А Лёха думал о том, чтобы устоять. Он уже не сидел как барон, развалившись на венике, а скрючившись стоял и, подобно античному атланту, плечами поддерживал злосчастную полку. Силы героя быстро иссякали, и он понимал, что до конца урока ему никак не дотянуть. И тут в шкафу раздался грохот.
На этот раз нужно было уронить по меньшей мере с десяток учебников, да ещё хорошенько по ним наподдать, чтобы звук выглядел правдоподобно. И Женька сдался.
Взгляд Таисии Ивановны ничего хорошего не сулил.
– Что там в шкафу? Лена Синицына, ну-ка открой, – сказала она.
Синицына поднялась и на трясущихся ногах шагнула к шкафу. Она открыла створку, и зрелище, представшее её взору, до конца дней запечатлелось у неё в памяти. Перед ней было лицо, вернее даже не лицо, а то, что от него осталось. Скальпа не было, а вместо кожи зияли кровавыми ранами мышцы.
– Скальп снял… – прошептала она и стала медленно сползать на пол.
Только после того, как Синицыну откачали, открыли другую половинку шкафа, где под таблицами был погребен Лёха. Потом Женька доказывал, что Лёха самый настоящий везунчик, ведь мало того, что он не ушибся, так ещё и треугольник разломился на две части. Может быть, насчёт везения Женька был прав, потому что когда Лёха увидел муляж человеческой головы с открытыми мышцами, он понял: ему в самом деле посчастливилось, что он не оказался рядом с таким ужасом в соседнем шкафу.
Правда, в кабинете директора фортуна Лёхе изменила, но Женька успокоил друга:
– Не бери в голову, Лёха. Все плохое когда-нибудь кончается. Жалко, конечно, что биологичка пригрозила на пушечный выстрел нас к кабинету не подпускать. Но ничего. Я на следующей неделе на уборку кабинета химии записался.
День вежливости
– Москвичёв, тебе конец, – сказала Синицына.
– С какой стати? – поинтересовался Женька, хотя смутно догадывался о причине.
– Петухов обнаружил, что целый день ходит со смайликом на штанах, и теперь ищет, кто изрисовал мелом сиденье его стула. В общем, ты теперь боксёрская груша.
Пренебрежительность в Ленкином голосе больно задела Женьку.
– Да я сам Петухова сделаю, – выпалил он.
Синицына окинула его оценивающим взглядом и насмешливо спросила:
– Ты что, тайный обладатель чёрного пояса?
– Мне никакой пояс не нужен. Грубая сила против интеллекта – ничто.
– Хотела бы я посмотреть, как интеллект убережёт тебя от фингала под глазом.
– Не веришь? Спорим…
Спор пришлось отложить, потому что в дальнем конце школьного коридора появился Петухов. Женька поспешно ретировался на лестницу. Ему почти удалось улизнуть, но Петухов разгадал его манёвр и загнал в угол. Несмотря на свирепое выражение лица своего преследователя, Женька просиял:
– О! Хорошо, что ты сам объявился, а я как раз хотел с тобой поговорить.
– Ну говори. Чистосердечное признание смягчает силу удара, – мрачно заметил Петухов.
Женька уставился на одноклассника невинным взором.
– Ты это о чём?
– Твоё художество? – Петухов снова отряхнул штаны.
– Сейчас разговор не об искусстве. Ты знаешь, что Синицына сильно унизила твоё достоинство?
– Думаешь, это она нарисовала смайлик? – опешил Петухов.
– При чём тут смайлик! Она заявила, что по сравнению с Вадиком Груздевым ты грубиян и пещерный человек. Прикинь, выходит, ты хуже какого-то толстяка, который на пианино тренькает.
– Может, его вздуть? – предложил Петухов, мгновенно забыв про испачканные брюки.
– Не, это не поможет. Женщины любят утешать убогих. Лучше докажи ей, что ты натура тонкая.
– Чего?! Ты на себя посмотри. За шваброй спрячешься – никто не заметит! – вскинулся Петухов.
– Я в том смысле, что надо показать этому Груздеву, что ты в сто раз культурнее него.
Петухов помотал головой.
– Не, я музыке учиться не буду. Мне одной школы хватает.
– И не надо, – успокоил его Женька. – Мы и без музыки докажем, кто у нас самый воспитанный. Давай устроим День вежливости.
– Это как?
– Посмотри на наш класс. Это ж пещерные люди. Шмыгунов никогда «здрасьте» не скажет. Туваев таких слов, как «спасибо» и «пожалуйста», наверное, отродясь не слышал. Про извинения я вообще молчу. Если бы ты с твоим сильным авторитетом их воспитал, Синицына поняла бы, кто по-настоящему культурный человек.
Зерно мысли было посеяно. Оно не сразу проросло на скудной почве мозговых извилин вечного двоечника.
Но к следующему дню Петухов созрел, чтобы стать эталоном культуры шестого «Б», благо рядом был услужливый консультант.
Перед началом уроков Петухов сказал:
– Короче так. Чего мы как пещерные люди? Давайте устроим День вежливости.
– Чего? – не понял Туваев.
– А того. Вежливые слова знаешь? Если забыл, то вспомни. А не вспомнишь – поможем, – сказал Петухов и показал кулак.
Сначала все восприняли его выступление как шутку, но вскоре поняли, что День вежливости – вещь серьёзная. Едва прозвенел звонок на перемену, мальчишки, как всегда, рванули из класса, чтобы первыми успеть в буфет. В дверях Шмыгунов толкнул Майку и тут же был пойман за шкирку Петуховым.
– Куда прёшь, Шмыга? Забыл, что ли: у нас День вежливости. Извинись.
– Пусти, – пытаясь освободиться, извивался Шмыгунов.
– Саечка за невежливость, – сказал Петухов и, плотоядно усмехнувшись, дал нарушителю смачный щелчок под подбородок, так что у невежливого Шмыгунова клацнули зубы.
– Ты чего?! Я чуть язык не откусил, – вскрикнул тот.
– Не понял? Я тебя воспитываю, а ты «спасибо» не сказал. Саечка за неблагодарность.
– Спасибо! Спасибо! – выкрикнул Шмыгунов и вырвался на свободу.
– Юр, ты прям такой молодец, – Майка кокетливо улыбнулась Петухову.
– Поди не в пещере живём, – довольный похвалой, усмехнулся Петухов и покосился на Синицыну.
Женька покровительственно похлопал Петухова по плечу.
– Молоток! Смотри, как Синицына впечатлилась. Пускай знает, что истинная культура – это не гаммы наяривать. Это внутреннее состояние души!
После того как профилактической беседе подверглись Туваев, Губайдуллин и Широков, шестой «Б» стало не узнать. Возле дверей никто не толкался. Мальчики пропускали девочек. Особенно отличился Шмыгунов, который, заходя в класс, здоровался со всеми после каждой перемены.
После уроков в раздевалке Женька подошёл к Синицыной.
– Убедилась? Грубая сила против интеллекта – ничто. Я хоть всего Петухова смайликами изрисую, он меня и пальцем не тронет. Хочешь сделать дурака? Спроси меня как.
Он самодовольно усмехнулся, но тут перед ним предстало жуткое зрелище. Из-за вешалок вышел Петухов. Он не спеша засучил рукава свитера и сурово произнёс:
– Слышь, Москвич, на сегодня День вежливости отменяется. Хочешь получить в ухо? Спроси меня как.
В этот день Женька понял, что из всякого правила есть исключения. Порой грубая сила всё-таки берёт верх над интеллектом.
Собака Баскервилей
Нельзя сказать, что Лёха был везучий. Его частенько преследовали мелкие неудачи, но все они не шли ни в какое сравнение с тем ударом, который судьба уготовила для него на этот раз. Светлана Викторовна, учительница по математике, переехала жить в Лёхин дом. Мало того, её квартира была дверь в дверь с Лёхиной. Но самое худшее ожидало беднягу впереди. Мама завела со Светланой Викторовной дружбу. По вечерам они гоняли чаи, и дело дошло до того, что учителка предложила позаниматься с Лёхой, чтобы подтянуть его по математике. Это в начале летних каникул!
Свалившееся на Лёху несчастье здорово его подкосило. Он ходил угрюмый, и в его глазах читалась тоска пожизненно заключённого. Ребята сидели у Женьки в комнате и думали, что делать, но, как назло, на ум ничего не приходило. Надежда на вольную жизнь ускользала у Лёхи прямо из-под носа.
– Хоть бы она в отпуск уехала, что ли, а то будет тут всё лето торчать! Ни себе ни людям, как собака на сене, – Лёха с досадой махнул рукой.
При этих словах Женьку осенило. Не даром он был мастером на разные изобретения. Ни один человек в классе не прочитал столько книжек.
– Как же я сразу об этом не подумал! Собака – это как раз то, что нужно! – воскликнул он и бросился к книжной полке.
– Зачем? – с недоверием спросил Лёха. С тех пор, как его в детстве покусала собака, он старался обходить четвероногих друзей стороной.
– Сейчас узнаешь. Нам нужна собака Баскервилей! Вот послушай!
Женька достал с полки томик Конан Дойля и, найдя нужное место, начал читать зловещим голосом: «Это была собака огромная, чёрная как смоль. Но такой собаки ещё никто из нас, смертных, не видел. Из её отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьём воспалённом мозгу не могло возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана».
По мере того как Женька читал, Лёху всё больше охватывало сомнение в том, что собака Баскервилей – это именно то, чего ему в жизни не хватает.
Когда Женька умолк, Лёха исподлобья уставился на него и угрюмо произнёс:
– Ты что, издеваешься? У меня и так горе, а ты ещё тут со своей собакой.
– Да ты только подумай! От такой собаки математичка не то что в отпуск – она, может, вообще из нашего дома с радостью убежит.
Лёха подумал, что от такой собаки он бы и сам с радостью убежал. Между тем Женька дал волю своей фантазии:
– Представь: ночь, темнота хоть глаз коли, туман. Светлана выходит из дома…
– Скажешь тоже, – перебил его Лёха. – Чего ради она ночью в туман из дома пойдёт?
– Ну ладно, пускай без тумана, – согласился Женька и продолжал: – Ночь. Темнотища…
– Не-е, сейчас темнеет поздно, – степенно возразил Лёха.
– Знаешь что, тебе не угодишь. Мне, что ли, каждый день задачки решать? Для него же стараюсь, из кожи вон лезу, а он ещё назло перебивает, – распалился Женька.
Лёха виновато вздохнул: