мальчишкой.
Взъерошила челку
холодным касаньем —
сегодня ты —
Снежная Королева.
А я буду Каем. Я жду приказаний.
Я буду белее тебя или мела.
И так мы светились
на тёмных проспектах,
что думали люди —
неоновый свет.
Что думали люди:
наверно, реклама.
Похоже, осколки и брызги
комет.
Луна исчезала
в глубоком полёте.
И мы – недвижимо —
любили друг друга.
И Сартр в матовом переплёте
внезапно выпал вон из рук.
«Во Франции говорят, у каждой женщины должно быть опасное черное платье…»
Во Франции говорят: у каждой женщины
должно быть опасное черное платье,
узкие запястья, выгоревшие волосы.
Говорят, у каждой – должен быть муж, чтобы врать ему,
в руках – платина, и бронза – в голосе.
Во Франции говорят: у тебя что, нет любовника?
(Следует переводить: ты что, никого не любишь?)
Во Франции женщины челку стригут так ровно,
чтобы она равнялась с линией железных крыш.
Во Франции говорят: ври, пока есть о чем,
оставляй чаевые, гони на последние в Ниццу.
Они улыбаются, щурятся до морщин – и солнце тут ни при чем,
просто им нравится чувствовать мышцы.
На маяк
Моя дорогая!
Здесь солнце масляно
И выглядит, как фитиль.
И, обжигаясь об море,
Нетерпеливо гаснет.
Здесь чайки рубят
Перчатками полосу
Горизонтальную;
Самоубийца-жук на краю кормы
Ожидает казни.
И странным волком
Гудит волна,
И рефреном звонким
Бьется якорь надежный
О дебаркадер.
Небо падает грудью
На воду, теряя маяк —
Мигающий и остроносый —
В ладонях заката.
Моя дорогая,
Здесь нет моряков.
И пассажиры на палубах
От безделья маются.
А мне отчаянно в этом
Безбрежном роуминге
Тебя не хватает —
Каюсь
«почему я не там где ты розовеют стекла…»
почему я не там где ты розовеют стекла уже утро
и скоро будильник команда голос закрываю глаза
твои пальцы я помню все как вчера и не отпустить
бесполезная опция
забывать у меня никогда это не выходило
представляешь чего там только не накопилось
уже солнце идет и держится за перила доброе утро
любимая что тебе снилось
я увы не спала и к тому же болело горло да к черту его
мне наверное девяносто но я как представлю манжеты
запястья ворот такое кино можно снять осторожным
кроссом
эти ветки бегут по стене у меня морская болезнь
или как объяснить тот факт что во мне таблетка
я какое то странное существо ну а ты такая что меня
уже не спасти ни за что но лето
скоро будет осталось недолго право всего-то пара
недель и я увижу как ты забираешься в море коленки
сплавы самых прекрасных линий все ближе ближе
«эта осень не поддается органам чувств…»
эта осень не поддается органам чувств:
просыпаюсь как по будильнику – тебя хочу.
не хочу волочиться следом, но волочусь;
по-другому и не бывает. такое бешеное
время – полно обещаний на послезавтра,
я уже персонаж, и жаль, но совсем не автор.
эта осень листья слизывает на завтрак,
как собака, когда положишь ей в миску свежее.
утро влажное, что-то капает, тянет лоб
прижимать к основанию твой позвоночный столб.
все запотело внутри: как калейдоскоп
белья в барабане машины, что лень развешивать.
«все однажды кончается: море – сушей…»
все однажды кончается: море – сушей,
жара – дождем, улицы – тупиками.
не смотри на меня – у меня нет лица, и слушай,
слушай ту тишину, что выросла между нами,
что съедает мой рот, и звуки, и голоса,
и уже ничего не слышно – и мгла слепая,
впрочем, жаль, что уже не видима полоса —
та совершенно сплошная, и та – двойная.
это все как рубеж, как новенький поворот,
как предел, как царапины от колец.
ты прости, что так долго тянула. скорее вот:
что так долго оттягивала конец.
и не то чтобы я дурак, или ты – дурак,
и не то чтобы я виновата, и ты – местами.
просто это та широта, долгота и мрак,
что на нашей карте не значится между нами.
значит, это предел. значит, я потерпела крах,
значит, я не смогла, не выдержала пути.
значит, я слабак. значит, здесь. и пусть будет так:
отпускаю тебя и руку твою: иди.
На фиг
П.К.
Имя твое впечаталось в губы
Фатально.
Шепчу его даже во сне —
В два удара по нёбу.
Сжимаю и пальцы, и зубы,
Чтобы не плакать.
Когда ты – навстречу,
Сердце ломает рёбра.
Но чувствую прочно:
Я не имею права
Врываться в твое сознание.
В кожу. В график.
Как только признаюсь —
Ты подаришь мне барабан,
Чтобы я колонну возглавила
Идущих на фиг.
«забывается все: ключи, кошелек и зонт…»
забывается все: ключи, кошелек и зонт,
все проходит мимо, стирается суть прицела,
пропадает из виду, уходит за горизонт —
привет пограничному офицеру
цель въезда? бесцельно – это последний шанс
прошу убежища или хотя бы пристань.
языка не знаю, мне хватит и пары фраз:
какие у вас в меню есть коктейли с виски?
голова мне жмет, я расту, и она – мала,
посмотри на меня напоследок: могла б гордиться,
чем я так тебе не пригодна, не хороша,
почему ты мне не хочешь принадлежать
и со мной водиться?
человек так слаб, а соблазн как всегда велик.
человек вообще мудак и не моногамен.
есть такая дурная привычка ее любить —
путаться под ногами
Синие шорты
Ужасно холодно в синих шортах.
Рубашка в три четверти —
уже не греет. Хожу углами
и поворотами. Так предсказуемо:
ты не приедешь.
Ужасно мутно в глазах от соли.
Платки бумажные на оригами
давно растрачены. Окно консоли
раскрыто настежь. Торчит в пижаме
мой беспорядок. Мой модный дайджест.
И понедельник уже на связи, уже в фаворе.
Уже по-майски звенят трамваи
ревнивым лязгом.
Ужасно холодно. Пальцы ноют
от долгих лет неприкосновений.
Ты не приедешь. Пошел ты нахуй.
до дрожи вязкое ощущение —
быть далеко. И не знать до мили
твое пространство. Дрожать от боли.
Бинтом словарным почти стерильным
себя укутывать.
Все под контролем.
Ты не приедешь. Уже вечереет.
А я жила этим – вот оплошность.
Рубашка в три четверти —
уже не греет.
И очень холодно в синих шортах.
Пески
Мой Бог, эти птицы – ужасные дикари:
садятся на ветки антенн
и пялятся в мои двенадцать метров.
А я – засвеченная насквозь – смотри:
пою верлибр.
Серебро браслетов вокруг запястий —
чуть заметно жмет.
И птицы, как слова —
из-под пера разобраны.
А я тобою брежу. И дрожу.
И тесно мне в животном дне
под ребрами.
Разденусь и брошу раковины на камни,
пусть ветер сурово
мнет их жемчужным вздохом.
А я играю персиками Серова —
как девочка.
Как сумасшедший в борделе Босха —
от пыльной соли мои рукава длинны,
надеюсь, их не завяжут потом крестом.
А пока я стою и жду тебя, словно Ассоль.
Мой Бог, а про птиц я тебе расскажу потом.
Никогда не искала эстетики
в глянце камней. Но ты рядом,
и я способна смять их в пчелиный
воск.
Мой нежный Бог, никогда и не будет нежней —
бликов огня от таких свечей
на гранитный лоск.
495-812
Я любила тебя.
Против ветра плелись поезда.
Уезжать не такое уж дело.
Остаться – дороже.
В темноте продираясь
на ощупь расширенных глаз,
я тебя рисовала на баннере
собственной кожи.
Я ждала тебя:
не было смысла, и не было лжи.
Кто-то здесь рисковал
из желания мне помочь.
Приходи посмотреть мне в лицо
и в глаза положи
впечатлений на долгую память
и длинную ночь.
Уезжать от тебя.
Обессиленно вою в просветы.
Разрывает мне грудь пустотой
межвагонный домкрат.
И стоп-кран, опираясь на стенку
стволом пистолета,
сообщит мне под утро,
что прибыли в Ленинград.