и, желая ободрить, вы говорите ему
при случае:
я ценю ваши перечни,
часто их перечитываю,
мне мыслится, что они отвечают всем
нормам учетной практики,
вы поразительно скрупулезны,
благодарю вас
и, горд, но скромен, заметит:
стараемся, надо, иначе – край,
не случайно ведь где-нибудь напечатано,
что учитывать так учитывать
и резонно подумается:
это, наверное, напечатано там же, где
напечатано: перечислять так перечислять,
потому что перечисление – мать учета,
оно же – сестра всех на свете работников
арифметики высшей
вот, если не заняты, повесть о том из них,
кто, в неброских подтяжках
и будто ни в чем не бывало,
будто не чувствуя, что еще немного – и наше
уютное ныне отхлынет, минуется,
и прихлынет ныне ненастное
и чужое и без особых утех,
смело служит в отделе пособий разных,
смело, но тихо,
служит, да не выслуживается,
и величия ни себе,
ни своей отваге не придает,
только изредка вспомнит
и улыбнется в душе своей:
я – арифметик
по слову квартальной характеристики,
учреждению предан:
являясь обыкновенно затемно и при этом —
специалистом гибкого профиля,
он де-юре работает как арифметик,
де-факто же больше занят то в роли
инспектора, то кассира, то казначея,
то, наконец, бухгалтера,
засиживается допоздна, покидает отдел
последним и, уходя,
неукоснительно гасит свет:
тут и там,
там и сям
остается гореть только лампа
наружного озарения,
это ее, укрепленную на фасаде,
подчас называют контрольной,
это она, как сказал бы один смотритель,
выхватывает из мрака входную дверь
смотритель случайный, прохожий,
притом далеко не здешний,
заезжий из области истинной нежности,
с берегов оясио,
возможно, тот самый, что прежде был
лучшим из осветителей на театре но,
но как-то,
любуясь огарком китайской спички,
сам испытал дунь-у,
впал в у-вей
и устроился обыкновенным смотрителем
из окна в клубе го
и сказал бы:
выхватывает, как полагается, не жалея кандел,
из мрака, сказал бы,
из полного внешнего мрака,
иже нам ни за что не измерить и не постичь,
сказал бы кому-нибудь тоже случайному,
встречному или попутному,
если б не ведал, что изреченное
не сравнить с утаенным,
с умолчанным
так что учтите,
это она, контрольная лампа,
выхватывает входную дверь,
на которой висит расписание выдач,
из коего следует, что по вторым средам
и четвертым пятницам
пособие выдают справедливым вдовам,
и вы, разумеется, понимаете,
почему их так называют,
мы понимаем:
их называют так потому, что мужья их
не возвратились со справедливых войн,
ибо пали на их полях смертью хрупких
к несчастью, пособие невелико,
и порою, расписываясь в полученьи,
одна из тех женщин вдруг огорчается
и говорит арифметику в роли кассира,
что хочет спросить,
неужели действительно нет никакой
возможности ей пособие увеличить
кассир же:
спросите инспектора,
а инспектор:
пройдите к бухгалтеру,
а бухгалтер:
узнайте у казначея,
а тот:
потолкуйте-ка, женщина, с арифметиком
арифметик же,
в прошлой жизни морской цыган
и вообще немного романтик,
толкует в том смысле, что справедливые
войны случаются слишком часто,
число справедливых вдов всё растет
и возможности увеличить им всем пособие
нет ни малейшей,
а увеличить пособие только одной или
нескольким справедливым вдовам
было бы несправедливо
по отношению к остальным
но при этом он же
считает, что унывать ни за что не следует,
следует не унывать, а как раз напротив:
а уповать, эсперар:
эсперанто зубрил он в бузуки-барах пирея,
в тратториях таормины и римини,
в тангериях ла-платы
и учит:
во дни своих треволнений
с надеждой не расставайтесь,
питайте ее, лелейте
и, наподобие ласточки,
что из глины лепит себе жилье,
точно так,
неуклонно,
лепите мечту о том, как с течением времени
времена изменятся, похорошеют,
их будет совсем не узнать,
и поскольку число справедливых войн,
а значит, и вдов, сократится,
постольку забот убавится,
у казначейства откроется очередное дыхание,
и за счет сэкономленных средств
все пособия навсегда увеличат
и женщина не расстается с надеждой,
надежду она питает, лелеет, надежду
она хранит и мечту свою лепит,
и если спрашивают о здоровье,
то возражает, что чувствует себя много лучше,
чем, может быть, кажется,
а точнее, так,
словно вовсе и не вдова она,
не вдова, а едва ли не как бы птица,
пусть, знаете ли, не совсем проворная,
с несуразной походкой,
с нескладной судьбой,
ничего, не кручиньтесь, поскольку
ведь все-таки птица, птица,
необъяснимая птица
но чу,
как-то раз, как-то вдруг,
где-то между второю средой и четвертой
пятницей наступает иное ныне:
пространство, что медитировало
в стиле барокко,