– Но… как же тогда…
– Обращайтесь ко мне «ваше превосходительство», – спокойно предложил Бессмертный. – Да, там, где я был, это не высший титул. Но здесь самое то.
– Конечно, ваше превосходительство, – с готовностью склонился Блэквуд.
– А почему не высший? – возмутилась Елена. – Ты самый лучший, ты заслуживаешь высшего!
– Так он и выбрал себе самое лучшее, – усмехнулась Марья. – Если бы ты не возмущалась, а слушала, услышала бы, что сообщил нам его превосходительство. Что он превосходит здесь всех остальных.
Бессмертный улыбнулся ей в ответ. Как и раньше, они поняли друг друга без слов.
– Как здоровье императора, Блэквуд? – снова повернулась Марья к послу.
– Благодарю за заботу, ваше величество, всё хорошо. Он шлёт вам наилучшие пожелания.
– Да, передавайте ему наши, – рассеянно ответила Марья, намереваясь завершить беседу и приглашать всех за стол. Краем глаза она заметила Коломну.
– Ваше величество! – осторожно поднял руку Маскина. – Позвольте? Мы можем поговорить о возвращении кагана? Не хочется злоупотреблять вашим гостеприимством…
– Разумеется, Маскина! – милостиво улыбнулась Марья послу каганата. – Но не сейчас. Сейчас пора за столы, прошу вас…
Подошёл Коломна, и она успела заметить его встревоженный вид, но тут дворецкий объявил царевича, и ей стало не до дьяка.
Иван вошёл – прямой, стройный, красивый. В своём лучшем наряде, чисто выбритый, чёрные волосы расчёсаны и уложены волосок к волоску. Теперь все, пока он шёл, смотрели на него, как только что на Марью.
– Ваше величество! – тихо произнёс он, подходя и склоняясь к её руке. – Прошу простить за опоздание. Отдавал последние приказы нарядам по городу.
Марья осознавала, что на них смотрят все. Её беспокоил Иван – и его поведение, и его вид, и даже обращение. Она понимала, что на людях «ваше величество» уместнее, чем привычное «матушка», что последние дни вообще многое изменили и по-прежнему уже не будет. И всё-таки… всё-таки было что-то ещё. Не нравился ей сейчас Иван. Не нравилась его демонстративная холодная сдержанность, его непривычная скрытность.
Времени разбираться, однако, не было.
– Ничего, Иван! – пряча беспокойство за приветливой улыбкой, произнесла она. – Мы совсем недолго тебя ждали. Прошу к столу!
Длинные столы были расставлены вдоль трёх стен, оставляя открытое пространство в середине комнаты для музыкантов и актёров. Сегодня выступлений, естественно, не планировалось. Но столы были расставлены привычным порядком, и Марья заняла своё привычное место за центральным столом.
Справа от неё, как всегда, сел Иван. Она неслышно выдохнула, словно боялась, что он изменит себе сегодня и здесь. Рядом с Иваном села Лика, притащившая с собой несносную подружку, за ней Савостьянов, Коломна, и дальше шли члены Малого совета – Реутов, Алексеев, Салтыков, Вельский и остальные.
Слева сидела Ольга с семьёй. Она просила Кощея, но он отказался, выбрав себе место на самом краю левого стола, между Соловьём и Еленой.
Дворецкий подал знак, в дверь стали вносить горячие блюда. Марья дождалась, пока расставят первую перемену, поднялась с бокалом вина в руке. Ещё три-четыре секунды в зале стоял ропот, потом стих.
– Дорогие гости! – звучно обратилась к присутствующим царица. – Мы собрались здесь по скорбному поводу, провожая в последний путь нашего великого и любимого учителя Велизария Хлора. Я никогда не думала, что именно нам, нашему городу и царству, выпадет такая трагическая честь – принять у себя прах этого замечательного волшебника. Но что случилось – случилось. Мы постарались сделать всё, дабы покойному были выказаны все положенные почести. Он заслуживал лучшей участи и лучшего, более почётного прощания. Не его вина, что он упокоился здесь. Но и не наша. Спи спокойно, дорогой учитель. Нам тебя будет не хватать.
Она подняла бокал, сделала глоток. Остальные молча последовали её примеру.
Марья села. Она не была довольна своей речью. Как-то всё скомканно получилось, напыщенно, не по делу. Не то сказала, что хотела, не то, что нужно было. Не подготовилась как следует, вот и результат.
Она хотела намекнуть на убийство Велизария, указать на виновников преступления. И этого, и того, старого, с которого всё началось. Но не смогла заставить себя это сделать. Костя был в Малахите, Хранители молчали, и, несмотря на все заверения брата, она до сих пор терзалась сомнениями. Что, если он ошибся? Что, если Хранители не пойдут на переговоры? А если пойдут, если как раз сейчас они это решают, то стоит ли обострять с ними отношения до точки невозврата, публично обвинять их в преступлении?
Да, здесь, в Волхове, многие уже знают. После ареста Сирин пришлось объяснить семье и окружению, что и зачем. Ольга была в ужасе, до последнего отказывалась верить. Но после подтверждения от Олега смирилась даже она.
А вот Мороз, например, даже Олегу не поверил. И Марья не была уверена, что поверят остальные. Поэтому решила не торопить события. Сначала нужно вернуть Книгу и мальчика, а потом уже можно разворачивать и кампанию против Хранителей. Если брат не передумает… Пока он ведёт себя до странности апатично.
Этого Марья не могла понять. Брат словно отстранился от всех текущих событий, проводя ночи напролёт с Еленой и откровенно не желая заниматься ничем серьёзным. Он откликался на её прямые просьбы, ссудил золото на закупку хлеба, вернул зрение Евсею, отправил в Долины Змея, чтобы не пугал народ.
Но он уклонялся от серьёзного разговора по насущным заботам и не желал даже особо распространяться о своём пребывании в том, другом мире. Марья пыталась вызвать его сегодня на откровенность, пробовала разузнать о его планах, о том, что намеревается делать. Но он лишь отмалчивался с непривычно скучающим видом либо указывал, что сначала надо вернуть Костю, а потом придёт время думать обо всём остальном.
Но и мальчиком он заниматься не спешил. Марья настаивала на решительных действиях, предлагала выдвинуть Хранителям ультиматум, начать хоть что-нибудь – войну или переговоры. Он качал головой и говорил, что надо ждать. Это вернейшая тактика, мальчишка скоро вернётся, и пусть она не забивает себе этим голову. У неё и без того забот полно, а мальчика и Хранителей он берёт на себя.
Марья взглядывала на брата, с какой-то нарочитой беспечностью болтающего с Соловьём и Еленой, и никак не могла его понять. Не вязалось с ним, с прежним, всё его нынешнее поведение. И четыреста лет в другом мире – аргумент, который пыталась приводить Ольга, не казался ей убедительным. С кем угодно другим – да, но не с Кощеем. Не мог он так измениться, даже за четыреста лет.
Было тут что-то ещё, во что её по каким-то своим причинам он решил не посвящать. И это и злило, и успокаивало одновременно. Злило, что брат до сих пор не доверяет ей полностью, несмотря на всё, что она для него сделала. И успокаивало – раз она не может понять его до конца, тем более бесполезно пытаться это делать остальным. Как всегда, он ведёт свою партию, но впервые за много лет не против неё. Несмотря на все прочие сомнения, в этом Марья была уверена. После тяжёлых лет взаимной вражды брат снова с ними, снова на их стороне.
Придя к этому выводу, она наконец успокоилась. Позволила себе обратить внимание на блюда, допить бокал вина. Кравчий тут же наполнил его снова.
«Ладно, – решила Марья, – ладно. Сегодня можно и отдохнуть, ничего до завтра не случится».
Лика не смогла поговорить с Марьей до пира. Когда Маргарита волокла её за собой под руку, было неудобно вырываться и просить завернуть сначала к кабинету царицы. Маргарита немедленно начала бы выяснять, что да зачем, а Лике не хотелось вдаваться в подробности, особенно при Савостьянове.
Они думали, что опаздывают и придут последними, но Марьи в палате ещё не было и Ивана тоже. Лика встала поближе к двери, чтобы успеть перехватить царицу и хотя бы попросить о разговоре после ужина, но и этого не смогла. Как раз перед приходом Марьи Маргарита отвлекла её рассуждениями о том, чего бы ещё попросить у Бессмертного, и вопросом о том, чего она, Лика, хотела бы. Царевна на секунду отвлеклась, всерьёз задумавшись: а не стоит ли и в самом деле попросить Бессмертного о помощи? И как раз вошла Марья.
Лика заметила её, когда царица уже подходила к Бессмертному с послами. Отвлекать её в этот момент было безумием, но Лика всё ещё надеялась.
А потом вошёл Иван. И царица пригласила всех за стол, и теперь оставалось только ждать конца ужина.
Иван внешне выглядел, как всегда, спокойным и невозмутимым. Как обычно, развернул полотенце на коленях, привычным жестом принимал тарелки от слуг, двигал бокалы и вилки. Улыбался, учтиво обращался к Лике, поддерживал беседу с царицей.
Но Лика чувствовала – что-то не так. Она не понимала, как этого не чувствует Марья, но сама видела – Иван напряжён. Она знала, когда он расслаблен и спокоен, и это было точно не сейчас. Иван мыслями словно был не здесь, словно к чему-то готовится, и ждал только подходящего момента. Лика с трудом удерживалась, чтобы прямо сейчас, у всех на виду не начать отговаривать Ивана от… от чего бы он ни задумал.
Но нельзя было этого делать на глазах у царицы и с Маргаритой под боком, которая то и дело отвлекала Лику восторженными замечаниями. Ей нравилось всё. И блины с икрой – белой, красной и чёрной. И кисели – овсяные и ягодные. И пироги – с мясом, с рыбой, с грибами, с капустой, с луком, с солёными огурцами, с ягодами на любой вкус.
Подавали квас, пиво, мёд, вино, водку. Маргарита пробовала всё. Стерляжью уху, красных варёных раков, фаршированную щуку с хреном. Особенно её восхитил огромный двухметровый осётр, запечённый целиком, которого вносили и ставили на стол шесть человек.
– И мне! – потребовала она, протягивая тарелку с недоеденной щукой.
Тарелку тут же забрали и подали чистую с куском осетрины.
– Тебе плохо не будет, Кошкина? – тихо спросил Савостьянов.
– Когда ещё всё это попроб