоньку сцеживаю злость через зубы.
Точно так же, два с небольшим года назад, она сделала, когда пришла на встречу, которую сама же и назначила, рассказала, что ей нужна помощь. Я тормознул, потому что хоть Таранов к тому времени уже успел как следует насрать мне за воротник, вот так в омут с головой бросаться вытаскивать дев из беды я не привык. Тогда Вика очень смело сняла пиджак, расстегнула блузку, позволила белоснежной ткани сползти по телу и выдержала мой наверняка не самый приятный в мире взгляд, пока я смотрел на ее покрытое ожогами и шрамами тело. Некоторые были такими свежими, что оставили следы на шелке. А когда я встал, чтобы помочь Вике одеться, она потянулась, обняла, и очень долго, без остановки, повторяла: «Вадим, спасите меня, спасите меня…»
— Прости, — говорит Вика уже сейчас, — это просто ПМС.
— Проехали, — отвечаю тот максимум, на который сейчас способен. И все же осторожно, но настойчиво отрываю от себя ее руки. — Вик, блин, я мокрый как свинья. Давай я тут закончу, потом в душ, а ты пока придумай, куда завтракать пойдем.
Она немного успокаивается. Стреляет в меня карими глазами.
— Пойдем вдвоем. Заглажу вину, — и выразительно «поглаживает» языком нижнюю губу.
Нет, блядь.
Вот точно — нет.
— Вика, — нажимаю интонацией, — завтрак, хорошо?
Вижу, что ей зудит огрызнуться. Озвучить одну из своих придуманных фантазий, но сдерживается. Даже находит силы улыбнуться и почти безразлично дернуть плечами. На прощание все же тянется и целует меня, заталкивая язык так глубоко, что я готов даже поспорить — в зале появился еще как минимум один посетитель, и он — женщина. Пока Язык Вики хозяйничает у меня во рту, смотрю в сторону двери — там и правда девчонка лет двадцати.
Интуиция тебя, Авдеев, никогда не подводит.
Вика уходит.
Я еще минут десять разъёбываю грушу.
И принимаю решение, что пора потихоньку двигать нас «на выход».
Глава четвертая: Барби
Я сосредоточенно вбиваю данные в таблицу, проверяя прогнозные показатели доходности по американским инвестиционным фондам. Глаза болят так сильно, что не спасают даже святые капли, которые я всегда таскаю с собой в косметичке.
Проверяю строчку, еще раз бросаю взгляд в нижнюю строку с подсчетом итога — все ок, совпадает.
Иду дальше.
Вот уже неделю я работаю в отделе стратегического анализа и инвестиционного планирования — младшим аналитиком.
Неделю назад блестяще прошла два собеседования — сначала с HR-менеджер и руководителем отдела, потом — с профильным ТОПом. Я ни на секунду не нервничала уже хотя бы потому, что на собеседование кроме меня пришло еще около пяти человек, и даже беглого разговора типа ни о чем, хватило, чтобы оценить их квалификацию и степень предоставляемой для меня опасности. Она была просто около нулевой.
На работу я вышла во вторник — и сразу попала с корабля на бал.
Оказалось, что у моей начальницы — Лазаревой Ольги Павловны — личная трагедия на фоне ссоры с любовником. В общем, за неделю я поняла про нее две вещи — когда она не ревет, тогда она просто устраивает какой-то хаос. Но я была, кажется, единственным человеком в нашем рабочем пространстве, который, кажется, предпочел бы хаос ее постоянным слезам. Потому что, по моему скромному мнению, нет в жизни ничего более жалкого, чем ревущая из-за мужика женщина. Бросил мужик? Ну и на хуй с пляжа, следующий!
Но Лазареву перемкнуло прямо очень жестко.
— Барр? — Она как раз влетает в нашу рабочую остекленную зону и сразу прет на меня. — По анализу динамики активов, который я просила сделать, всё готово?
Она всех тут называет по фамилиям, хотя я уже успела заметить, что их формальное офисное общение допускает такой формат.
Вообще-то это не она просила меня сделать — это ее работа. Она просто сразу вывалила на меня кучу работы, видимо рассчитывая на то, что я не вдуплюсь и сделаю заодно вообще весь основной массив данных, а ей потом останется сделать только «косметический ремонт». Но я в принципе сделала, потому что для разыгрывания всей партии, роль умненькой исполнительной новенькой мне подходит идеально.
Папка со всеми таблицами у нее на столе.
Я уже даже почти рукой на нее показываю, но вовремя сама себя торможу.
Стоп.
Я же сюда пришла не для того, чтобы помогать Авдееву сожрать еще один сладкий кусок пирога под названием «американский финансовый сектор». Во-первых, мне нужно устроить себе хороший и, главное, закономерный карьерный взлет, во-вторых — пора «знакомиться» с Авдеевым. Но за неделю я его в нашем Аиде (так местные называют все, что ниже десятого этажа в нашем тридцатиэтажном небоскребе) ни разу не видела. Им здесь даже не пахло. Хотя я успела подслушать кое-какие сплетни и узнала, что Авдеев трудоголик, и в офисе бывает каждый день. Но Его Грёбаное Величество у нас в Раю — на благословенном тридцатом, и мне, какому-то младшему аналитику, путь туда заказан вообще.